***
Отпоенный чаем — и чем-то ещё покрепче — умелыми руками Кати, Денис просыпается только к рассвету. В купе с ним Эля — пьёт кофе из гранённого стакана и, едва Титов приходит в себя, подталкивает к нему второй — с только начавшим остывать чёрным кипятком. — Где все? — спрашивает он, греясь о стекло дрожащими ладонями. Спрашивает только чтобы тишину заполнить, потому что пустота — внутри и снаружи — давит. Эля молчит, коротко смотрит наверх — на полку над Денисом, и по скользнувшей во взгляде нежности ясно — там её избранница. — Катя сказала тебе отдать, как встанешь, — тихо и уже без следа влюблённости говорит Мусаева. Кивает на стол. Титов замечает возле развороченной пачки дешёвого печенья зелёную банку с лаконичной этикеткой. Похожую на витамины, но он знает — гораздо серьёзнее и дороже на самом деле. Хватает и стискивает в дрожащих пальцах пластик. — А она сама?.. — спрашивает. Эля смотрит — тягуче, ощутимо. Денис подавляет дрожь — альфа-аура обволакивает. — А ей больше не нужно. Он сбегает ближе к туалетам, к воде, потому что колёса крупные, насухую в себя не затолкаешь, не кипятком же запивать. Хотя на самом деле просто не хотел пить при Эле. Запирается в узкой каморке, врубает холодную. В грязном зеркале — сумасшествие, не человек. Волосы торчком, глаза бешеные, руки трясутся. Умывается ледяной водой, вздыхает пару раз, чтоб сердце так не стучало, и кладёт в рот одну таблетку. Глотает. Ждёт, что подействует прям-вот-щас, что станет лучше в один миг. Судя по банке, так и должно быть, люксовые какие-то. Денис надеялся изо всех сил. Дрожь начала возвращаться, желудок скрутило, и Титова вывернуло в старый металлический унитаз. Кофе, желчь и одинокая, только что начавшая растворяться, поплывшая по краям таблетка. Блять. Денис глотает ещё. Пьёт больше воды из-под крана, проталкивает её дальше по пищеводу, давится. «Давай», — отчаянно шепчет-думает и смаргивает слёзы. Тошнота снова поднимается к горлу.***
Удивляясь сам себе, Денис берёт себя в руки. Возвращается в купе — Эля залезла наверх, оберегающе обнимая маленькую Катю. Бесшумно забирает со стола печенье, недопитый холодный кофе. Берёт из рюкзака сигареты и направляется в уже родной тамбур. Проходя по вагону, видит много пустых купе — поезд предсказуемо редеет с каждой станцией. Курит — давится, понимая, что идея — хуйня, но курит, иначе с ума сойдёт окончательно — и читает с еле прогрузившегося сайта инструкцию к Катиным блокаторам. По весу подходят, противопоказаний нет. В чём ёбаная причина? Думал, из-за пустого желудка — не ел ведь нормально. Но в инструкции сказано, что так и надо — натощак. Хуйня какая-то, думает Денис. Надо идти и брать билеты обратно, потому что без таблеток он подохнет. Возвращается в туалет, чистит зубы, умывается — становится хоть немного на человека похожим. Находит полуспящую проводницу, просит еды. Та сразу добреет при виде синей купюры. Следующая станция, говорит, как раз ваши Топи, ехать ещё час-полтора. Нормально. Денис поест холодный омлет со сносными овощами, соберётся с мыслями и съебёт обратно в Москву. Хороший план. После еды действительно легчает. Он съедает больше половины, и теперь не так плохо курится. Сидит на корточках в пресловутом тамбуре, вертит в руках проклятую банку и думает — ни о чём и обо всём сразу. Дверь скрипит, и вваливается Кольцов — с сигой в зубах наготове и стаканом чая в длинных узловатых пальцах. Заспанно смотрит на Дениса, улыбается криво. — Добрейшее. Садится напротив, прикуривает. — Чё это у тебя? — на баночку кивает. — Успокоительное, — хмыкает Денис. Макс удивляется: — Та ты вроде и так само спокойствие. Денис устало смеётся: — Это пока. Убирает банку во внутренний карман — хотя хочется вышвырнуть нахуй под колёса поезда. И замечает странное. Кольцов не отвечает, молчит. Смотрит. Смотрит так, будто залип на Дениса, на его смех покалеченный. Дыхание перехватывает мгновенно. Титов не успевает понять, насколько всё хуёво, как Макс поднимается на ноги — Денис инстинктивно вскакивает по стене тоже. Кольцов всё смотрит, сигарета сыпется пеплом на его мятую футболку, чай в пальцах потряхивает от движения поезда. Так и стоят. — Дэн, — зовёт наконец Кольцов. И делает шаг вперёд. И ещё. А дальше уже некуда, потому что тамбур узкий, а шаги у Максима здоровые, высокий же. Высокий — и Денис ахуевает с того, как быстро он перед ним оказался. Всё