Семь злоключений Умбры

Величайший воин Тамриэля стоял напротив безымянного эшлендера. Такие разные они смотрели друг на друга одинаковыми глазами, ибо глаза - это зеркало души, а их души наполняло одно - безмерная печаль. - Мне случалось путешествовать из одного конца земли в другой. Уничтожать тварей, один взгляд которых останавливал человеку сердце. Спасать целые города от стай даэдра и убивать людей во славу бесчестных аристократов. Я видел, как уничтожали мужчин, женщин, целые расы. Деревни горели у меня перед глазами - одна моя рука сжимала факел, другая - лила воду в огонь. Я был по колено в крови, я размахивал Тенью, я делал всё во славу боя, и вот теперь я стою здесь. В этом мире для меня ничего не осталось. Разве что собственная смерть, но боги обманули меня. Я прошу только разрешения умереть так, как настоящий воин, но разве это возможно? Громадный орк смотрел на худощавого данмера и не видел в нём ни малейшей угрозы. Однозначно, это не тот, кого он хотел увидеть после бесконечных лет одиночества. Но всё же, краем сознания он был рад. Эта несчастная душа напомнила ему, что в этом мире он не одинок. А, значит, возможно, однажды его судьба всё-таки настигнет его. Одну могучую ладонь орсимера занимала рукоять громадного меча. А вторую - не менее громадный собственный член. Он смотрел вниз на серолицего незнакомца и дрочил. Но серолицый не боялся его внушительных орудий войны и страсти. Ему было всё равно... - У меня было всё. Когда имеешь всё, не хочешь ничего. Разве только непрерывного продолжения ладного хода бытия. И однажды я всё потерял. С вершин мирского счастья я пал в беспросветную бездну уныния. Я блуждал в непроглядном мраке и искал путь к свету. Прислушавшись к ветру, я последовал за ним, и вот теперь я стою здесь. Я ни о чём не прошу. Похоже, я знаю, что нужно делать. Измотанный коварной судьбой эшлендер смотрел на стоящую перед ним гору мышц и стали и видел в ней своё избавление. Но не мог этому возрадоваться, будучи вконец опустошённым. Ветер привёл его сюда, на край пропасти, где он встретил этого незнакомца. И, сориентировавшись в ситуации, понял, что ему делать дальше. Он был по пояс в говне и вонял похлеще дохлого гуара. Но громилу это не отвращало. Ему было всё равно... Сильнейший воин Тамриэля зачастую не знает, что он таковой. Скорее всего, он понятия не имеет о существовании второго после него, также как второй не ведает о жизни третьего, который, в свою очередь, не знаком с четвёртым, и так далее. И многие из них наверняка не видали тех, кто выше их. Однако, Умбра знал, что он лучший. Величайший. Странствуя по миру и сражаясь насмерть с неисчислимым множеством противников, он неизменно выходил из битвы живым. Он побеждал героев. Он сокрушал армии. Он одолевал чудовищ. Никто не мог его остановить. Безмерно утвердившись в своей непобедимости, Умбра взошёл на утёс Хартаг и воззвал к небу. - Я величайший! Никому не одолеть меня! Услышьте меня, боги, и придите сразиться со мной! Иначе я обескровлю весь Тамриэль, и никто более не будет поклоняться вам! Но боги не услышали его. Никто из них. Никто кроме коварного принца даэдра Клавикуса Вайла, исполнителя желаний, с радостью отозвавшегося на дерзкий зов война. Он явился перед орком в грозном обличии великана, облачённого с ног до головы в даэдрическую броню, и сказал: - Приветствую, величайший воин! Я - бог войны! Я услышал твой зов и пришёл. Скажи, чего ты желаешь? - Я желаю сразиться с достойным противником! И пусть наша битва будет легендарной! - Да будет так! Отныне тебя не одолеет ни жажда, ни голод, ни болезнь, ни старость! Отныне одолеть тебя сможет лишь непобедимый враг! И не стал Клавикус Вайл биться с дерзким смертным, зная, что может обратить его в пепел одним касанием. И наслал он на него забавы ради проклятье бессмертия, способное разорваться лишь