Summer Week

Чакра шиноби — неотъемлемая часть их жизни, боя, техник. Чакра порождает большинство их навыков, помогая становиться в разы сильнее, порой, не только физически, но и в целом. Ниндзя используют её почти постоянно. И та взамен отзывается — управлять чакрой становится проще вследствие усиленных тренировок, концентрации. Только тогда уровень чакры возрастает, наделяя своего владельца новыми силами. Она будто вторая душа — живая, текущая на равных с кровью в теле, умеющая чувствовать и понимать. С абсолютной тонкостью. Иногда уж очень сильно. Тонкие нити чакры у ниндзя-кукловодов ещё более чувствительны ко всему. Могут поймать в воздухе боль и напряжение, настрой врага, они словно проводник этих эмоций. Эмоций, скрытых от чужого сознания, но не ушедших от «взгляда» чакры. Это свойство часто мешало Канкуро в прошлом. Будучи совсем ещё юным шиноби, одерживая победу в бою, он ощущал нитями: противник в ужасе. Противник отчаялся. Противник умер. Он чувствовал всё, и это сильными потрясениями отдавалось в его душе. И жить, продолжать сражаться, с такими-то особенностями было непросто. А тем более, испытывать чужой страх за секунду до того, как клинки вонзятся в тело. Упрямый и настойчивый, он всё равно не бросил дорогих себе кукол и зарёкся до самого конца драться с их помощью. Он старался погасить в себе часть эмоций: часть себя обратил в хладнокровие, уверенность, стойкость. Но даже столь усердная попытка создать из себя бесчувственного, прямолинейного шиноби не смогла скрыть его особенной человечности. Канкуро был и остался сентиментальным, многогранным, добрым и заботливым. Это невозможно было изъять, но и разглядеть первому встречному — не представлялось возможным. И чужие светлые чувства, что он улавливал порой нечаянно чакрой, он принимал себе с незримой улыбкой. Когда Темари хвалила его после победы в спарринге. Когда дети искоса заглядывали на его тренировки в управлении марионетками и смеялись от удивления и восторга. И когда раненый, почти уже отчаявшийся Киба смотрел на него с радостью и облегчением в тот последний момент схватки с одним из прихвостней Орочимару. Пожалуй, это были лучшие чужие чувства, что он испытал на себе. Да и вообще… Канкуро помнит и свои в тот момент, когда получил приказ прийти на подмогу шиноби листа: его разом охватила неведомая тревога, чуть только он узнал о положении дел и составе команды на миссии. «С чего это вдруг?» — думает он и сейчас, вспоминая. Они с семьёй Инузука и знакомы-то толком не были. Внутренний голос отчаянно вопил неразборчивую, но правильную мысль: самое время. Сомнения окончательно рассеялись тогда, когда глазами он уловил лежащий без сил силуэт. И только лишь хрупкие, дрогнувшие нити чакры потянулись из пальцев, то вмиг уловили в воздухе обречённость и слабое стремление, злобу и страх, Дёрнулось уже его сердце. А потом марионетки в один миг вывели противника с поля боя, острые кинжалы разом пронзили тело злодея, и лужа густой темной крови окрасила траву под деревянными куклами. Медлить он тогда не хотел: из чужой зияющей раны вот-вот грозилась улететь жизнь. Кибу нужно было спасать немедленно и быстро. Когда со схваткой было уже точно покончено, куклы вновь обернулись в коконы, остатки чужой плоти отметками разметались по земле, Канкуро окликнул и ниндзя листа. — Эй, ты как? В ответ — лишь молчание. Кукловод мгновенно напрягся и быстро подошёл к безвольному телу. Нащупал пульс на шее и успокоился. — Что с тобой делать… — вздыхает шиноби и осторожно пытается взять безвольное тело парня в руки. После того случая проходят месяцы. Жизнь шиноби не течет, кипит, бурным потоком адреналина, тренировок и бесконечных усилий. Жизнь шиноби непроста: каждый день приходится либо прокачивать свою силу до предела, либо помогать своей стране, деревне, народу. Защищать кого-то или же защищаться. Порой это всё — сложная, тяжкая рутина для тех, у кого уже нет сил