Танго на Рождество

Если Лили сидит в гостиной одна, обхватив руками голые колени и разглядывая туманными глазами каменную трубу дымохода, значит все плохо. Если Лили следит за тем, как властный красный огонь жрет сухое дерево, и в ее изумрудных глазенках стоят слезы - виноваты друзьях. Снегг, сукин сын и предатель. Камила, стервозная тварь. Или еще кто-то. Мне плевать. Сам факт, если Лили такая, значит это друзья. Если Лили трясет от страха, или боли, или ненависти, - значит это Война. Я, мать ее, хочу иметь возможность избавить ее от всего этого говна, что заставляет ее рыдать, или бояться, или дохнуть от ненависти, валяясь ночью в холодной постели. И не спрашивайте, откуда я знаю, что она холодная. Каждый раз, Мэрлин задери, когда прихожу к ней, - она холодная. И иногда мне кажется, что Лили... Нет. Не могу сказать. Никогда! Не позволю! У меня не хватает ненависти. И злости тоже не хватает. Я их всех нахер раздеру. Пускай только тронут ее! Эванс. Вот блин, когда ты, красотка рыжеволосая, заставила меня думать так? Я вспомнить не могу, когда ты последний раз на меня смотрела. А думаю, что ты уже моя. Как будто бы давно моя. Знаешь что? Ты всегда моя. И попробуй только сказать "нет". Убью. *** - В Рождество не хорошо грустить, Эванс, - я по привычке называю ее так, хотя очень хочется сказать: "Поттер". Она старается не смотреть на меня, утирает пальцами слезы. И я замечаю ее замешательство: она забыла про День. - Отвали, - она как всегда груба, и я как всегда киваю. С ней спорить - пока бесполезно. Меня кидает на пол, к ее ногам, и, развалившись на пушистом ковре, я заглядываю в ее глаза. Уж тут то она никуда не денется. Не будет же сидеть целый вечер закинув голову и разглядывая потолок, да? - Эванс, пожалуйста. Прекрати грустить, - пытаюсь вдохнуть в слова всю нежность, с которой недавно "люблю" шептала мне на ухо Кристен. И в душе улыбаюсь: ее глаза становятся огромными, как две золотые монетки. - Пожалуйста, Эванс, - я замираю на секунду, вдыхаю побольше воздуха, - Лили. Она не кричит, не сбегает, не обзывается, не бьет подушкой или книгой. Она только смотрит и дышит, приоткрыв рот. Я тяну руку и стираю гацкие слезы с красноватых мягких щек. - Лили. Она закрывает глаза и отворачивается. Мне нужно помолчать, и я снова глубоко вздыхаю, собираясь терпеть. - Сев стал ПСом, - голос ее давно не был таким холодным и острым. И меня немного передергивает: эти милые губки не должны говорить так. - Он показал мне метку. Змея была такая большая, на пол руки. Светилась. А потом бац - и посмотрела на меня. Прямо в глаза. Будто заморозила. Я думала, это просто тату... В голове записываю странное слово: "тату". И на полях рядом с ним делаю пометку: "Спросить у Лунатика". - Единственный дуг. Принял меня такой, какая я есть. Теперь считает, я тоже должна принять его таким. Я бы приняла. Но Псом?! Становится грустно: "Ты не знаешь, какой принимаю тебя я. Думаю, была бы рада, узнав, что ты идеальная. Моя идеальная Эванс". Но я молчу. Я знаю, от меня требуют молчания. - Ну скажи ты, что это бред? Джеймс, - она смотрит на меня в упор, и отчего-то сердце подскакивает горлу, - Скажи! - Полный бред, - я стараюсь не моргать. Выходит плохо. - Хочешь я его побью? Она замирает. глядит на меня. но как будто бы и не на меня. Сквозь. Куда-то дальше. Уголочки ее губ дергаются, и я замечаю мелкую, скудную улыбку: -Нет. Киваю и принимаюсь разглядывать ворсинки на ковре. Руки так и чешутся вмазать этому говнюку. *** - Я не хочу танцевать! - она упирается, когда я вытягиваю ее за руки с кресла и заставляю твердо встать на ноги. - Нужна встряска. Даже не смей отнекиваться, - я держу ее за плечи, пока она привыкает к своему новому положению: стоя. - Я не умею, - она еще заплаканная, с