при исполнения желания своего носителя. И дал ему по яйцам. И поржал. И исчез, вернувшись в свой План Обливиона. Умбру постигло горькое разочарование. Вместо легендарного сражения он получил перспективу вечного его ожидания. Но полноценно вкусить свою участь он смог, лишь вкрай пресытившись своей силой спустя ещё тысячи побед, каждая из которых давалась легче предыдущей. И понял он, что, отправив в небытие все живые души Тамриэля, останется один, навеки запертый в бессмертном теле. И решил он, что встанет на вершине ближайшей горы, где останется стоять до тех пор, пока его судьба сама не придёт к нему. И встал он на горе. И остался стоять, погрузившись в свои мысли и воспоминания. И стоял он десятилетиями, наблюдая пустынные ландшафты. И в какой-то момент своего уединения он вспомнил, что он мужчина. А мужчины любят женщин. И вынул из штанов он свой покоритель женщин. И предался эротическим фантазиям. И принялся дрочить... У него было всё. Все пути радости и удовлетворения, доступные простому эшлендеру, были успешно пройдены от начала до кульминации. И однажды страшный поворот непредсказуемого хода бытия отнял у него всё. И впал он в печаль не меньшую, чем предшествовавшее ей счастье. И остался ни с чем наедине с душераздирающей болью. - И что же ты хочешь от меня, милок? - ответила пожилая шаманка на его сумбурный рассказ, прерываемый отчаяннывм рёвом. Он задумался. Перестал реветь. Собрался с мыслями и сказал. - Я хочу забыть. Забыть всё. - Тогда ты должен выйти из моего дома, удобно расположиться у костра, закрыть глаза и слушать. Слушать и запоминать. Днём ты будешь слушать звуки вокруг тебя. Ночью ты будешь вспоминать их в верном порядке. Проведи так семь дней, семь ночей, на восьмой день открой глаза, и поймёшь, что ты забыл. Забыл всё. Он сделал так, как велела шаманка. Семь дней сидел у костра и запоминал доходящие до него звуки. Шаги. Ветер. Разговоры. Шутки соплеменников про говно. Протяжный пердёж хворающего старика. Стоны ебущихся гуаров. На восьмой день он открыл глаза и понял, что забыл всё. Забыл свою трагичную утрату, забыл поход к шаманке, саму шаманку вместе с остальными соплеменниками, даже забыл, кто он и как его имя. Воспоминания стёрлись, но горечь осталась. Необъяснимая разъедающая горечь, кроме которой нет ничего. Он не знал, что делать. Перед ним костёр. Впереди вход в юрту. Что ж, может, там он и узнает? Вспомнит. - И что же ты хочешь от меня, милок? - ответила сморщенная старуха в странном наряде на сумбурный поток его пустого сознания. - Я хочу вспомнить. Вспомнить всё. - Тогда ты должен выйти из моего дома, найти тихое место, удобно там расположиться, закрыть глаза и слушать. Слушать и запоминать. Днём ты будешь слушать звуки внутри тебя. Ночью ты будешь спать и видеть сны. Проведи так семь дней, семь ночей, на восьмой день открой глаза, и поймёшь, что ты вспомнил. Вспомнил всё. Он сделал так, как велела шаманка. Семь дней сидел на вершине скалы посреди пустоши и слушал исходящие от него звуки. Дыхание. Шуршание одежды при смене позы. Урчание живота. Смачная отрыжка. Громкий пердёж с подливой и без. А ночью спал и смотрел сны. На восьмой день он проснулся и понял, что вспомнил всё. Вспомнил, кто он и как его имя, вспомнил своих соплеменников, поход к шаманке, даже вспомнил свою трагичную утрату. И обрёл он знание причины своей горечи. И пошёл он опять к шаманке. И опять забыл всё. А потом опять вспомнил. И так семь раз он прошёл путь от забытия к осознанию. И заебал он шаманку. И послала она его нахуй. И пожелала подавиться скаттлом. И следом обосраться. И снова он остался один на один со своей горечью и своей памятью. Тут он вспомнил о прошлом шамане, сгинувшем от болезни в его детстве. Отправился к его могиле, где всё время дует ветер. Прислушался, и ветер нашептал ему: - Опустошись... Очистись... Облегчись... Опорожнись... ОБОСРИСЬ... Продрищись как никогда в жизни... Затем принюхайся... Иди за ветром, несущим твой дух... Ты придёшь... И поймёшь, что делать... - Значит, шаманка была права, - заключил он, дослушав наставление ветра. Ночью он вернулся в лагерь и принялся рыскать по юртам. Насобирал скаттла на целую бочку. Обобрал соплеменников до крошки. Прикатил бочку к могиле шамана, сел и стал есть. Сперва шло легко. Насытившись, он не остановился и продолжил поглощать скаттл. Затем пришлось запихивать его в себя силой. Давиться и плакать. И всё же, чуть не ёбнувшись, он сделал это. Сожрал целую бочку скаттла. К тому моменту его анус едва сдерживал натиск подступивших экскрементов и дико болел от напряжения. И он отпустил его. И начал дристать так, будто через его зад одновременно испражнялось стадо гуаров. Тугой поток ядерно смердящей дрисни таранил землю и разбрызгивался во все стороны. "Да, вот так... Всё верно..." - подбадривал его голос ветра. Семь дней, семь ночей выворачивал он наизнанку своё нутро. На восьмой день, выдавив последнюю каплю, он встал и понял. Он по пояс в дерьме. Выйдя за пределы громадной лужи жидкого вонючего говнища, он оценил, куда дует ветер, и двинулся в том направлении. Шёл и нюхал вонь своих фекалий, не ведая, что это не ветер несёт его дух, а что это его обдристанные ноги зловонят так, что он чует аж при ветре. И вот, похоже, он пришёл. Впереди пропасть, а перед ней стоит огромный железный незнакомец и дрочит. И понял эшлендер, что нужно дальше делать... Выслушав откровение незнакомца и выдав своё, данмер отсосал массивный орочий член, едва сумев обхватить его губами, а затем насадил свою шею на остриё чёрного меча. И невыносимая горечь оставила его. Вместе с искалеченной жизнью. Положительно оценив оральные ласки серолицего, Умбра подивился его самоубийственному акту. Что за напасть принудила его к этому? - задумался орк. Пока один тяготится вечной жизнью, другой с лёгкостью обрывает свою. Может, и он так может? Стоило войну вознамериться присоединиться к повисшему на его мече бедолаге, как неведомая сила заставила его отпустить хватку, и меч выпал у него из руки, а труп данмера распластался по земле. - Сука! - расстроенно воскликнул Умбра. И остался смотреть на обосравшегося мертвеца. ... Вернувшись из путешествия по внешним мирам, Ягрум Багарн обнаружил, что в своём мире ему более нет места. Весь его народ бесследно исчез, бросив все дела и оставив после себя пустые города. Он принялся странствовать по Тамриэлю в поисках хотя бы отголоска слуха о живых двемерах, но самое лучшее, что ему удавалось услышать - это знание редкой учёной персоны о былом существовании его народа. Подавляющее большинство же не могло даже с первого раза корректно повторить за ним слово "двемер". Одиночество гложило Ягрума. Со временем он начал ненавидеть другие народы. Почему исчезли именно его сородичи, а не эти нелепые лесные придурки или те волосатые недолюди с кошачьими мордами?! Более же всего он ненавидел орсимеров. Тупейшие и уродливейшие создания. Ежели даже среди хаджитов есть хоть один из тысячи, хоть один из миллиона, кто когда-либо слышал про двемеров, то эти зелёные чудовища едва вообще способны к связной речи. Его великий и во всех отношениях продвинутый народ создавал сложнейшие механизмы и постигал глубочайшие тайны мироздания. А что постигли они? Необходимость снимать штаны, прежде чем посрать?! И то, вряд ли сами - скорее, переняли этот обычай у более развитых народов. Находясь близко к отчаянию где-то на просторах Вварденфела, Ягрум узрел одиноко стоящего у пропасти война. Едва он успел разглядеть в бронированном силуэте черты орсимера, как тот огласил его и махнул мечом. Ягрум дёргано вынул из кармана пульт управления перемещениями между мирами, направил его на орка и нажал на кнопку. - Съебись в пизду