продолжать. У кого работа эта — дел невпроворот, и все мысли заняты только чередующимися миссиями. С таким графиком забудешь обо всём с лёгкостью, и перед глазами сотрутся даже самые яркие моменты сражений. Вот только… У Канкуро из головы не выходит один такой момент. Можно сказать, роковой момент всей его жизни. Ловкий её поворот. Чересчур резкий. Не покидают и ощущения того дня. И ощущения не только свои, но и чужие. Чересчур выразительные. Будто бы… крохотный зачаток какой-то привязанности? Дружбы? Их с Кибой связи? Промелькнуло тогда в чужой душе слишком много. Много даже для того, кто только что почти восстал из гроба. Спасся от смерти. В ней была и радость встречи, и какой-то немыслимый трепет, и даже дыхание, дыхание шиноби сбилось в тот момент. Возможно, от неожиданности, возможно, от… «Идиот», — сам себя ругает Канкуро. «Да как можно вообще так хорошо помнить чувства?!» Он валится на свой рабочий стол, лениво держа разобранную на днях марионетку за руку. В его голове вертятся мысли — одна за другой, — сбивают сами себя и не желают успокаиваться. Ощущение такое, будто лёгкие расширяются и тем самым не дают дышать, а неожиданный жар на щеках усугубляет ситуацию. «Это немыслимо… Но врать себе? Какой смысл?!» Кукловод влюбляется… *** …Да ещё и без памяти! Глубоко и резко, так неожиданно для себя в сердце разгорается пожар, только лишь перед глазами предстает чужой образ. Канкуро клянётся многое отдать за возможность увидеть его снова, вживую, но с долгом шиноби вряд ли он может просто так прийти в чужую деревню, оставив минимум на три дня пост одного из рядов шиноби Сунагакуре. — Вот ведь дерьмо, — вздыхает он раздосадовано, понимая, что пока что придется унять все свои «хочу» и прижать задницу дома, на тренировках или поручениях. Это словно капкан: безопасность, безусловно, превыше всего, но хочется покидать свою деревню и ходить в чужую, на встречи с друзьями и знакомыми. Боже, эта мечта звучит в их мире равносильно глупости. Канкуро снова вздыхает и с гневом фыркает, лелея грёзы о хотя бы одной, хотя бы не с Кибой вместе (а это было весьма желанно), миссии. О, Ками, услышь же… Дверь с громким хлопком ознаменовала чьё-то прибытие. От него задрожали стены, а вместе с тем и полки. Канкуро получил упавшим гаечным ключом на двенадцать по голове. — Чёрт, — вскакивая с места, он готовится высказать «пару ласковых» пришедшему. Из-за угла высовывается Темари. — Собирайся, — восклицает она, начиная спешно копаться в шкафу, — В Конохе для нас появилась работа, представляешь? Заказов оттуда я не видела уже давненько. Нужно будет сопроводить какую-то персону вместе с Шикамару, а у вас с Кибой какая-то исследовательская миссия. У них сейчас не хватает шиноби, отличный шанс нам дал Казекаге! Её глаза мельком сверкают, но девушка, встрепенувшись, и продолжает доставать какие-то вещи. Канкуро, ко всем чертям ошарашенный, сначала прикидывает вероятность такой сногсшибательной удачи, после чего хмыкает: — Откопала такое задание ради того, чтобы побыть со своим дружком? Неплохо, Тем, неплохо. Кукловод ловит многозначительный взгляд Темари, грозящий собеседнику скорой расправой. Свою неосторожную улыбку (подумать только, Киба ведь тоже будет там) он маскирует смехом от собственного ехидства. — Ха, а у самого-то как гримаса изменилась. Неужто… — она ухмыляется как-то слишком уж призывно, с намеком, и Канкуро, скрывая румянец, чуть отворачивается. — Обхохочешься, вот точно, — сестра легонько пихает его кулаком, мол, «шучу, дурень», а после встаёт и уходит, — Схожу до Гаары, чтобы не потерял нас. — Обхохочешься, — с иронией повторяет Канкуро, закрывая лицо ладонью. Сестринская шутка является самой откровенной правдой. *** Через два с половиной дня Канкуро уже находится в Конохе и, пожалуй, это лучшее чувство в его жизни. Нацепив хладнокровную гримасу, он усердно скрывает ликование на людях, всем нутром чувствуя, что с каждым шагом