внутри цепенеет, не даёт двинуться. Омега внутри испуганно замирает, ждёт, пытается уловить: это опасность или… нечто иное? Чему можно подчиниться? Денис хочет ужаснуться своим мыслям, но не может сместить фокус с Кольцова, что стоит в десяти сантиметрах и пялится сверху вниз, ощупывает взглядом, тоже пытается понять, наверное. Уже сутки прошли с последнего приёма блокаторов. Как много времени нужно, чтобы запах начал восстанавливаться? — Пахнет от тебя, — будто читая мысли, заторможенно говорит Макс. — Чем от тебя пахнет? — Я-не-знаю, — выдаёт одним звуком Денис, уставившись в чужой подбородок, заросший щетиной. Мысли теряются, и он пытается сконцентрироваться на одном на чём-то. На чужих губах с давно истлевшей сигаретой — подсказывает омега. Макс втягивает носом воздух над головой Дениса, принюхивается, как собака, и у Титова от этого жеста, от того, как он глаза подкатил, скручивает низ живота. Омега смелеет, вынуждает Дениса сделать совершенно ебанутое — протянуть дрожащую руку, мазнуть по чужим губам, вытащить окурок, отшвырнуть в сторону. Макс реагирует не сразу. Смотрит-смотрит-смотрит. Отмирает спустя секунд двадцать: рука, что стакан не держит, возле головы приземляется на стену. Денис оказывается заперт в углу тамбура. Его омега в ебейшем восторге. Поворачивается к руке, по пальцам носом ведёт. И, блять, почти скулит от близости альфы. Шея остаётся открытой — и это ошибка. Кольцов мгновенно втирается колючим лицом в пахучую железу за ухом, втягивает резко и обдаёт горячим дыханием. Денис в какой-то момент понимает, что поясница, до этого, как и всё тело, прибитая к стене, прогибается навстречу другому телу. Настолько это было инстинктивно — неосознанно — что он не заметил. Единственное, что успел остановить — призывной стон, с силой прикусив язык. — Бета, говоришь? — тяжело спрашивает Кольцов. В голосе — заторможенная похоть. Денис понимает, что случается пиздец, что дальше — хуже. Ему это не нужно. Нужно. Нет, сука, не нужно! Омега мечется внутри, требует. Денис злится. — Дэн? — зовёт Кольцов. Денис поднимает взгляд: на лице Макса ни следа похоти, что топила обоих секунду назад. Там… обеспокоенность? Злость сменяется испугом. Этого ещё не хватало. — Отъебись, — шепчет он на выдохе и выныривает из-под руки, бежит на обессиленных ногах нахуй из тамбура. Вваливается в рандомное купе — удачно Кати и Эли. Титов даже не понимает, что помешал, пока в одном белье Катя не спрыгивает с верхней полки, не тянется к нему, вопрошая, что случилось. Эля чуть порыкивает сверху от недовольства. А Дениса трясёт. Полтора года он от этой хуйни бегал. Полтора года обогащал калечащую фармацию, чтоб вот так рабом судьбы не быть, чтоб не течь, не нуждаться, не ломать своё человеческое. И что в итоге? Один только взгляд — и пиздец, растёкся. Омерзительно, Титов. Ты жалок. Катя по уже привычке заставляет его пить. Кажется, про таблетки спрашивает. — Не подходят, — сквозь всхлипы говорит Денис, — блевал раз пять от них. Вытаскивает непослушной рукой банку и протягивает обратно. Катя вздыхает, пытается успокоить: — Ну, солнышко, мы сейчас закажем экспресс-доставку, тебе прямо в монастырь их привезут за пару дней. Телефон достаёт. — Да я за пару дней сдохну, Кать! Двери в купе распахиваются. — Денис? — у Макса лицо испуганное, руки дрожат, будто натворил чего-то, сам не понимая. Собственно, и натворил. Эля оглушительно рычит с верхней полки: — Пошёл нахуй отсюда. Кольцов стоит, но зайти не решается. Не на Катю полуголую смотрит, нет, — на Титова, что между столом и стеной забился, трясётся. Эля спрыгивает с полки в проход. В воздухе сталкиваются две ауры альфы: Элина, агрессивная, собственническая, и Макса — неясно, какая, и Денис не хочет, блять, понимать! Мусаева захлопывает дверь и запирает купе. — Он приставал? — тихо спрашивает Катя. — Ты его боишься? Денис качает головой, потом кивает, потом хнычет, потому что не так всё, блять, просто. — Да хочет он его, — обрубает Эля, одеваясь сама и протягивая Кате одежду. — Не я! — огрызается Денис и добавляет тише: — Омега… а не я. — Ты и есть омега, идиот. Катя укоризненно шикает на альфу. Денису страшно оставаться одному, уходить от этой парочки, с которой хотя бы иллюзорно безопасно, но он точно хочет домой, а не ждать никакую нахуй экспресс-доставку. Проводница выпинывает их на безымянной станции. Здесь нет даже лестницы с платформы, не то что кассы или расписания. Связи — предсказуемо — тоже нет. Ведя Дениса под руку к сомнительного вида трансферу, Катя шепчет: — Держись возле нас, и всё будет хорошо. Заселимся, закажем таблетки твои. Не переживай, дело житейское. Хочешь назад сесть или вперёд? Денис хочет домой.***