вселенной, жопоёблый засирушка! - брезгливо выпалил двемер. Не успев понять, что происходит, Умбра оказался посреди чёрной пустоты. Не было ни неба, ни тверди, ни тепла, ни холода, ни ветра, ни звуков, ничего. Был только он и его сознание. И непроглядная тьма. - Сука! - ошарашенно гаркнул орк. И продолжил висеть во мраке междумирья, пока спустя семь вечностей оно не высрало его обратно ровно в то место, из которого он исчез. ... - Есть ли злодейство более ужасное, чем отнятие жизни? Отнятие двух жизней? Десятка жизней? Сотни? Разность в количестве, но суть одна - намеренный обрыв чужой нити судьбы, - рассуждал Лимстим Питон, пересекая пустоши Молаг Амура на пути к цели очередного заказа Тёмного Братства, - Без злодеев не было бы героев, а без злодеяний не было бы подвигов. И тогда мир томился бы от безыдейной серости, в которой нет места вызову, в которой не происходит ничего интересного - лишь унылая обыденность, - выдумывал Мастер Ассассин всё новые оправдания пути, естественному для его агрессивной, жестокой, безжалостной натуры, столь нетипичной для бретона. Лучшему пути, что он только мог выбрать для себя в мире Нирна. Совесть, сострадание, эмпатия - человеческое напрочь отсутствовало во мраке души наёмного убийцы, и он сам не до конца понимал, почему выстраивает у себя в голове все эти объяснения. Вероятно, боялся, что однажды с ним могут поступить так же, как он поступал со своими жертвами. Где-то в глубине сознания, ибо в целом он был уверен в себе. Нет, конечно, согласно принципам критического мышления, с ним может произойти что угодно. Но в его силах не допустить нежелательные варианты. Да, определённо. Он тихонько сгинет во сне слабым старцем когда-нибудь в следующую эру, и никто его не побеспокоит. Такой финал он хотел себе обеспечить. И пока что не слажал. - Большинство ассассинов кончают жертву максимально быстро, дабы минимизировать риск быть обнаруженным и схваченным. Либо просто чтоб поскорее рассчитаться с заказчиком и отправиться трахать в рот молодых суранских дур. Почему я так не делаю? Хм... Я так не могу. Да, отличная формулировка. Не могу. Так меня устроила природа, что я не чувствую себя до конца удовлетворённым, если жертва дохнет, не настрадавшись перед этим. Понимаешь, приятель? - сказал Лимстим отрезанному редгардскому члену, держа его в руке и подбрасывая так, чтоб тот крутился в воздухе. Хозяин члена лежал на полу в луже крови. Откинулся почти сразу от болевого шока, но успел повизжать на радость незванному гостю, - Жаль, малыш, что твой папка не дотянул до критичной потери крови. Не так сладок крик боли, как сладок крик ужаса. Забрав отсечённый трофей, Лимстим отправился обратно по чуть иной дороге. Играясь со своими клинками и сочиняя матерные частушки про своих коллег или, как он их называл, безыдейных лошков-ковыряльщиков, он потерял бдительность и едва успел приметить тушу в доспехах за кустами прежде, чем самому ей открыться. Тот тип завёрнут в броню так, будто в ней родился. По рогато-клыкастому шлему ясно, что за ним скрыта мерзкая орочья морда. Не будет же имперец или редгард разгуливать в таком громоздком убожестве. Альтмеры же - утончённые ушлёпки и предпочитают носить изящные мантии и сосать хуи. Норды вообще любят сверкать голой жопой. Ящерицы и коты не натянут это ведро на свои корявые бошки. Ну и так далее. А раз орк, то дело чудно. Орки тупые, и над ними можно невозбранно издеваться. Лимстим выскочил из кустов. Оценив взором очередного незнакомца, Умбра понадеялся, что тот может попытаться дать ему достойный бой. Острые клинки, ловкие движения, уверенный взгляд. После краткого приветствия орк поведал ему свою историю. Питон в ответ зачитал автобиографический стишок: - Зовут меня Лимстим Питон, Из Даггерфола я бретон. Объездил сраный Тамриэль. Везде, где был, пил местный эль. И вот, по прихоти судьбы, Хоть дома я не знал беды, Однако, был обременен Как императорский шпион... Умбра учтиво слушал. Всё-таки, бретон его выслушал - теперь его черёд. Ну а далее они сразятся. Но наступил вечер, за ним - закат, а следом - ночь, а этот бледный коротышка всё не затыкался. Величайший воин Тамриэля обладал величайшим терпением перед одиночеством, но как же тяжело было терпеть чью-то мирную компанию... И ещё эти его дурацкие жесты руками в такт рифмоплётству. Умбре надоело слушать нелепые рифмованые бредни, и он вознамерился было инициировать бой, совершив первый выпад, но только он шелохнулся, как Мастер Ассассин моментально среагировал и наложил на него обузу 1000 пунктов на цель. Несчастного орка тут же расплющило обземь. Бряцнул железным пузом, уставился вперёд и замер. Даже пастью не пошевелить, чтоб покрыть матом этого мелкого засранца. А стишок тем временем скатился в откровенное оскорбление. ...Я ассассин, ты отсоси. Я разбойник, ты разъёбан... И так далее в том же духе. Впервые за сотни лет Умбру пробрала злость. Ярость наполнила его сознание до краёв. Он уже не хотел равного боя. Он хотел придавить этого хитрого жизнерадостного говнюка как клопа, переломать ему рёбра голыми руками, перебить конечности тяжёлыми сапогами, раздавить ему яйца, чтоб тот визжал как девка, затем снести бошку железным кулаком, распотрошить щуплую тушку и станцевать на его ошмётках, обмазываясь его кровью и разбрасывая внутренности. Хотел этого как ничто и никогда в жизни. Но не мог. И продолжал беспомощно терпеть надругательство. Семь дней и семь ночей Умбра неподвижно валялся на брюхе, смотрел на танцующего Лимстима Питона и фантазировал о том, как будет мстить ему за унижение. А Питон всё продолжал зачитывать своему оппоненту рифмованные гадости, не забывая обновлять действие обузы. На восьмой день у него кончилась фантазия, и он остановился. Оскопить бронированную клыкастую громадину не решился - он даже не уверен, что сможет перевернуть на спину эту дородную тушу. Да и в Тёмном Братстве его наверняка заждались. В итоге он снял с него шлем-маску, плюнул ему в морду, обоссал его с ног до головы и призвал скампа, скомандовав тому наложить перед носом громилы смачную кучу даэдрического говна. Завершив сей прощальный ритуал, Питон напялил шлем орка на себя и поскакал дальше по своим делам, напевая песенку про орка-любителя урины. - С-су-к-каа... - кое-как прошипел Умбра сквозь зубы. И остался нюхать скампово дерьмо. ... - Я заебался, - наконец, признался себе Дивайт Фир в усталости, которую всячески старался игнорировать, списывая на временные недомогания. Он устал не от пролапса, мешающего нормально испражняться, не от стабильного несварения после лакомства деликатесами, не от периодически ломающегося двемерского унитаза. Он устал от своей жизни. Странствующие авантюристы, желающие поживиться его богатствами, давно переродились в неискушённых сосунков, попадающихся даже в самые простые ловушки. Отношения с искусственными дочерьми окончательно разладились: Альфа снихуя обзавелась сучьим характером и перестала ему давать, Бейта разожралась, разжирев до безобразия, и у Дивайта на неё больше не стоит, Дельта втихую свалила, даже не сделав батьке прощальный минет, а к Уупсе он и вовсе брезгует прикасаться после того, как засвидетельствовал её кувыркания с корпрусным калекой. Что до корпруссариума, то он уже сто раз пожалел о том, что вляпался в это: вся башня провоняла гнилью и корпрусным дерьмом, а этот пузатый гном осточертел своим нытьём. И решил Дивайт Фир вылезти из своей башни и развеяться. Увидеть другую жизнь, да и себя показать. Прогуляться по просторам родного Морровинда. Да не просто так, а обнажённым, дабы позабавиться с реакции прохожих. Но прохожим оказалось наплевать. Никто не возмущался, не обходил его стороной, не пялился, даже не обращал на