последняя дискотека

ваня надевает дорогой чёрный пиджак и поправляет длинный галстук — ваня точно кумир девчонок и самый красивый мальчик в классе. у него точно самые красивые руки и самый томный голос, самые проницательные глаза и самые высокие баллы за экзамены. ваня — самый-самый и уж точно не течёт по какой-нибудь очередной девчонке с длинными волосами. ваня берёт выше и течёт по кудрявому соседу по парте, с которым они пересекаются только в курилке. ну как, течёт. он пристально смотрит, отводит взгляд, а потом снова смотрит. он точно не влюблен, это просто что-то типа маленькой слабости и пачки филип морис после четвёртого урока. это что-то типа пыльного плейлиста в вк, где фейс и молодая швец находятся рядом, а дым изо рта вылетает особенно грациозно и образует облака нежнее небесных — табачные облака, вообще-то, тоже ничего. это что-то типа начать курить, чтобы пересекаться с ним чаще. ваня долбаный педик, и он это знает. знает и твердит себе, как в детстве, что всё нормально. всё нормально — точно не сосед по парте, точно не пешков, у которого в голове пыль и грязные бычки. это же двойной удар по репутации, это же "ваня бессмертных — гей" и "ваня бессмертных влюбился в того кудрявого лоха". а ване бессмертных нельзя, ему только ухоженную под сто шестьдесят рядом, ему бы бросить курить и уехать отсюда подальше — в москву или питер, чтобы достойно и по статусу. но ваня бессмертных стоит перед зеркалом в залитой оранжевым светом комнате и распыляет на себя одеколон с ужасным, до противного мужским запахом. он, вообще-то, любит нежные ароматы — потому что от серёжи до четвёртого урока пахнет пудрой и чем-то сладким. серёжу, честно говоря, хочется прижимать к себе и вдыхать полностью. но думать о таком нельзя. хотя бы не на уроках — не отвлекайся, учись. учись, хотя бы не прячь взгляд и не красней, когда просишь ручку или случайно задеваешь его локтём. привыкай к тому, что ближе к осени все разъедутся и больше никакого серёжи за партой. и веселись. это, вообще-то, твой выпускной вечер и последняя школьная дискотека. в спортзале висят гирлянды и плакаты, нарисованные карандашами. "до свидания, школа!". до свидания, надоевшие до безобразия лица, которые сейчас смеются и кричат. до свидания, учителя и неудобные стулья. привет, взрослый мир, получается. взрослый мир ощущается на языке горько и в животе неприятное покалывание. ваня даже не знает, кем хочет быть, но смело подаёт документы на программиста. ваня безумно боится самостоятельной жизни и мыслей о лысине на затылке, но мама говорит, что в этом нет ничего страшного, и что через это все проходят. значит, всё хорошо. все проходят, он не единственный. все боятся, он не первый. на колонках руки вверх, и улыбки на румяных лицах блестят ярче глаз. все толкаются и веселятся, а ване вдруг душно. потому что все успели выпить втайне от учителей и сейчас радуются, а он обещал маме не дышать перегаром и прийти пораньше. он вновь ощущает себя лишним и даже не по признаку ванечка-самыйлучшийизвсехуродовздесь-бессмертных, а потому что в этот день он должен чувствовать что-то большее, чем давку и чьи-то руки, то и дело задевающие его. и пристальный взгляд из-под свисающих на лицо знакомых кудрей. сердце уходит в пятки, на него впервые смотрят так — не пожирают и не оценивают по десятибалльной, а заглядывают в душу и всё понимают, одиноко мигают и тонут в массе людей вокруг. на ваню всегда смотрят оценивающе, потому что он достоин этого. он никогда не жалуется и рад вниманию, которое ему оказывают красивые девочки с короткими юбками. и только сейчас он понимает, что именно понимания ему не хватало. в глазах серёжи — одиночество и желание скрыться от всех. такое же, как и у него. но ваня отводит взгляд и ёжится, потому что привыкать не стоит. может, серёжа и не на него смотрел, он ведь стоял очень далеко. и вообще, нечего придумывать. он уже, вроде, не школьник, а всё верит в сказки. бессмертных успевает даже пообщаться, потанцевать с какой-то девочкой, которой ну