До деревни — сорок минут по разъёбанной дождями дороге. Весь путь Денис зажат в углу старой машины — перекрыт Катей. Кольцов впереди, рядом с неприятным водителем, тоже альфой. Макс то и дело поднимает глаза в зеркало заднего вида. Будто волнуется? За свой член, — смеётся внутри Денис и тревожно подскакивает на очередной яме. Вообще хотелось верить, что Кольцов не понял нихера. Ну, привиделось по утру с бодуна, что омегой пахнет, с кем не бывает. Недотрах — с мелкой Соней вряд ли получилось. В тревожных глазах через зеркало Титов улавливал что-то смутное, будто альфа внутри уже всё понял и рвётся, а мозгом Максим ещё не допёр. Впрочем, дело времени. Денис положил голову Кате на плечо, и по спине продрало мурашками от ощущения ворсинок её розовый шубы. Пиздец. Его тело уже на такое реагирует. Дальше что? Холодный ужас пробирает от смутных воспоминаний, как когда-то он до потери сознания рыдал и метался в течной агонии. Катя гладит его по щеке.***
Это даже не клише. Это сюр какой-то. Сначала полузаброшенный храм с нервным священником — одним на километры вокруг, теперь — комната в доме бабки. С двумя кроватями и старыми матрасами. Дилемма века, блять: лечь между узкой кроватью с Катей и Элиным матрасом, чтоб хоть какой-то барьер был между ним и Кольцовым, или оградить от него девственную Соню. Денис думает, что похуй. Во-первых, он точно не уснёт в одной комнате с альфой, а во-вторых… Да Кольцов всё и так поймёт, если уже не понял до конца. Эля пытается затащить Катю на банное рандеву, а та прицепом ведёт за собой Дениса. Денис под грузом Элиного взгляда отнекивается. Ничего не случится за полчаса, — говорит он. Хуже уже точно не будет, — добавляет про себя. Он устраивается на кровати рядом с Соней, липнувшей на стену с вереницей икон. Пытается поймать сеть и обновляет приложение по доставке. Оба бессмысленно верят в чудо. Кольцова нет — кудрявая макушка мелькает за окном туда-сюда. Курит. Нервничает или бесится. Так ему и надо, думает Денис и, слыша смех Кати на улице, зовёт Соню мыться. Девочка странная, не от мира сего. Как Катерина у Островского, не для жизни бренной. Тела не стесняется, и Денис кивает сам себе: уже все уловили, что он омега. Констатировать это грустно, но он этого и ждал. Пока лежат в предбаннике, Соня его по руке гладит, его омегу своей успокаивая. Вряд ли вообще понимает, что происходит у него внутри, но такой она человек — необязательно знать, чтобы жалеть и поддерживать. Денис не против: приятно, спокойно… и в дом возвращаться не хочется. Лежат, молчат. Он телефон в руках вертит, всё так же приложение обновляет. Один раз из пяти получается. Статус заказа: собирается. Ориентировочная дата доставки: послезавтра. Они засыпают вдвоём в прохладном предбаннике, и омега внутри Титова чуть утихает.***
Утром Денис идёт с Элей к местному менту. Что за православный курорт, где грубый старый водитель — мент не ебёт. Еле как соглашается отвезти их на станцию. На вопрос «когда?» отвечает с важным видом: когда надо. Когда сам поедет из Топей по рабочим делам в соседнее болото с колоритным названием «Мудьюга» — через пару недель. Денис ахуевает и даёт больше денег. Мент недовольно поправляется: в конце недели отвезу. И по упёртому хмельному взгляду видно: больше не возьмёт. А теперь шуруйте нахуй, не отвлекайте. Денис устало поправляет волосы и обходит мента за пару метров, хотя тому плевать, и носом не повёл — энергетика альфы давно погасла в этиловом шлейфе. Титов понимающе хмыкает: как здесь — и не бухать? Что делать эти дни — хуй знает. У Дениса из развлечений только полблока сиг и игрушка на телефоне. Судьба странно к нему благосклонна — возвращение омежьей сущности будто замедлилось, на паузу стало. Паршиво, конечно, но нет нужды быть выебанным немедленно — и на том спасибо. И Кольцову спасибо, что не маячит. Шастает где-то, то ли инфу для статьи собирает о курортных мошенниках, то ли ищет, куда член засунуть. Денису плевать. Он бродит вдоль местной речки, ловит сельский вайб, курит, усевшись на деревянном мостике, у самой кромки воды. Недалеко