***
Амелии не было страшно. Страх — эмоция тех, кто рассчитывал на спасение или прощение. Она не надеялась. Она знала, что совершила непростительную ошибку. Трагическое стечение обстоятельств. Дурацкая случайность. И не было другого средства — только самое болезненное. Честность — стыд — отчуждение. Амелия Брэнд пошла на нарушение врачебной этики. Что ж, теперь ее ждало наказание. Все закономерно. Поэтому, с отчаянной смелостью обреченной, с металлом в голосе — иначе он бы ей отказал, — Амелия изложила некоторые детали преамбулы протокола. Она постаралась говорить как можно короче и яснее. Чтобы не затягивать с приговором. Теперь же долгая пауза доводила ее до состояния паники. Купер застыл, как изваяние, сложив руки на груди. Он не смотрел ни на Амелию, ни по сторонам, и от этого становилось жутко. Чувствуя, что с минуты на минуту окончательно сдадут нервы, Амелия поднялась с места, обвела взглядом присутствующих. — Еще есть немного времени. Сообщите мне свое решение, джентльмены. Роботы сохраняли молчание. Ее никто не удерживал, не сказал ни единого слова: ни поддержки, ни осуждения. Она ушла в полном молчании, едва чувствуя под собой ноги. Жилой модуль был близко, только вот путь к нему показался бесконечным. Она считала удары сердца, тонувшего в отчаянии. Еще шаг. Еще один. Задраив за собой дверь модуля, Амелия тут же, в один миг обессилев, сползла вниз по стенке, проваливаясь в короткое забытье.***
Это был не его выбор. Это было решение, которого он не принимал! О, как кристально четко он увидел себя на месте Амелии. Летим к планете Манна, самодовольно сообщил ей единственный, умеющий водить межзвездные корабли в экипаже, болван, который ввязался во всю эту сомнительную авантюру только потому, что ему не сиделось на ферме в Колорадо. И она полетела… Не по своему выбору. Зная, что не попадет туда, куда хотела. Никогда не увидит того, кого хотела увидеть. Ни-ког-да. Если это была месть слепого провидения — то она была стократна всем его, Купера, прегрешениям. Почему руками Брэнд? Почему единственная женщина, которая стоила того, чтобы отправиться за ней в тотальную неизвестность открытого космоса и необитаемых миров, нанесла ему такой болезненный удар? Почему по только затянувшимся шрамам, которые — все еще! — болели? Может быть, именно поэтому? Если бы дело касалось его самого — пожалуйста, только вот жизнь не один раз о него зуб сломала. Но мироздание всегда хитрее, злонамереннее, всегда на шаг впереди. Теперь речь шла не только о Купере. «Амелия, что ты натворила?..» Но сейчас не это было главным. Время шло на исход, высота принятия решений была все ближе. «Сообщите мне…» Это было чистым издевательством. Она не могла не знать, что решение уже было принято, и по-другому просто не могло быть. И ему нужно было решить не «да» или «нет», а как именно организовать это «да». — ТАРС, пойдем-ка, — кивнул Купер в направлении собственного модуля, одновременно отправляя взглядом КЕЙСа к двери Амелии: приглядывать и держать в курсе, если услышит что-то подозрительное.***
— Изложи свою версию, морпех. ТАРС сделал паузу — на подбор материалов, — затем заговорил, стараясь отрегулировать динамики до минимума. — Я знаю ровно то же, что и ты, Купер. В обосновании эксперимента указаны гипотезы о показателях клеточного роста. Не находя слов, чтобы описать собственное отношение к этому «обоснованию», с позволения сказать, «эксперимента», Купер просто воздел руки к небу. — На что она рассчитывала? — обратился он к роботу, спустя длинную паузу. — Не исключаю, что доктор Брэнд была уверена, что вы никогда не узнаете об этом. И от этого захотелось придушить ее еще больше. Их, этих повернутых на «общем благе» ученых, наверное, и выращивают в этих самых лабораториях, в инкубаторах, в пластике и металле. Слишком уж бессердечными они получаются. — Стало быть, эта ошибка в системе… …позволила поймать Брэнд с поличным. Махинации, вранье, и в итоге — катастрофа. Амелия решила пойти по стопам отца? Профессор тоже понаторел в таких грязных делишках, земля ему пухом. Только вот у старика Брэнда был размах побольше — миллиарды, большая часть населения Земли. А здесь речь идет еще даже не о человеке... ТАРС нарушил