о-очень нужно, а отказывать стыдно, выпить со стаканчика какого-то (уже всё равно какого) школьного друга, отвлечься и даже погрузиться в атмосферу. этот вечер должен запомниться хоть чем-то. наверное, поэтому он запоминается внезапной дракой среди двух его одноклассников, из которых один, боже мой, серёжа, который попадает по лицу соперника два раза, а потом уходит из спортзала, прикрывая лицо. ваня стоит пару секунд и бежит за ним. потому что они, вероятнее всего, совсем скоро разъедутся, а в простой помощи нет ничего такого, что можно было сосчитать за подкат. поэтому он быстрым шагом спускается по лестнице и находит серёжу в туалете на втором этаже. он стоит около раковины и смотрит вниз, стирая кровь со своего лица. на белой рубашке уже образовались засохшие пятна коричневого цвета, а пиджак сброшен с плеч и валяется около его ног. — ахуеть, чувак, ты ему вмазал. он аж улетел. ваня пытается выглядеть уверенным, когда подходит сзади и опускается, чтобы поднять с пола пиджак и снова встать, ожидая, когда к нему повернутся. — ага, а потом он прилетел обратно и разбил мне лицо. серёжа поворачивается, опираясь ладонями на раковину, и улыбается разбитыми, оказывается, губами. — тебе идёт, вообще-то. шрамы украшают мужчину. серёжа хохочет, прикрывая рот тыльной стороной ладони, и у вани в сердце что-то трескается с таким звуком, что хочется кричать. кричать по большей части от того, что с серёжей заговорил только сейчас, потому что он кажется самым милым человеком на планете, и непонятно было, к чему всё стеснение бессмертных. — тогда спасибо, мужик. посмотри, я всё стёр? были бы тут зеркала.. он указывает указательным пальцем на лицо и улыбается. руки вани чуть подрагивают, когда он открывает кран и мокрыми ладонями вытирает с лица серёжи засохшую кровь на подбородке и шее. это слишком рядом и очень тесно, дыхание серёжи непозволительно громкое, как и сердце в груди бессмертных, готовое вот-вот разорваться. он касается лица сергея, мать его, пешкова, и это не влажный сон и не фантазии на уроке вместо того, чтобы слушать учителя. это реальность и читающие его насквозь карие глаза с чёртиками внутри. ваня просто, блять, берёт и стирает с его лица кровь, как в самых сопливых сериалах с бедбоем и тихоней. ваня находится настолько близко, что и сам поверить не может. — я ещё в спортзале заметил, что ты был очень грустным. пялился даже, можно сказать. извини, — серёжа заправляет за ухо прядь и улыбается виновато, — хочешь выпить, кстати? у меня есть. пешков берёт из рук вани свой пиджак и лезет во внутренний карман, чтобы достать фляжку приличного размера. ваня на секунду вспоминает о том, что обещал маме, а потом смотрит в глаза напротив и, кажется, теряет смысл существования. поэтому послушно берёт фляжку и делает несколько глотков очень хорошего, между прочим, коньяка. серёжа берёт её следом и тоже пьёт. это непрямой поцелуй и бабочки в животе от двигающегося при глотке кадыка. и ваня тает. серёжа улыбается в чуть зелёном из-за цвета стен освещении туалета, и это выглядит как кадр из самого странного артхауса с самыми красивыми актёрами, потому что в глазах всё плывёт, хотя алкоголь ещё даже не попал в желудок. мысли туманят голову и крутятся вокруг серёжи, его больших красивых рук, держащих фляжку, тёмных волн на голове и ранки на губе, которую хочется зацеловать и прикусить, чтобы снова кровоточила, а потом зализывать её аккуратно, без резких движений, чтобы до дрожи в коленках и теплоты в животе. — как тебе дискотека? серёжа начинает с нейтральной темы, садится на крышку унитаза, отделённого от других всего лишь перегородкой, и смотрит на ваню. — ужасно, скука страшная. только ты и разбавил всё. — я твой принц, получается? ваня хлопает глазами удивлённо и старается скрыть своё смущение. — получается, так. серёжа начинает рыскать в своих карманах, а потом достаёт пачку сигарет и зажигалку. филип морис, как обычно. он достаёт из пачки сигарету и протягивает ване с вопросительным взглядом. бессмертных кивает и