слышатся всплески, игривый смех, перерастающий в стоны, — Эля с Катей купаются. Денис не завидует. Ничего вообще не чувствует. Внутри пустота, никаких желаний, даже домой уже не хочется. Сплошное ничего. Поток бессмысленного экзистенциализма прерывается сначала запахом — омега внутри встрепенулась — а потом уже звуками шагов. Осторожных, неуверенных. Будто и не Кольцов вовсе. Денис, разморенный на солнце, лениво думает: бежать или остаться. Равнодушие человека накладывается на любопытство голодной омеги. Титов решает остаться, но не потому что сущности поддался, а потому что лень, потому что, если что, по его одному слову прибежит разъярённая Эля, ещё и Катя коготки выпустит. — Привет? Максим стоит в нескольких шагах, не садится. То ли действительно Мусаеву боится, то ли самого Дениса спугнуть не хочет. — Ты меня спрашиваешь? — едва заметно усмехается Денис. Омега внутри начинает ёрзать. — А? — Кольцов растерянно моргает. — Я просто… ты в порядке? Денис поворачивается наконец. Глаза поднимает, цветы заплетать в странный недовенок перестаёт. Максим смотрит сверху, со своих двух метров, но так разбито и настороженно, будто это Титов над ним нависает и замахивается для удара. Денис не понимает. — А ты? Максим хмурится. Денис ему кивает едва, мол, садись, разрешаю. А то нелепо как-то беседуют. Тот послушно опускается на землю, но держится на расстоянии. Денис прислушивается к себе: омега заинтересованно внимает, истерить и требовать пока не планирует. — Динь, я просто знаю, что ты переживаешь… — Ромашку подай. — Чего? — Ромашку, говорю, сорви и подай. Не хватает, — и конец толстого венка приподнимает, демонстрируя. Кольцов тупит, осматривается вокруг и с запоздалым «а-а» срывает цветок. Протягивает в раскрытой ладони. Денис снова поднимает голову, смотрит на Максима, как на дурака. Тот ещё больше теряется. — Что не так? Это ж ромашка? К глазам подносит, чтоб убедиться: да вроде не крапиву сорвал. Денис терпеливо объясняет: — Мне цветок один, без стебля, зачем? Я тебе его как в венок вплету? До Кольцова доходит, он тянется за другой ромашкой, теперь у самой земли срывает и с неуверенной улыбкой протягивает Титову. Денис недовольно смотрит на выдранное с корнем растение, но принимает — не касаясь чужих пальцев, конечно. — Чего ты там говорил? Знаешь? Откуда ж ты знаешь? Максим на чужие тонкие пальцы смотрит, залипает, как Денис с такими же тонкими стеблями управляется. — Да просто… чувствую. Дениса изнутри будто кипятком обдаёт. Чувствует он. Как типичный альфа, на уши наседает. Титов призывает себя не вестись. — Может, тебе нужно что? Хочется чего-то? Денис смеётся. Точно подкатывает, омегу окучивает. — Хочется, Максимка, — продолжает улыбаться, соединяя концы венка вместе, связывая той самой ромашкой. Кольцов чуть вперёд подаётся, готовый в любую секунду сорваться, по первому зову побежать — искать то-не-знаю-что туда-не-знаю-куда. Животное. Денису его почти жалко — если бы вся жалость на себя не уходила. Он поворачивается к Максиму корпусом, на коленках преодолевает то расстояние, что между ними было. Надевает на голову ему своё странное творение из всего полевого, что он в округе нашёл. Венок необычный, будто с кикиморы болотной — трав разных и веточек больше, чем цветов. Редкие ромашки пестрят на фоне зелени. Пальцы сами задерживаются дольше положенного в чужих волосах. Раскалённые солнцем кудри согревают, почти обжигают костяшки. Денису — омеге, точнее — нравится, естественно — гудит одобрительно, мурчит почти. Ладони сползают на колючую шею, чувствуется пульс — бешеный. Титов переводит взгляд с венка на лицо напротив и мгновенно краснеет, потому что светлые голубые глаза смотрят на него, как на господа бога. Вели он сейчас Максиму пойти топиться — за милую душу нырнёт. Отвратительно и низко, в самом деле, как животное. Про себя Денис шипит на омегу, затыкая, потому что та восторженно пищит от этой альфийской покорности. Насильно убирая руки, Денис заставляет себя договорить: — Хочется, чтобы ты от меня отъебался, Кольцов. Он поднимается с трудом — потому что затекло всё. И уходит от моста в сторону дома на слабых ногах не потому что омега противится, хочет к альфе, хочет проявить власть и почувствовать на себе ответную. Вовсе не поэтому. Устал просто. Денис сжимает зубы и заставляет себя идти. В бане безопасно — подальше от чужих глаз и расспросов. Диван в