него внимания. Пока пожилой колдун веками безвылазно сидел дома и дрочил, весь остальной мир успел изобрести все возможные извращения и признать их обыденностью. Публику стало нечем удивить. Слегка расстроенный безучастностью окружающих к его перфомансу, Фир в какой-то момент остановился, закрыл глаза и направился вслепую туда, куда повели его ноги. Спустя семь дней и семь ночей несказанно удачного шествия, не нарушенного никаким препятствием, Дивайт, наконец, врезался в неподвижную груду железа и открыл глаза. На него смотрел не менее уставший от жизни орсимер, не узревший в чудаковатом старике ни капли опасности. К своему глубочайшему разочарованию. - Хм, а в орочью пасть я ещё не присовывал... - подумал Фир, наложил на орка паралич, чутка возлевитировал для удобства позы и запихал в рот величайшему войну Тамриэля свою сморщенную старческую сосиску. - Клянусь всем, чем только можно поклясться: встреться мне ещё один колдун, и я перекошу этих мразей по всему миру... - пылающими буквами отпечаталось в сознании парализованного Умбры, не способного ни двинуться, ни даже шевельнуть челюстью, дабы откусить этому волшебному мудаку его вонючий гнилой стручок. Словив экстаз, дед чуть не словил инфаркт от невиданного возбуждения. Он сношал зелёную морду как заведённый, наблюдая вспышки перед глазами и чуть не задыхаясь. Но не стал останавливаться и твёрдо решил довести дело до конца. Порезвившись членом меж орочьих клыков до заката, старый данмер, наконец, кончил, обдав глотку обездвиженного несчастливца кислым семенем. Да! Как же давно он не испытывал этих дивных ощущений! - А мечик твой блестящий я заберу. Любопытная игрушка, самое то для моей коллекции, - подытожил довольный Дивайт Фир свою встречу с клыкастым незнакомцем, схватил его двуручный клинок и исчез, скастовав возврат в свою башню. - Сссука! - ядовито прыснул Умбра, отойдя от паралича. И затем отплёвывался до самого утра. ... Добившись всего, чего только можно было добиться, побывав везде, где только можно было побывать, и повидав всё, что только можно было повидать, Нереварин заскучал. Он с ностальгией вспоминал былые времена. Своё появление в Морровинде, свои первые неловкие шаги под этим солнцем и небом, знакомство с Каем Косадесом и Нибани Месой, беседы с Крассиусом Курио и М'Айком Лжецом, поход на Красную Гору и битву с Дагот Уром, путь от никому не известного ничтожества до всеми почитаемого героя. Он посвятил Вварденфелу свои лучшие годы и, нежно полюбив это место, с горечью понимал, что однажды ему придётся сделать последний шаг по земле, не являвшейся его родиной, но ставшей его домом, и идти дальше. Туда, где он продолжит свой путь, наполняя его новым смыслом. А пока он мчался вдоль полей и лесов, перепрыгивал реки и горы, летел над огнём и водой, нёсся вперёд, обгоняя ветер и наслаждаясь дорогими сердцу пейзажами... Яркий незнакомец внезапно свалился с неба, приземлившись прямо перед Умброй. Его лицо не скрывал шлем, но остальное его тело полностью защищали сверкающие доспехи. Крепкий и вооружённый до зубов он не был похож на колдуна, но орсимер чувствовал исходящую от него силу. Представившись и выслушав рассказ орка о себе, Нереварин не стал медлить, поднял кулаки и тут же нанёс первый удар. И в тот же момент - второй. И сразу за ним - третий. Он мог испепелить орсимера огненными шарами, затравить смертельным ядом, сокрушить ударом молнии, высосать из него жизнь, зарубить острейшим мечом или переломать тяжелейшим молотом. Но так он поступил с сотнями своих предыдущих врагов, когда ещё видел в них угрозу. Сейчас же он хотел просто... поразвлечься. С дьявольской скоростью он лупасил величайшего война Тамриэля голыми руками, словно отыгрывая барабанную дробь. Издевательски отвешивал ему пощёчины, давал пендель за пенделем и отбивал яйца, при этом уклоняясь от каждого