он всё ближе к встрече с Инузукой. Счастье и какое-то волнение охватывают разум и тело, не дают спокойно сосредоточиться. Вдох, выдох. Миссия несложная, но требующая как раз этой самой концентрации, которой так недостает кукловоду. Как же она появится, если Канкуро будет все время отвлекаться на парня перед собой? Вдох, выдох. Он должен взять себя в руки. Должен ведь и сможет. Шиноби вам не фунт изюма. Вдох, выдох. Ну, все, кажется, понемногу отходит. Влюбленность, конечно, способна вскружить голову, но она явно не сильнее силы воли. Выдох, вдох. Ток той самой чакры налаживается, словно ровная река следует по течению. Канкуро мысленно хвалит её. Спокойствие и голубое небо над собой, тишина и полное самообладание, умиротворение и… — Привет, Канкуро! — отрезвляюще доносится спереди. Весь контроль как ведром воды на голову смывает, тело предательски дёргается от испуга, а сердце ускоряется до дрожи. Этот голос… Глазами Канкуро ловит перед собой эту клыкастую улыбку. Видит рядом с парнем пса, виляющего хвостом. Видит Кибу, спустя столько времени грёз о нем. Спустя пару секунд молчания шиноби песка театрально хватается за сердце. — Господи, зачем же так выпрыгивать? Ай! — Канкуро дёргается, когда Акамару тычется мокрым носом ему в ладонь. Киба вновь смеётся. — Я и не выпрыгивал. Ты в облаках витал, — подмечает он, а кукловод напрягается, — О чем думал? — Да так, ни о чем. Боже храни Казекаге, убери свою псину от меня! — Акамару, кажется, не унимается, пытаясь подлезть к шиноби и будто что-то разузнать. — Он просто рад тебя видеть, не переживай, — очаровательная улыбка всё время не сходит с его лица. Канкуро думает, что вот-вот потеряет голову. «А я-то как рад, только не псину, а тебя». Цыц, извращённое сознание. Чакра внутри бушует с поразительной скоростью, тело не дрожит только благодаря усилиям. Лицо Канкуро выражает несравнимый ни с чем обходительный сарказм. — Я тоже, — немного отходит парень. — Расслабься! Ты как обычно кислый. — Иди ты! Киба смеётся — Канкуро ему в ответ. Постепенно успокаивает чакру. Тягуче медленно, но успокаивает. По тупому, как ему самому кажется, пялится на чужое лицо, — недолго, но вполне ощутимо. — Ладно, пойдем к Хокаге. Не стоять же тут весь день. — Конечно. «Да хоть целый простоять, лишь бы с тобой рядом, щеночек». О, Боже. Это надо срочно прекращать. *** Миссия проходила успешно, несмотря на необычную кучу потраченного времени в переговорах и постоянное напряжение Канкуро. Неистово билось его сердце, стоило только лишь обратить взор к шагающему рядом парню. А наглый нинкен так и норовил подлезть ближе, пихнуть непутёвого шиноби Суны к нему, чем только капал на нервы. Время было уже позднее. Сумерки давно покинули небо, скрылось за горизонтом солнце. До родных деревень было ещё далеко, каким бы лёгким ни было задание, добираться до заказчика — дорога, равная нескольким часам. А про обратный путь всегда стоило молчать. Сейчас они проходили неподалёку от озера, которое миновали, преодолевая путь до задания. — Боже, почему-то сегодня день был невыносимый! — взревел Киба, обращая внимание и на своего усталого пса. Даже этот вечер был теплым, а днём погода «радовала» жарой. Акамару вымотался, Киба, не очень привыкший к высоким температурам, тоже. Куртку он снял ещё с начала пути, но и это не спасло. — Как жарко! — По-моему, уже не так сильно, — Канкуро, прожив всю юность в пустыне, прекрасно справлялся с жарой, мог почти без видимых проблем перенести и прохладу. А парню рядом — просто сочувствовал. — Я думаю, что всё равно перенесу, а вот Акамару не мешало бы остудиться. Его шерсть прямо накопила тепло. Остановимся на пару минут. Канкуро согласился и вместе с Кибой спустился к берегу. Водная гладь встретила их темным блеском теней, луна отсвечивала совсем бледным, размытым пятном. Кукловод скривился: прекрасная атмосфера для какой-нибудь романтики. О, да, спасибо огромное, госпожа