зажимает её зубами, наклоняется, чтобы серёжа поджёг её зажигалкой, и откидывается назад, закуривая. — мы с тобой же постоянно пересекаемся, — серёжа выдыхает дым, и ваня думает, что так это может делать только он, — почему ты ни разу не заговорил? только на уроках что-то спрашивал. ты стесняешься или я мерзкий? ване хочется сказать, что "нет, ты самый ахуенный и умопомрачительный человек, с которым мне доводилось видеться. я хочу быть с тобой каждую секунду своей жизни и только что в этом убедился вдвойне. ты — все мои слабости и вишнёвая кола на крыше заброшки. я всей своей душой жалею, что трус и не подошёл раньше, потому что единственное, что мне хочется сейчас, — целовать, целовать, целовать и горячо дышать тебе на ухо." поэтому ваня нервно заправляет русую прядь за ухо и молится всем богам, чтобы не начать заикаться прямо сейчас. — н.. нет-нет, что ты! просто стесняюсь, — ваня мысленно даёт себе пощёчину и медленно выдыхает, — да, стесняюсь. ты очень хороший, просто у меня характер такой. серёжа улыбается по-доброму и смотрит так, будто всё знает. от этого не по себе до такой степени, что хочется заплакать от осознания собственной глупости. конечно знает, ваня как открытая книга — бери и читай, рви страницы, ломай корешок и выделяй важное карандашом. ваня и-д-и-о-т от помятого костюма до растрёпанных волос, стоит сейчас перед серёжей, как у доски, и трясётся весь. и серёжа, конечно, замечает это. — такой стеснительный, что сейчас будто в обморок упадёшь? расслабься, чувак, ты не на собеседовании. хочешь, дам ещё выпить? если хочешь, можешь выпить всё, я не жадный. — нет, спасибо тебе большое. правда, не надо! — как знаешь, — серёжа пожимает плечами и затягивается снова. ваня думает пару секунд, а потом медленно подходит к пешкову, усаживаясь на пол рядом с туалетом, на котором тот сидит, облокачиваясь на перегородку. — страшно? — чего? — ваня поднимает голову и смотрит вопросительно. — мы ж школу окончили. мне, например, страшно от осознания того, что я уже, типа, взрослый. тебе, разве, нет? ваня меняется в лице и опускает голову, рассматривая грязную от следов обуви белую плитку на полу. конечно ему страшно, до дрожащих рук и кома в горле страшно. хочется плакать и трястись, но он только тихо отвечает, потирая плечи. — страшно, конечно. а как иначе? всем страшно. — да.. всем. помещение наполняется тишиной и редким стуком капель о поверхность раковины. ваня вздыхает и наклоняет голову в сторону серёжи, опираясь на его ноги в строгих классических штанах, которые к низу уже потёртые и грязные. серёжа аккуратно запускает руку в волосы бессмертных и перебирает пальцами пряди, туша сигарету о стенку перегородки. ваня на секунду теряет дыхание и вообще понимание того, как, блять, жить. он исподлобья смотрит на серёжу, который спокойно откручивает крышку фляги и медленно отпивает коньяк, морщась и делая второй глоток. серёжа, оказывается, не только красивый, но безумно мягкий и пахнет чем-то сладким вперемешку с сигаретами. а ещё молчать с ним так приятно, как не было еще ни с кем. серёжа — прямое попадание в сердце дротиком с расстояния пяти метров. серёжа — самое невероятное и нежное, что только могла придумать вселенная за всё время своего существования. и ване сейчас хочется залпом переслушать все песни алёны швец периода "похороните меня за социум", потому что на данный момент единственная его слабость — кудрявые мальчики, и он готов расплакаться, если хотя бы одна лживая девочка появится на горизонте. хотя бы сейчас, пока его гладят по голове и молчание ложится тонким слоем на его светлую кожу. серёжа протягивает вниз флягу и ваня берёт её, касаясь своими пальцами чужих. пара глотков и он, кажется, начинает пьянеть, потому что серёжа сверху вниз смотрит на него так, будто не видел ничего красивее, и продолжает гладить по голове, а теплота разливается не только в животе, но и в трясущихся мокрых ладошках, которыми он отдаёт сосуд обратно. — думаешь, розы в честь нашего взросления будут из зелёного