предбаннике узкий, но ничего, лучше здесь, чем в доме, чем вблизи Кольцова. Разморенное на свежем воздухе тело побеждает нервную омегу, и Денис беспокойно засыпает. Будит его Соня, гремя тарелками. Титов с благодарностью нападает на варёную картошку, но на секунду перестаёт жевать, уставившись на трёхлитровую банку на столике. С пышным букетом из местной травы и редкими ромашками. — А это зачем? — спрашивает, так и не прожевав. Соня чуть улыбается. — А это не я. У двери лежало, я только в воду поставила. Она что-то про батюшку начинает затирать, про монастырь, в котором полдня провела. А Денис отставляет тарелку — аппетит тут же пропал. Он проглатывает то, что успел откусить, вместе с подступившим комом, чувствуя, как омега в нетерпении мечется внутри. Довольна подношением. Ждёт. Внезапно загорается надежда на спасение — Денис дрожащими пальцами открывает приложение. Одно уведомление. Денис, здравствуйте! К сожалению, доставка Вашего заказа задерживается по техническим причинам. Вы получите товары в течение нескольких дней. Приносим Вам свои извинения за задержку. Ещё не хватает издевательского Вы б, Денис, подальше в ебеня забрались, вообще б отменили нахуй Ваши сраные блокаторы. Приятной течки! . Спалённая за эти секунды надежда разлетается лёгким пеплом. Блокаторов нет. Кольцов однозначен в своих намерениях. И до ужаса знакомо тянет внизу живота. У Титова есть — дай бог — эта ночь. Чтобы убить всех альф в округе — Максима в первую очередь — или выпилиться самому. Начинается течка.***
Просыпается он от собственного крика; боль приходит следом за шоком. Денис думал, что помнит это ощущение, что это невозможно забыть, но то ли организм его наебал, то ли после месяцев непрерывного принятия блокаторов течка стала больнее. Тело изламывало, бёдра горели, будто ошпаренные кипятком, голова раскалывалась и… было больно внутри. Омега рыдала от одиночества — с ней рыдал и Денис. Отрывочно он помнит, что вроде бы была ночь; картинками — испуганные глаза Сони, сразу за ними — Катя в одной майке, мокрое полотенце на лице. Когда измученное болью тело теряет сознание, Денис на удивление чётко отмечает, что небо в окне порозовело.***
Просыпаться с той же болью второй раз неприятно, но чуть терпимее. Он стонет, но уже не орёт на все Топи. Возле кровати теперь не Соня с Катей, а баба Нюра, втирает ему какую-то вонючую мазь в виски. — Это чего? — хрипит он на выдохе. — Звёздочкой что ли всё лечите? Хозяйка хмыкает. — Только очухался, а уже язвишь. Мазь на травах это. Помогает при тяжёлых случаях, — отвечает так, что сразу ясно: случай Дениса — тяжёлый. — Не хватит только тебе, я девок в лес отправила, насобирают, я ещё приготовлю. Несмотря на свой измученный скепсис, Титов не мог не отметить: стало легче. — Спасибо, — шепчет он, снова закрывая глаза. Баба Нюра снова хмыкает: — Не поможет это всё одно. Сгладит, конечно, но… — наклоняется, шепчет настойчиво: — альфу тебе надо. Неча природе наперекор идти. У Дениса даже сил нет глаза закатить. Знает он, блять, что неча. Хуеча. Не спорит, конечно, только пить просит. Через пару глотков чего-то такого же травяного, как мазь на его лице, снова засыпает.***
Лучше не становится. Теперь низ живота режет нещадно — Денис скрючился на боку, так и лежит, обняв колени. Уже даже не плачет, не воет — тихонько скулит в подушку. Мазями его топить перестали, просто отварами протирают всего, но, как сказала баба Нюра, не помогает. Катя часами — или днями? Титов не чувствует время — у дивана его караулит, мечется, переживает. Соня пить приносит, есть — но Денису ничего не хочется, только сдохнуть. Он чувствует — всем своим невыебанным нутром понимает — что Кольцов где-то рядом. Омега на эту мысль отчаянно скребёт изнутри. Катя оглаживает его лицо прохладной мокрой тряпкой, приговаривая дрожащим голосом, что скоро будет легче. Денис чувствует, что сама себе не верит. — Кольцов где, — еле шепчет он ей в маленькую ладонь. Та испуганно наклоняется. — На улице он, носится вокруг бани. Не переживай, Эля его не пускает. Омеге не нравится. Скребёт сильнее, плачет. Денис начинает дрожать. — Или… ты хочешь? — осторожно интересуется Лебядкина. На взгляд Дениса тут же частит: — Я могу по Топям пройтись, самого нормального найду, заплачу хорошенько… Денис… — смаргивает слёзы, — ну что делать-то? Денис в душе не ебёт, что делать. Теряет сознание уже не от