судьба, Канкуро и так чувствовал себя неопытным юнцом во всей этой… сомнительной кутерьме. «Давай, разлейся в тирадах!», — иногда он готов прибить собственный внутренний голос за горячий румянец на щеках. Дважды цыц! Киба садится недалеко от реки. Ладонью хлопает по сухому земляно-травяному берегу. Канкуро молчит в этот момент, ведь сердце от этого совершенно обычного действия снова встряхивает всё тело. Сел он, наверное, только потому что ноги сами захотели подкоситься. На пару секунд воцарилось спокойствие. Шиноби готов был спорить, что это самый прекрасный и умиротворённый момент в его жизни. Возможно, самое время опустить занавес, но брызги со стороны Акамару последние несколько мгновений просто не дают покоя. — Акамару! Ну прекрати! — Киба закрывается от слишком сильного всплеска воды руками, но всё равно мокнет. Ничуть не испытывающий вину пёс задорно выпрыгивает из пруда и отряхивается, роняя тяжёлые капли в сторону Канкуро. — Чёрт, иди-ка отсюда! — кукловод и уклониться-то нормально не может. Инудзука ржёт, щенок эдакий, а когда Акамару размашисто лижет Канкуро в щеку, уже одергивает пса. — Эй-эй, стой! Он у тебя это, краску немного стёр, — Киба тыкает на своё лицо. — Вот здесь. — Мерзость какая, — не заботясь о сохранности недавно стиранного рукава, Канкуро просто вытирает половину лица от остатков краски. Подцепляет каплю воды большим пальцем и отделяет фиолетовый раскрас четко пополам. Ловит на себе удивленный, но кажется, восхищённый взгляд. — Чего? — половина его лица лишается привычного элемента и это… Самую малость удивительно. — Все нормально, лишь непривычно тебя видеть без краски. Канкуро без зазрения совести теперь смотрит прямо в чужие глаза, свыкаясь с мыслью, что он теперь получает желанное и не кажется идиотом. Идиоты они оба. Чакра рядом с кровью закипает. Это напряжённо, стараться успокоить её, сидя рядом. Канкуро не отказался бы от возможности встать и сломать что-либо голыми руками, выпустить пар, да только выглядеть это будет странно. Он так сильно фокусируется на чакре, неосознанно меняя выражение глаз, что на слышит, как в чужом теле тоже дёргаются невидимые нити. Почти что струны души. После двух минут взаимных открытых взглядов шиноби резко отворачиваются друг от друга, кажется, стыдливо закрываясь плечом. — Прости, — первым говорит Киба и чтобы отвлечься, гладит Акамару за ухом. Пёс выглядит самым счастливым, подлезая в местечко между ними. Кукловод и слов сейчас найти не в состоянии, чтобы убрать от себя его мокрую шерсть. Ему, честно говоря, плевать, даже Акамару прибавляет сейчас некой законченности моменту. — Да, я тоже увлёкся, — Канкуро по привычке концентрирует почти прозрачную чакру в пальцах, чтобы уловить чужие эмоции. Он очень хочет знать их, очень… О, Боже. Держись, Инузука. По своему проявлению чакра и кровь шиноби точь-в-точь вторит безумному танцу у кукловода. Сердце стучит, грудь наполняется теплом. Канкуро думает, что на его безнадёжные чувства всё-таки имеют смысл. Из своей старой походной сумки он вдруг достаёт маленькую баночку фиолетовой краски и протягивает её недоумевающему Кибе. — Ты предлагаешь…? — он догадывается сразу и без сопротивления принимает тёмный раствор. Если напрячь нюх, можно почувствовать сквозь крышку его горьковато-ягодный запах. — Твой пёс, ты и исправляй, — следом за гримом он вручает хозяину кисть, — Будешь рисовать, пока не выйдет симметрично. Если что — буду окунаться в воду при твоих провалах. На последней фразе он усмехается. Понимая чужие чувства, ему проще раскрепоститься и дать волю своим. Киба улыбается в ответ. Он ощущает доброжелательность саркастичного кукловода и тоже позволяет своему нутру содрогаться. «Сам Канкуро Собаку-Но благосклонен мне. Неужели…» — Ещё посмотрим, — он ловко берёт кисть, окуная её в густоватую краску и делает почти даже уверенную вертикальную линию. Канкуро чудом не вздрагивает от интриги. — Не шевелись…