Последняя ночь

Я всё просчитал. Я научился справляться со своими эмоциями. Я знаю, ради чего нахожусь в этой комнате сегодня, в два часа ночи. И тело Беатрис на металлическом лабораторном столе неподвижное, как кусок пластика, в этот раз не значит для меня ничего. Но и я не всемогущ. Я знаю свои пределы. Стоит моему взгляду зацепиться за маленький, упрямо выставленный вверх даже сейчас, подбородок, как внутренний голос требует: осторожно. Не смотреть в лицо. Куда угодно: на оголённые ключицы, покрытые татуировкой, смысла которой я до сих пор не знаю. На допотопные датчики, закреплённые на теле Беатрис, связанные сетью проводов с монитором. Когда датчик снимают, остаётся красный кружок, который затем бледнеет, превращаясь в синяк. За те дни, что Беатрис находится во власти Джанин, я успел насмотреться предостаточно. Я практически оглох от её криков. Это касается не только моих ушей — всё тело словно онемело: я не смог бы найти наощупь карандаш на столе, и запах еды тоже больше не чувствуется. Потеря чувствительности как благословение... Джанин сердито стучит каблуками по полу, перемещаясь от старого кардиомонитора к экрану, на который сотрудник лаборатории выводит данные. Я следую за ней, как тень. Все остальные в помещении двигаются бесшумно, молча, практически не дыша. Эрудиты не спят даже ночью, и находящиеся здесь кажутся живыми мертвецами в голубом свете лабораторных ламп. Джанин готова рвать и метать. За все дни исследований она не получила того, чего хотела — самые чувствительные датчики не смогли зафиксировать то, что она мнит сверхспособностями Беатрис. Я позволил ей проводить эксперименты над своей сестрой, исследовать действие различных видов сывороток, чтобы создать наиболее эффективную, которой дивергенты не смогут сопротивляться. Но она всё равно недовольна. — Дело в зеркальных нейронах, — бормочет она, пролистывая пальцем колонки цифр отчёта с невероятной скоростью. Затем вскидывает требовательный взгляд на одного из ассистентов, что мнётся неподалёку, готовый ловить каждое её движение. — Зеркальные нейроны, — чеканит она, — Поясните для остальных, Джонс. Вот ещё одна слабость Джанин — она нуждается в подручных. Парень в белом халате, чуть постарше меня, покрывается потом и тяжело дышит, но голос никак не выдаёт его страха. — Вентральная префронтальная кора включает в себя гипотетическую область зеркальных нейронов. Исследования по их описанию проводились ещё в конце 20 века. Тогда были сделаны предположения, что некоторые виды нейронов отвечают за социальные взаимодействия. — Позже с существованием зеркальных нейронов стали связывать так называемые сверхспособности человека, — подхватывает Джанин. Я знаком с этой теорией: лидер Эрудитов, как ни странно, любит рассуждать вслух, а я отлично играю роль молчаливого собеседника. По ночам, в её покоях. — Электроэнцефалографические исследования позволяют нам регистрировать в альфа-диапазоне явление десинхронизации сенсомоторного ритма не только при осуществляемых, но и при воображаемых действиях. Это отлично демонстрируется действием сыворотки. Известно, что у некоторых людей префронтальная кора толще обычного, что мы и наблюдаем у подопытной, — Джанин делает небрежный жест в сторону неподвижного тела на столе. Я единственный не оборачиваюсь вслед за её рукой. Эти так называемые ассистенты просто стадо баранов, неспособных сопротивляться влиянию Джанин. — Ещё в 20 веке было выяснено, что целенаправленные действия способны спровоцировать повышенную активность размещённых в коре нейронов, активируя зоны «зеркальной системы» в других участках мозга. Тогда же проводились исследования для выяснения природы зарегистрированных сверхспособностей человека: телекинез, пирокинез, телепатия, эмпатия и другие. В лаборатории поднимается слабый шум, когда сотрудники начинают совершать непроизвольные движения: вздыхают, почесывают нос, переминаются с ноги на ногу, кто-то подавляет нервный кашель. Один взгляд Лидера заставляет всех вновь вытянуться по струнке. Я тоже считаю, что Джанин сошла с ума, пытаясь приписать дивергентам паранормальные способности. Сама мысль кажется абсурдной. — Проведённые исследования позволяют предположить у подопытной наличие сверхразвитой эмпатии... — Чушь! — вырывается у меня. Я уже готов откусить себе язык, когда Джанин совершенно спокойным тоном произносит: — Все вон! Находящиеся в лаборатории без раздумий устремляются к двери, подталкивая друг друга, чтобы покинуть помещение как можно быстрее. Я читаю в их напряженных спинах сочувствие, но ни один не оглядывается. Не устаю поражаться