встречного удара. Едва успел Умбра замахнуться, как Нереварин уже навалил ему дюжину лещей и пнул под зад. - Невероятно, - пронеслось в дрожащем сознании орка, - он наносит мне сотню ударов за сотней, а я даже не могу к нему прикоснуться. Не может он быть смертным. Это какой-то бог... Семь дней и семь ночей длилось их потешное противостояние. На восьмой день Умбра выбился из сил и рухнул в ноги своему победителю. Огонёк надежды замерцал в его сердце. Вот, сейчас его добьют, и наступит долгожданная смерть. Освобождение... Но Нереварин потерял интерес к изнурённому сопернику. Усмехнувшись над его беспомощностью, он спиздил его перчатки, и стырил сапоги, и сорвал кирасу, и присвоил всё остальное его снаряжение. Даже стянул штаны. Зачем? Чтобы далее судорожно толкнуть это барахло ближайшему торгашу и пополнить парой сотен дрейков своё и без того несметное состояние. Не стал он добивать клыкастого лоха. Лишь пизданул его по жопе ногой в ботинке ослепляющей скорости, поржал, да съебался куда-то в направлении Сиродиила. - Сука... - подавленно шепнул Умбра. И остался немощно валяться на земле, демонстрируя небу зелёный зад. ... Какой чудесный день! Впрочем, для пьяного норда не существует плохих дней. А когда его сопровождает шестеро таких же беспечных ребят, жизнь и вовсе прекрасна! И так семеро скайримских друзей дули суджамму, шутили про жопы и хуи, ржали во всю глотку и, слегка пошатываясь, брели где-то в пустошах Вварденфела в неопределённом направлении. Не важно, как они тут оказались, не важно, куда они придут, важно лишь то, что им хорошо. И мерялись они внушительными бицухами, и потели в шуточных борцовских поединках, и шлёпали друг друга по задницам, и теребили друг другу писюны, и сосались борода к бороде - в общем, счастливо купались в полигамной гейской любви… Не успел несчастный Умбра отойти от встречи с Нереварином, как в его поле зрения попала шумная компания голых нордов, от которой он уже не ведал, чего ожидать. А жизнерадостные северные ребята, распивавшие дешёвое бухло и горланившие пошлые песни, приметили одинокого обнажённого орка, лишь подойдя к нему почти вплотную. - Во, смотрите, пацаны, зелёный парень хочет к нам присоединиться! - задорно проголосил один из них, засмотревшись на болтающийся до колен орочий член. - ООООО!!! - дружно приняли эту новость остальные. И всей толпой двинулись на орка. А тот, не издав ни слова, приготовился биться насмерть. Всё ещё слабый после встречи с героем данмерского народа, он собирался начать драку, а там пусть хоть ногами запинают. Лишь бы довели дело до конца. Не заметив вялой тычки зеленолицего, радостные дети севера крепко ухватили его за руки и ноги и принялись делиться с ним страстной нордической любовью к мускулистым мужским телам. Сперва Срамсрун Железная Булава лишил орка жопной девственности своей Железной Булавой. Затем Херврот Северный Палаш познакомил его со своим Северным Палашом. Далее Вротбрал Хитиновое Копьё порезвился в орочьих нёдрах своим орудием. И так по очереди они насладились актом мужеложства с величайшим войном Тамриэля, не замечая, как тот безуспешно пытается вырваться и матерится во всё горло. - Ща, ребзя, - произнёс последний и самый елдастый из них, - я с разбега! - и начал неуклюже пятиться назад, стараясь не навернуться. Друзья принялись подбадривать его воинственным рёвом. И тот, пройдя желаемый разгон, заорал "СКАЙРИИИИИМ!!!!" и под боевой клич товарищей ворвался в анус орсимера кожаным лезвием своего величественного Даэдрического Клеймора. Иного альтмера или бретона мгновенно отправила бы к праотцам боль, от которой Умбра бы и не поморщился. Но даже он не смог достойно снести этот удар и, издав жалобный писк, пустил слезу. Вдоволь нарезвившись, любвеобильные норды ушли и быстро забыли о состоявшейся утехе, а оставленный ими страдалец, некогда с лёгкостью