красными глазами и бардаком на голове. Я, улыбаясь, расправляю волосы. - И вообще, почему ты прикасаешься ко мне? Она отскакивает, поправляет юбку и стягивает до пальцев рукава тонкого свитера. Я смотрю на нее с недоумением. - Тебе же нужен партнер? - я стараюсь сделать так, что б мои глаза не блестели, - Нет, если конечно хочешь, я могу позвать Питера. Он в комнате, читает что-то. Вижу, как меняются ее глаза, и в душе смеюсь: "Вот какая ты, Эванс, добрая и лояльная ко всем". - Нет. Питера не хочу, - она складывает руки на груди, - И тебя тоже не хочу. Ты меня бесишь. Я улыбаюсь, разглядывая ее обиженное лицо. "Дуйся, дуйся, Эванс. Не на меня, а на себя. Надо было думать, когда подпускала меня так близко. Теперь я точно никуда не уйду." - Говорю, как будущий психолог. Или как там у вас, магглов, это зовется? - я говорю и не боюсь, что она стукнет меня за эти термины. Сегодня она другая, и меня это радует. - Тебе нужны танцы, что бы улучшить твое психическое состояние. Иди сюда. Она делает два шага вперед и замирает. Я чертыхаюсь про себя и оставшееся расстояние дохожу сам. "Вот же ленивая!" Она протягивает мне свою руку и неохотно позволяет обнять за талию. - Ты жалкий врун, Поттер. Ты мечтаешь стать мракоборцем, а не психологом. В тебе не хватает усидчивости, зато хвастовства и дерзости навалом. "Злись больше. Тебе идет." *** - Хочешь выругаться? - меня всегда интересовал этот вопрос. А задать его под горячее танго мне казалось идеальным решением проблемы. - Нет! - она смотрит на меня испуганно и зло. Изумрудики сверкают, и я, как коллекционер, наслаждаюсь ими. Моими изумрудами. - Твой друг - Пожиратель, - говорить это мне не больно, и я, не думая, режу ее этим ножом на куски, - Даже нет. Твой лучший друг - Пожиратель. Вижу, как в ее глазках загорается обида и злость. "Умничка". - Хотите что-то сказать по этому поводу? - Мразь. Я стараюсь спрятать улыбку. - Это ты мразь, Поттер. Да простит меня Мэрлин за такие слова, - она отворачивается от меня и принимается разглядывать стены. Я улыбаюсь открыто, ближе пододвигая ее к себе. *** Эванс снова становится Эванс, когда, вдруг закрыв глаза, улыбается. Мы кружимся и кружимся, по кругу, вокруг кресел, мимо книжных шкафов, гобеленов, огня. Я не чувствую усталости и только замечаю, что ее лицо больше не бледное, и высохли слезы. Эванс врунишка и танцует отменно. Разглядывая ее, я все отчетливее представляю, что мы будем делать в нашем доме долгими зимними вечерами. - Где ты научилась так танцевать? - мне интересно знать все, все мельчайшие подробности. И моя Эванс, огроменное ей спасибо, сегодня позволяет мне задавать вопросы. И знаете, наверное я ее за это... - Нигде. Я никогда не танцевала. - Значит это в крови, - только сейчас замечаю, какая же она маленькая и тонкая. Она кивает, снова закрывая глаза: - Возможно. Спасибо за Рождество. Я впервые слышу от нее это слово, но почему-то не удивляюсь. Я как будто бы знал всегда, что оно звучит именно так и никак иначе. - Повторишь, глядя в глаза? - я останавливаюсь, но отпускать ее совсем не хочется. - Спасибо, - изумрудики мигают, светятся, искрятся, и я, выдыхая, улыбаюсь. - На следующее ничего не планируй. Оно тоже будет моим. - Поттер, иди в пень, - она отходит от меня подальше, зло сверкая глазами. - Я знаю, как сделать его моим, - меня бесит терпеть и ждать и думать, рассчитывать, планировать. Но на сегодня с нее хватить. В последний раз за сегодня подхожу к ней и целую в щеку. - Хотел бы в губы, но думаю, ты меня убьешь, - шепчу напоследок на ухо. И сматываюсь. Хотя так не хочется уходить. Оглядываюсь, и замечаю ее, снова сидящей в кресле, только теперь с книгой и горячим шоколадом. Улыбаюсь. "Молодец, Джим. Неплохая эта вещь, странное танго".