абсолютной власти, которую Джанин имеет над людьми. Это что-то сродни гипнозу. «Интересно было бы исследовать её мозг,» — проносится у меня в голове, вызывая внутреннюю усмешку. Джанин смотрит требовательно, но всё же в тот момент я вижу перед собой обычную женщину с усталыми глазами и увядающей кожей. Я знаю, что под маской безупречности скрывается неутолённый голод и вечное беспокойство. — Она обычная девчонка, Джанин, — мои слова призваны успокоить немолодую женщину. — Сверхспособности - это миф. Джанин снова меняется. — Нет, Калеб, — сладкая улыбка ярких губ вызывает во мне дрожь. Всегда сухие прохладные пальцы медленно проводят по моей щеке, слегка царапая кожу. — Хотела бы я забраться в эту умную голову, — она притворно вздыхает, изображая сожаление. Ясно. Повернись всё иначе, в этой комнате стояли бы два лабораторных стола, и мы с Беатрис бок о бок изображали бы подопытных крыс. Но я прошел длинный путь от неуверенного в себе подростка до человека, который точно видит свою цель. Так уж вышло, что путь этот лежал через постель Джанин. — Беатрис - дивергент, а не телепат, — твёрдо произношу я. — О, я прекрасно знаю, кто такие дивергенты, — морщится Джанин. — Это жалкие создания, неспособные сделать выбор между двумя фракциями. Они колеблются, раздумывают, размышляют целую жизнь. Бесполезные бездельники! Вот Натали, твоя мать... Я внутренне сжимаюсь, стараясь при этом выглядеть невозмутимым. — ...Она так ничего и не достигла, поставила не на того человека - такого же бесполезного отщепенца, как и она сама... А твой отец... мог бы получить всё здесь, в Эрудиции. Но предпочёл сбежать. Историю не пишут чистыми руками, запомни это, Калеб, если собираешься чего-то достичь. Я слушаю, затаив дыхание. То, как она говорила о моих родителях, точно это бесполезный мусор, отзывалось резью в животе. Конечно, я знал, что мой отец был Эрудитом, и мама — не просто послушная жена одного из лидеров Отречения, какой должна была быть. Всё моё детство они ругались, деля власть не только в Совете, но и в семье. Почему же слова Джанин причиняют такую боль? Эти кровавые губы не должны произносить имена моих родителей, пачкая их. Глядя вниз, я заметил складку на своём тёмно-синем пиджаке и выпрямился, разглаживая её рукой. Всё должно быть безупречно. — Но Беатрис... она особенная, — вздыхает Джанин. — Жаль, что этот мозг так и не откроет мне свои тайны. Я пытаюсь взглянуть на тело сестры глазами Джанин, но вижу лишь безмолвную плоть, накачанную отключающими сознание препаратами. Сегодня ей позволено не страдать. — Обладай она сверхспособностями, я знал бы это, — обернувшись, ловлю холодный острый взгляд. Кто здесь кого использует? — Возможно, ты нечувствителен, — пожимает плечами, — А ведь все прочие очарованы ею. — Кто? — мне хочется возразить, но тут же понимаю - правда. Беатрис очаровывает даже врагов. Да разве это сверхспособность? — Люди подчиняются ей не из страха. А, так вот в чём дело! Джанин сжигает ревность! Все подчинённые её боятся, а тех, кто не поддаётся влиянию сыворотки, она убивает. Она просто сумасшедшая! Но, припоминая всю нашу жизнь в Отречении, я мог бы привести случаи, когда Беатрис действительно поражала меня. Может ли быть так, что Джанин права, и дивергенция — всего лишь одно из проявлений способностей, которыми обладает моя сестра? Внезапно моё тело содрогается ледяным ознобом. Всё, что Джанин не может заполучить, она уничтожает. Но она такая же холодная, безжалостная и циничная, как я. Даже если Беатрис очнётся, она больше никогда не посмотрит на меня глазами, полными восхищенного обожания, как в детстве. Я предал её. Да, ради высшей цели. Но сути это не меняет — я предатель, и никакие сверхспособности не в силах повернуть время вспять, в ночь перед церемонией выбора, когда я сказал Беатрис думать о себе, а не о семье. Что сделано — то сделано. — Жаль терять такой материал! — с непонятным мне весельем произносит Джанин. — Но... Ты можешь получить свою часть приза прямо сейчас. Мне отвратительна её понимающая ухмылка, я вынужден опустить взгляд. Пусть думает, что мне стыдно. — Питер проводит вас до камеры и запрёт дверь. Завтра утром он вернётся и выпустит тебя. Она всё-таки мне не доверяет. Это правильно. Может, Джанин и дьявол, но она Эрудит, а потому обязана предусмотреть все возможности. Я позволяю Питеру катить лабораторный стол с неподвижной Беатрис, сам иду следом. — Желаю приятно провести время! — бьёт мне в спину Джанин. Знала бы она, что я и так мёртв внутри... Питер толкает каталку по коридору, металлические колесики противно скрипят. Если бы я