втоптавший в землю целый легион им подобных, бездвижно лежал на земле, свернувшись калачиком словно младенец. - Сссссу... каааа... - слёзно просипел Умбра сорванным голосом. И вскоре заснул. ... Что же мне делать дальше? Этим вопросом задаётся большинство юношей, подступивших к порогу взрослой жизни. Перед амбициозным босмером, не желающим связываться с криминалом, этот вопрос встаёт особенно остро, ибо для гильдии бойцов или имперского легиона он, вероятно, слишком слаб, для гильдии магов, скорее всего, недостаточно талантлив, в великих домах ему вряд ли будут рады, о гильдии воров или, упаси Вивек, Мораг Тонг не может быть и речи, а вовлечению в ремёсла ради бесконечного повторения одного и того же он предпочёл бы задохнуться в заднице гуара. Вероятно, лучшим доступным вариантом остаётся храм. Но даже там молодой служитель Недристан не чувствовал себя на своём месте. Ибо, добросовестно исполняя свои обязанности и помогая прихожанам справиться с горем, излечиться от недуга или просто почувствовать себя не одиноким в этом жестоком мире, он был вынужден мириться с неверием большинства коллег в собственные догматы, с их жаждой набивать карманы пожертвованиями доверчивых простаков, с их чрезмерной любовью к малолетним и с их богопротивными оргиями, устраиваемыми прямо посреди святилищ и предваряемыми богохульным возгласом "Отдайся троим!". - И как только боги допускают такое? - задавался он этим вопросом, но не находил ответа. И, почти утратив веру, решил отправиться в паломничество по святым местам в иссякающей надежде обрести понимание... Обманутый, оскорблённый, оплёванный, обоссанный, ограбленный, опороченный, обесчещенный и необратимо опустошённый, понуро топтал многострадальный Умбра вершину горы, не покидая её уже тысячу лет. Пережив все злоключения, какие только можно пережить, он достиг глубочайшего дна отчаяния и ступил одной ногой в безумие. Готовый принести смерть каждому, кто не принесёт её ему, он смотрел вперёд и увидел его. Безобидного тощего коротышку, что улетит на Солстхейм от одного его пердежа. - ААААААААААААА!!!!!!! СУУУУУУУУКАААААААААА!!!!!!! - завопил орк так, что его услышали на обратной стороне Нирна, и вихрем ринулся в сторону маленького босмера в стремлении смести его прочь и обратить в пыль. Не нарушая смиренного молчания, ничего не подозревавший Недристан оцепенел при виде несущейся на него ревущей зелёной бури и невольно отпустил контроль над своим нутром, которое, в отличие от своего обладателя, не растерялось и тут же отбросило всё, казавшееся лишним в данной ситуации. Его штаны потемнели, земля под его ногами обильно покрылась зловонной коричневой массой, а сам он, преодолев шок, рванул прочь так, словно сам Вивек велел ему обогнать время. Обрушившись с горы всепробивающей лавиной гнева и ступив в новоявленный уголок Валенвуда посреди Вварденфельских простор, разъярённый орк поскользнулся, ёбнулся, пизданулся затылком о камень и помер. А Недристан, подивившись своему курьёзному спасению, бросил своё паломничество, вернулся домой, покинул Храм Трибунала и основал свой храм - Храм Каломников, где в дружной компании сородичей самоотверженно возносил оды экскрементам до конца своих дней. ... Вот так бесславно и нелепо закончился жизненный путь Умбры, величайшего война Тамриэля, а, может быть, и всего Нирна. И никто о нём не горевал, не вспоминал его, не пел о нём песен, не посещал место его последней битвы - битвы со смертью, нашедшей его так внезапно и одолевшей столь коварно. Ибо беспощадный ход времени сметает память даже о самых ярких свершениях. Ну а ты, незнакомец, не забывай: сколь могущественным бы ты ни был, не стоит мнить себя бессмертным, ибо смерть найдёт всякого и не обязательно в очевидном обличье вроде болезни или сильного врага - порой это может быть просто скользкая лужа босмерского дерьма.