боли, а, кажется, от голода. В следующее своё пробуждение Денис настроен решительно. С ним Соня — сидит на полу у двери в баню, травы какие-то толчёт в миске. Титов на несколько секунд бездумно залипает на звук. В предбаннике пахнет тяжело — течкой, потом, этими самыми отварами и безысходностью. Денис осторожно вдыхает, боясь пошевелиться и нарушить хрупкое затишье пульсирующей боли. — Сонь, — тихо зовёт он. Девочка подскакивает к дивану. — Можно я тебя попрошу кое о чём? Испуганно кивает. — Ножик здесь есть? Или ножницы? Должны быть. — Зачем? — так же шепчет она. — Вены вскрыть хочу. — Денис! — отшатывается Громова. — Дурак совсем? Денис дурак, но Денис не шутит. Денис правда хочет уже закончить всё это. Единственный выход — сдохнуть. Хотя… нет, не единственный. — Ну Катю хотя бы позови. Лебядкина была заспанной и недовольной — не потому что разбудили, а из-за выходки Дениса, Соня наверняка рассказала. — Объективно, Кать, меня не жалея, — шепчет Титов, слегка морщась — боль потихоньку начала возвращаться, — насколько всё хуёво? — Объективно? Достаточно хуёво. Третьи сутки ты так мучаешься. Без еды нормальной и с постоянной болью ты скоро подохнешь без всяких ножниц, Титов. — Альфа мне нужен, значит? — горько спрашивает Денис. Катя тут же смягчается, плечи опускает напряжённые. Наклоняется, по лицу уже привычно начинает тихонько гладить. — Нужен альфа, родной. Нездоровая у тебя течка, с блоков нужно постепенно слезать, а ты вон как соскочил. И третий день такого пиздеца — точно не окей. Давай, как солнце встанет, я по домам пройдусь, посмотрю, кто там вообще есть, отфоткаю тебе… — Макс под окнами? — Денис… — Не переключился ещё ни на кого? — Ты серьёзно? Правда хочешь? Его? — Кого ещё-то? Одноглазого старика того? Или мента? Катя безысходно хнычет. Денис тоже начинает, потому что тело снова стремительно разгоралось болью. — Зови его.***
Сил у Дениса хватило только волосы убрать с лица и пару глотков сделать обычной воды — от травы уже тошнило. Он лежал на спине, укрытый одной простынёй, смотрел на трещинки в деревянном потолке и не верил, что появление альфы что-то изменит. Удивительно, но сначала он услышал шаги, а потом уже сквозь плотный запах его течки прорезались феромоны альфы. Титов зажмурился, чувствуя внутреннюю вибрацию омеги. Сейчас тебя начнут ебать, Денис. И тебе понравится, мерзкое животное. Ебать не начинали, время шло, запахи смешивались. Денис открыл глаза и повернулся: Кольцов стоял у дверного косяка с таким видом, будто его на казнь пригласили. — Или сюда иди, или нахуй. Хриплый ультиматум подталкивает Максима к дивану. Медленно, осторожно идёт. Не хватает ожидаемо Дениса, не подминает под себя, а на колени падает возле. — Диня… — шепчет, голову к его руке склоняя, — можно? После удивлённого кивка касается губами чужой ладони. Дениса выгибает на диване от прикосновения шершавых губ, бёдра снова обливает кипятком, — Максим коротко рычит в ответ. Омега требует ещё, и Титов той же ладонью по лицу колючему проводит, на затылок переходит, чешет. Дрожат оба. — Динь… — шепчет едва, будто сил у самого не осталось, но терпит. — Что сделать мне? Денис не знает. Омега хочет, чтоб её взяли здесь и сейчас, чтобы накрыли, окружили запахом альфы, защитили, чтобы… укусили. — Бля-ять, — скулит Титов. Нет, нет, нет. Никаких ёбаных меток. Нет! Омегу выкручивает — как и Дениса, и пальцы в судороге сжимают волосы, оттягивают больно. Максим снова рычит. — Обними, — выдыхает Денис и не успевает договорить, как его уже накрывает двухметровое тело. Под Кольцовым хорошо — ахуенно, если честно. Титов весь напряжён, наэлектризован, и весь этот ток, копившись месяцами, наконец находит выход через контакт с альфой. Максим будто гасит его. Денис тонкий, маленький, в сравнении с ним. Максим удерживает вес, чтоб не раздавить, тупо в планке стоит на узком диване, пока омега прижимается, притирается, хнычет. А Кольцов — ничего. Денис не понимает, что чувствует: инстинктивно омеге обидно, что её не берут в нетерпении, когда она тут изнывает от желания; но остатки разума с облегчением благодарят судьбу и выдержку альфы. Титов всё ещё упрямо не хочет поддаваться течке. Присутствия альфы пока достаточно — боль слабеет, почти утихает. Возбуждение до мозга ещё не дошло. Они укладываются удобнее, меняются местами. Кольцов всё ещё джентльмен: руки за подлокотник закинул, лежит