невеселый ход мыслей эмоционального-уязвимого, нестабильного существа: — Если позволишь, — то лучше бы вам обсудить вопрос. Как можно скорее. У тебя нет другой планеты и другой Амелии. Она, хочешь ты того или нет, союзник. Купер едва нашел, что сказать от возмущения. Он все еще видел перед собой очевидно ни в чем не раскаивавшуюся упрямую женщину — и это доводило до исступления. И, как бы ни сгорал от ярости или любопытства, ответить на все его вопросы была способна лишь сама кругом виноватая Амелия. — Секунду. — ТАРС погасил монитор. Загорелся индикатор ожидания. Купер был уверен, что робот просто перезапускает некоторые процессы, приготовился ждать. — Есть связь. Доктор Брэнд. Будете принимать вызов? Еще бы… — Давай ее сюда. Монитор на передней панели ТАРСа вновь загорелся, но поверхность осталась тускло-серой. Очертания жилого модуля Амелии — при этом ее самой видно не было. Купер не сразу сообразил, что в качестве средств связи используются оба робота. Потом только понял, что Брэнд, скорее всего, просто сидела где-то на полу, поэтому не попадала в захват камеры. — Купер?.. В первые мгновения он поддался порыву сочувствия. В голосе Брэнд уже не было прежней решимости — он ломался на согласных, был хриплым и низким. Купер не собирался сыпать обвинениями, все было и так предельно ясно: Амелия совершила ошибку, и это бы сошло ей с рук, если бы не необъяснимый фальстарт запуска механизма регибернации. — Да, Амелия. Я здесь. От его тона она поежилась. Слишком уж он был… участливым. Теплым. Утешающим. И от этого хотелось выть. Но, как бы она ни хотела, деться ей с этого необитаемого острова было некуда. — Мне очень жаль. Ей? Жаль?.. Купер резко выдохнул, со свистом выпустив воздух сквозь зубы. Конечно, что еще он мог ждать от доктора Брэнд кроме самых дежурных фраз? Но, как бы там ни было, ТАРС прав относительно другой планеты и другой Амелии. Стоило дать ей шанс. — Мне тоже. — Купер сказал это совершенно искренне. Он мог догадываться, что Амелия сожалела, что ее эксперимент едва не провалился, что техническая оплошность его вскрыла, что ей пришлось вот так оправдываться — это в самом деле было унизительно. Ему самому было досадно, что он оказался недостоин быть посвященным в происходящее. От мысли, что с ним было бы, узнай Купер правду после завершения протокола уничтожения, спина покрывалась ледяной испариной. Может быть, этот мучительный выбор, который и выбором-то не был, в какой-то мере спас его — от невосполнимой потери. Поэтому мысль, что еще можно что-то предпринять, что до отметки решения еще есть пара сотен метров, была парадоксально обнадеживающей. Ничего сверхъестественного не происходило, ведь так? Купер поморщился. Разве в планах миссии не было разворачивание лабораторного модуля, запуск систем регибернации и инкубаторов? С точки зрения выживаемости это мало того, что ничем не грозило: «план Б» был одной из целей проекта «Эндьюренс». Многие системы были замкнуты на лабораторный модуль, в тех же самых криокамерах и планшетах хранились образцы земных флоры и фауны — мастерская начинающих демиургов. И, если из-за недальновидных намерений и стечения обстоятельств Куперу предстояло стать отцом первого появившегося на свет в этом мире ребенка, он собирался сделать так, чтобы он — она, напомнил себе Купер, «образец» — девочка, — был защищен и счастлив.***
Теперь в переговорных устройствах в виде роботов не было необходимости. Амелию и Купера разделяла только шлюз-дверь между лабораторным блоком и жилым модулем Амелии. Она глушила звук голоса, но не до конца, и в полной тишине речь была вполне различима. Ночной шторм средних баллов чуть отодвинул рассвет — но никто на него не обратил особого внимания. Своевременное оповещение от дальних маячков дало достаточно времени, чтобы быстро свернуть станции и спрятать роверы в укрытия — контур безопасности работал именно так, как было запланировано. В автоматическом режиме. Люди могли посвятить себя решению этических проблем. Роскошь, обычно недоступная тем, кто озабочен собственным выживанием. Серое небо после непогоды светлело медленно, и в лабораторном модуле все еще было достаточно темно. Индикаторы на передвижных блоках хранилищ бесценных материалов мерцали зеленым и синим, умиротворяюще и беспечно. Купер хотел знать. Теперь, когда выяснились гораздо более интригующие обстоятельства, да еще и касавшиеся непосредственно его, Купера, терять было решительно нечего. Поэтому Купер решил сыграть ва-банк. — Про «рост клеточных культур» я уже знаю из отчета. Пожалуйста, не повторяй того, что там написано. Мне нужна правда. Они стояли друг против друга, не более чем в двух футах. Их разделяло полотно закрытой шлюз-двери. И страх посмотреть в глаза — больше, чем что-либо. — Пожалуйста. Он готов был поклясться, что услышал ее шумный выдох. — Я… и сама бы не отказалась. — голос звучал не очень уверенно. Доктор Брэнд все еще не могла справиться с нервами. Только теперь Купер начал понимать, какую ошибку совершил, поддавшись первому порыву паники и ярости. Это было очень плохое решение — хоть и оправданное, — и теперь ему предстояло крайне осторожно подбирать слова и интонации. Их ведь всего двое. Доверять в этом мире было больше некому. — Пожалуйста, Амелия, — повторил он терпеливо, будто уговаривая эту дверь выпустить наружу хоть немного Брэнд-настоящей, без поз, без жестов, без апломба. Ведь была же где-то там, под щитками и защитным латексом перчаток живая Амелия, из плоти и крови, умевшая верить, беззаботно смеяться, страстно любить. Наверняка умевшая, Эдмундсу досталось больше десяти лет ее жизни и беззаветная преданность, приведшая сюда, на край Вселенной. — Я очень плохо помню те дни. Точнее, последовательность событий, некоторых действий. К тому времени как ты появился, я уже… кое с чем успела примириться. Купер кивал закрытой двери. Старался уловить малейшие нюансы в голосе Амелии. Он знал, каково это — безысходность. — Твое возвращение было неожиданным и… болезненным. До этого мне было страшно — за себя, потом стало безразлично. Этот мир — пустыня, проторчать здесь до конца своих дней… Но… Не пойми неправильно, ты один из немногих, кого я рада была видеть рядом. Только вот сгинуть со мной, здесь, ради неясных целей почти забытой миссии?.. Не уверена, что тебя можно за это простить. Отлично, металлические нотки вернулись в голос. — Не знаю, о чем я думала, когда принимала решение о заборе материала. Ах, да. На этом моменте Купер прочистил горло, привлекая к себе внимание. — Простите за вопрос, доктор Брэнд. Просто техническое уточнение. Но я ведь… — Был почти все время без сознания. — И как это стало возможно? — поинтересовался Купер сокровенным, чувствуя, как на лбу выступает ледяная испарина. Он почему-то предполагал, что есть только один способ получить необходимое. — Прокол и аспирация. Через кожу. — Черт, Амелия! — не удержался Купер, понимая, что шасси того и гляди от ужаса втянутся внутрь и сбегут куда-нибудь ближе к желудку. — На Земле этот метод довольно широко применялся. Повисла пауза. — Прости. Продолжай, пожалуйста. Амелия, судя по звукам, прислонилась к двери лбом — голос был где-то совсем близко, правда, сильно приглушен дверью. — Были моменты, когда я была почти уверена, что ты не выживешь. Тяжелейшие перегрузки. Открытых травм не было, но показатели были очень плохи. Опять пауза. Длинная. — Может быть, ты не поймешь — я и не прошу. Мне нужно было, чтобы ты выжил. Если это было бы невозможно… Я не хотела потерять тебя. Окончательно. Настоящая Амелия не хотела потерять его. Жаркая волна удар за ударом расходилась от сердца до кончиков пальцев. — Но почему — эмбрион? Разве нельзя было… — Семенной материал плохо поддается криогенной обработке. Обычно его не замораживают. Она хотела его сохранить. Ценой этики и морали. Утаить. Но случилось то, что случилось. Истина вскрылась. Техническая неисправность, маленький сбой — и... Пока Купер пытался отогнать от себя навязчивые красочные фантазии по поводу технологических процессов и всех этих «образцов», «материалов» и «заборов», шлюз-дверь, тихо проскрипев по мягким герметизирующим пазам, отъехала в сторону. Амелия, из плоти и крови, стояла перед ним. Ждала. — Решение, Купер. — Запускайте ваши ясли, доктор Брэнд… И разрешите попросить — на будущее, мало ли что, — если вдруг пожелаете соорудить мне еще младенца, — можно это будет более, хм, традиционный способ?