занимался конструкцией, то обязательно предусмотрел бы резиновые ободы... Идти нам не слишком далеко — пара поворотов, и мы на месте. Питер останавливается перед дверью и вопросительно оглядывается. Я стою поодаль, делая вид, что меня это не касается. Он прикладывает электронный ключ к замку, дверь открывается, и он вталкивает каталку внутрь. Там у него возникает проблема, как переместить Беатрис на лежак. Я не собираюсь помогать, пусть считает меня высокомерным ублюдком. Именно это я читаю в его взгляде, когда он наклоняется, подхватывает Беатрис под плечи и колени и пытается поднять безвольное тело. Её голова свешивается на бок, она кажется спящей, но на самом деле всё ещё находится в бессознательном состоянии, потому что даже не вздрагивает, когда Питер спотыкается, практически роняя её на матрас. Он испуганно оглядывается на меня, но я желаю лишь, чтобы этот недо-Бесстрашный поскорее убрался. Он забирает каталку, последний раз с сомнением смотрит на меня и захлопывает дверь. Я разглядываю Беатрис: передо мной податливая, лишённая эмоций плоть. Возможно, она и обладает сверхспособностями, но сейчас, без наполняющего её упрямства, сестра кажется ещё меньше, чем обычно. В детстве она всегда слушалась меня беспрекословно, но потом начались проблемы — Беатрис стала проявлять характер, и я не знал больше, как заставить её делать то, что хочется мне. Сейчас я могу сделать с ней всё, что угодно — Джанин подарила её мне на эту ночь. Нет, поправляю я себя, не с ней, а с её телом. Когда она очнётся завтра, то ничего не узнает и не почувствует... Хочу ли я этого? Да, с тех самых пор, как осознал в моделировании свои желания. Почему Тобиас Итон может касаться этих ключиц, целовать эту ямку на её шее, гладить эту спину, обхватывать ладонями эту маленькую грудь... А мне не позволено даже смотреть. Здесь я могу смотреть, сколько угодно. Любоваться её лицом. Светлые волосы и тёмные брови — красивое сочетание. Я не видел произведения искусства — только картинки в книгах, — она вызывает те же самые чувства. Её нос длинноват, он точно такой же, как у меня. Губы бледные, искусанные, но я не видел ничего более привлекательного. Всё детство мне внушали, что я должен оберегать сестру, а сейчас с моей помощью ей причиняют боль. Хотя я не чувствую вины, мои мысли ужасают меня. Наверняка Джанин наблюдает за нами через камеру и недоумевает, почему я так долго топчусь на одном месте. Снимая синий пиджак, кладу его на матрас, аккуратно расстегиваю пуговицы на рубашке. Вешаю снятую рубашку прямо на камеру, как на гвоздь в стене, — это помешает Джанин подглядывать. В помещении настолько холодно, что меня начинает бить дрожь, обнаженная кожа покрывается мурашками. Я знаю, как согреться. В Отречении мальчики должны были держаться от девочек так далеко, как только возможно. У меня и Беатрис всегда были отдельные комнаты, нам было запрещено заходить друг к другу. С тех пор, как Беатрис перестала играть в мои игры, встречались мы только за обеденным столом и в школе. Полагаю, сейчас я ближе к ней, чем когда-либо раньше. Этот выступ в стене, исполняющий роль кровати, очень узкий, но я стараюсь отодвинуться на самый край. Укрываю нас обоих своим пиджаком, и постепенно согреваюсь. Беатрис всегда так действовала на меня, от неё исходило тепло, и я не сомневался: стоит придвинуться ещё немного — можно обжечься. Проявления пирокинеза, усмехаюсь я про себя. Сейчас мы близко, но я не чувствую страха, возможно, потому, что Беатрис не выглядит настоящей. Настоящая Беатрис оттолкнула бы меня, вырубила с одного удара. Бесстрашная, сильная, ловкая, она больше не нуждается в моей защите. Но сейчас она беспомощна. Сегодня я рядом, и никто не посмеет причинить ей боль — эта мысль утешает меня. Я всё ещё «страж». Кладу голову на согнутую в локте руку и засыпаю. Когда утром я слышу щелчок открывающегося замка, то с трудом приподнимаю голову. У Питера, смотрящего на нас, лежащих рядом, такое выражение лица, будто его сейчас вырвет. Но ему хватает ума промолчать. Я встаю, надеваю свою рубашку, которую вчера повесил на камеру наблюдения. С сожалением поднимаю пиджак, укрывающий Беатрис — без него ей будет прохладнее, Эрудиты не слишком-то заботятся о комфорте своих заключённых. Не обращая внимания на глазеющего Питера, поправляю рубашку Беатрис. Она моя сестра, и сейчас, возможно, я вижу её в последний раз... Быстро выхожу из камеры, едва не задев плечом парня, который отпрыгивает в сторону, как от прокаженного. Я чувствую, будто невидимая нить, связующая нас с Беатрис, натянулась до предела. Скоро она оборвётся.