камнем. А Денис омеге позволяет руководить — ёрзает, ноги переплетает, лицом по напряжённой груди трётся. Поскуливает, но от желания вцепиться ртом в чужую кожу себя останавливает. Проходит время — чёрт его знает, сколько, — и боль совсем уходит. Денис засыпает под сердечный ритм под щекой. Проснуться одному в течку после ощущения альфы рядом — худшее чувство, как без ноги или руки очнуться. Денис вскакивает на кровати и падает обратно — голова кружится. Но Максим рядом, тут же подлетает, пить даёт. — Поесть надо, Динь, — сдавленно просит. И кормит. Усадив на колени дрожащего Титова, кормит с рук, таких же дрожащих. Денис успевает каши тёплой полтарелки съесть и стакан сладкого чая проглотить, как чувствует: всё, кончилась лафа. Максим тоже чувствует, отставляет посуду, отодвигает ногой столик подальше. Денис смотрит с ужасом, с жалостью, со слезами. Максим его по спине поглаживает. — Всё хорошо будет. От хриплого голоса и рук на лопатках мурашки бегут, устремляясь прямо в пах. Денис знал, что это произойдёт, но всё равно оказался не готов. — Тише, тише, — шепчет Кольцов, и Денис поверил бы в его спокойствие, если б не чувствовал, как он тоже уже возбуждён. Денис воет от неспособности контролировать своё же тело. — Мне уйти? Титов мотает головой, и слёзы падают с щёк на Максима футболку. — Что ты хочешь, чтоб я сделал? Омега хочет член, Денис — подохнуть. — Не знаю, — выдыхает Титов, — что-нибудь. Кольцов его тело оглаживает — невесомо по плечам, груди. Простыня давно съехала на пояс, и Максим ведёт по кромке, чуть-чуть пальцами заезжая за ткань — ниже копчика. Денис лижет сухие от частого дыхания губы, расслабляет наконец ноги и опускается задницей на чужие джинсы. Максим шипит. Омега втирается — сильно, больно — но не сравнится с тем режущим, что было до. Простыня съехала к хуям — буквально. Денис в дымке оглядывает себя — голый, напряжённый, мокрый… возбуждённый. Упирается членом в чужой живот, но контакту мешает футболка. Движение секундное — Макс понимает его тут же, стаскивая одежду. Омега довольна покорностью, близостью тела. Крохи сознания Дениса транслируют, что скоро он будет себя ненавидеть, но всё, что он может — просто тереться теперь уже о голую кожу и скулить. Запах Макса окутывает полностью — то ли дождя, то ли травы, то ли — забавно — огурцов с огорода, бабушкиных, как в детстве. Денис задыхается этой свежестью — удивительно, но запах ему нравится. Ему, не омеге. Осознавать это больно. Максим ничего не делает, ждёт. Ладонь чуть ниже поясницы, но не дальше. Денис, хныча, сам приподнимается, трётся, невербально выпрашивая. Потому что вслух — это слишком, это голосом признать, человеческой частью, а не омежьей. Закрывает глаза и откидывает голову, внутренне моля, чтобы понял. И Макс понимает — палец медленно прижимает ко входу, касаясь совсем чуть-чуть — а Титова перетряхивает всего с головы до пят. Обводит по кругу, будто дразня, и Денис внезапно бесится от этой мысли, смотрит вниз недовольно. Но Кольцов, конечно, не дразнит — просто не уверен и сам боится. — Давай, — выдыхает Денис сквозь зубы. Уже плевать, уже готов словами просить, требовать. И Максим толкает палец. Легко. По такому количеству смазки Дениса могли пятеро ебать — конечно, легко. — Ещё, — выдыхает. И сам елозит по бёдрам, трётся о живот. Два пальца его распирает, а внутри, наоборот, сжимается всё. — Ещё, Кольцов! Я не девственница, давай! Когда внутри три пальца, Титова кроет дереализацией: не понимает, кто он и где. Какие-то Топи, какая-то баня, какой-то альфа под ним необычный — послушный. Длинные пальцы в нём. Течка. Он снова опускает голову и видит Максима — такой красивый, такой его. Прямо сейчас. Денис хнычет, прижимается ближе, насаживается сильнее, елозит по чужому члену под жёсткой тканью, смаргивает слёзы — уже не от жалости к себе, а от напряжения, такого мощного возбуждения, такой нужды. Тянется носом к кудрям, дышит альфой и чувствует, что много ему не нужно — для первого раза, конечно, — скоро кончит. Макс тяжело дышит ему под подбородок и внезапно касается кожи тёплыми губами — так нежно, что Дениса выкручивает всего до боли в костях. Хрипло и протяжно стонет, и кончает ожидаемо, но так для себя внезапно. Не хочет с альфы слезать — опустил лицо на плечо и планирует быть там до конца своих дней. Альфа и не против: послушно держит за бедро одной рукой, другой — виновницей выдирающего душу оргазма — обнимает за поясницу, но не касается мокрыми пальцами. Такой заботливый, неслышно хмыкает Денис. Ему стыдно. Впрочем, и похуй ему тоже. Это было так правильно и так ему нужно, что похуй даже сильнее, чем стыдно. Когда спустя неизвестно сколько времени у Дениса затекает поясница, он смещается — и слышит короткое скуление себе в плечо. У Кольцова всё ещё стоит. Денис прислушивается к себе: чувство долга и благодарности есть, но где-то далеко, на периферии сознания, вместе с отвращением к себе. Ближе всего — желание позаботиться в ответ. И… возбуждение. Снова. Конечно же. Максим виновато поднимает глаза. — Хочешь, я уйду, — шепчет. Денис криво усмехается абсурдности этих слов. — Хочу, чтоб ты меня трахнул.***
Ёбля — это не решение всех проблем, конечно, нет. Спустя пару ночей Денис успокаивается, ему уже не так необходим член, теперь — только присутствие. Максим носится вокруг него, кормит, моет в бане, сидит просто рядом. Больше всего Титову нравится его трогать, лежать сверху и под, втираться, смешивать запахи. Это какой-то жест принадлежности — кого кому — хуй знает. Или блёклая замена метки. Денис в бреду пару раз просил себя укусить, и это единственное, в чём альфа ему отказывал. И негласно Титов ему благодарен — он бы себе не простил. Всё заканчивается даже быстрее, чем Денис ожидает. Течка длилась неделю, или около, и в последнюю ночь Титов даже сомневается: так ли ему оно нужно. Постыдно понимает, что никто его не попрекнёт, никто не скажет: ай, Диня, признайся, хочется тебе просто Максимку. Тебе, а не омежке твоей блудливой. Денису тошно, но он остаётся с альфой в последнюю ночь уже в полном сознании, уже — для удовольствия личного, а не по воле природы. Потому что, — думает он, закуривая на ступеньках перед баней, пока Кольцов спит, — это было хорошо. Дело будто не в альфе даже и не во внезапной течке, а в самом Максе. Том, как он Дениса оберегает, как трепетно и нежно обращается — такое поведение уже не кажется жалким, хотя и по-прежнему оправдано инстинктом. Ну, и трахаться он умеет, чего таить, — усмехается Титов, выдыхая куда-то в небо. Дым на пару секунд застилает звёзды — они тут такие яркие, будто совсем близко висят. Когда утром они всей компанией собираются ехать на станцию, Катя протягивает ему матово-серую коробку блокаторов — пришли-таки. Денис вздыхает. Думает: сейчас начать пить курс заново или записаться в клинику на приём, а потом уже как врач скажет. Размышляет, стоя над своим рюкзаком, пока остальные на кухне, последний раз Анну Петровну шумным обедом радуют. Вертит в руках таблетки и вдруг чувствует мгновенное расслабление — сначала обволакивает аура альфы, потом — запах, и только после большие ладони нежно ложатся на талию. Макс опускает голову ему на плечо, легко касается губами шеи. — Это же необязательно теперь? — кивает на блокаторы. Даже укутанный во всех смыслах безопасностью, Денис напрягается. Они не обсуждали ничего, никаких планов и договорённостей. — А что, — хмыкает иронично-серьёзно, — будешь приезжать ко мне каждый месяц? Альфа трётся щетиной о кожу — приятно, и отвечает искренне: — Я бы почаще хотел, вообще-то. Если ты не против. Оцепенение отпускает, и вместо расползается по телу умиротворение. Денис чувствует: не против. Поворачивает голову, встречается с голубыми глазами — близко-близко. Улыбается в чужие губы — не усмехается криво, как всегда, а одаривает настоящей улыбкой. — Вернёмся в Москву — разберёмся. И целует в верхнюю губу. За всю течку совместную первый раз целует. Максим удивлённо выдыхает и спешит — но осторожно — поцеловать в ответ. Внутри так затрепетало, завибрировало, и Денис понимает — омега довольно урчит, устраивается в гнезде из нежности. И он наконец не отделяет её от себя. Принимает и чувствует что-то вроде полноценности. Наверное, он вернётся в Москву, снова переселится в офис. Максим будет появляться иногда — и будет сначала удивительно ему подходящим… А потом снова будет собой. Денису не пятнадцать, и это его не первый альфа. Денис знает, как это всё происходит. До звёзд близко только здесь, в ебенях, с банькой, печкой и ромашками в волосах. А там, в Москве, неба почти не видно. Денис не думает так далеко. Пока ему хорошо — впереди почти двое суток дороги, атмосфера поезда, отдельное купе и два метра альфа-тела, готового ради него на всё. Нахуй звёзды.