стекла? ваня смотрит на серёжу, не понимая, что он имел в виду, а потом тихо смеётся. — конечно. каждому подарок в живот, аккуратный и практичный букет. серёжа улыбается и поднимает голову, закрывая глаза. ему сейчас, кажется, лучше чем за все 11 лет в школе. рука в чужих волосах ощущается как первая сигарета или первое видео для взрослых — самое запретное и самое желанное. ваня всё-таки перехватывает его руку и обхватывет до этого сжимавшую волосы тёплую ладонь своей холодной. он думает, что дискотека и пара глотков алкоголя простят всё и, возможно, оказывается прав. пока в тишине не начинает слышать чужое уж очень громкое сердцебиение и влагу ладони. ваня поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони серёжи и прислоняется к ней щекой. серёжа смотрит вниз и понимает, как непривычно и нежно выглядит ваня, сжимающий его ладонь. как непривычно вообще ощущать свою ладонь в чужой. хочется только плакать и трястись — так долго они были рядом, но одновременно очень далеко. сближаться в, возможно, первый и последний их совместный вечер кажется детской глупостью и полной бессмыслицей. серёжа внезапно хочет воспользоваться этой глупостью по полной и не думать о том, что будет дальше. потому что дальше университет по настоянию матери, и кто знает, встретятся ли они ещё раз. — я хочу тебя поцеловать. бессмертных, кажется, спит или это слуховые галлюцинации, но серёжа выглядит до дрожи реально и смотрит пристально, ожидая ответа. ваня ничего не говорит, только тянет его руку вниз на себя, и в горле пересыхает. пешков опускается на колени и садится рядом с ваней, заглядывая ему в глаза. ваня смотрит удивлённо, но в улыбке удовольствия и предвкушения. а серёжа смотрит неуверенно, но быстро приближается к ване, потому что неожиданное импульсивное желание поцеловать уже бывшего одноклассника становится первым в списке потребностей и затмевает все, начиная сном и едой и заканчивая мятой пачкой сигарет в кармане. ваня за один вечер становится его маленькой слабостью и это точно любовь — нет, не с первого взгляда — с первого разговора. — только я.. никогда.. — я тоже, всё нормально. ваня улыбается, успокаивая, а сам боязливо смотрит в глаза напротив, но понимает, что в них такой же детский страх, и у его собеседника тоже трясущиеся ладошки. они как дети, пробующие то, что увидели по телевизору в мамином любимом сериале про любовь, и это ощущается самым правильным действием за сегодня. серёжа приближается к его лицу, как бы проверяя и пробуя на вкус новое чувство (что-то на с — страх или симпатия) и смотрит большими глазами, как бы интересуясь, пока его не берут за щёки, приближая. он касается своими тёплыми губами мягких губ вани и не думает углублять поцелуй. он смакует странное ощущение в желудке и мечтает познать его полностью, пока ваня перемещает одну руку ему на затылок и чуть надавливает. серёжа углубляет поцелуй и слышит тихий вздох. и это ощущается как сотни фейерверков прямо в окно, пока ты спишь. он проходится языком по нёбу, ряду зубов и сам начинает дышать сбивчиво, упирается руками в чужие плечи, и ресницы на прикрытых глазах чуть подрагивают. ваня медленно отстраняется и смотрит прямо в глаза — у серёжи они мутные и туманные, хочется кричать от того, какой он сейчас красивый. растерянный, с растрёпанными волосами, разбитыми опухшими губами и румянцем на мягких щеках. серёжа сейчас ощущается как мечта, и даже не верится, что такое может быть рядом, сидеть на полу грязного туалета и смотреть глазами щеночка на ваню. они долго смотрят на друг друга, пытаясь успокоить дыхание, а потом серёжа разворачивается и тянется за пачкой сигарет в штанах. ваня делает то же самое и кладёт голову ему на плечо. молчать и курить сейчас ощущается, как оказаться дома после долгой поездки или заснуть, а во сне увидеть то, о чём долго мечтал. сон вани — зелёная плитка на стене, пепел на штанах, кудрявый одноклассник, одна сигарета на двоих, последняя школьная дискотека и ладонь в ладони. — пойдёшь со мной встречать рассвет?