***
Рано или поздно она откажется сопротивляться. Амелия, отирающая испарину со лба, уставилась на собственное отражение в узком зеркале за ширмой, где люди обычно одевались и раздевались для выхода на поверхность. В зеркале было удобно проверять качество подключения кислородных трубок к задней части гермошлемов, особенно если планировался одиночный или экстренный выход. Да, Амелия сожалела. Конечно, она сделала немало глупостей. Но, к ужасу своему, сожалела она не о Вольфе. Вернее, теперь уже не только о Вольфе. Она аккуратно вычистила швы и складки гермокостюма от пыли, сцедила конденсат из компрессионной системы в специальный приемник, проверила кислородный ранец. Мельком подумала о том, что стоило бы взглянуть еще раз на клапаны — заслуженные костюмы, не раз попадавшие в переделки вместе с людьми, начинали нуждаться во все большем и большем внимании. Рано или поздно они придут в негодность. Нельзя чинить до бесконечности. И тогда… Что их всех ждет? Ручной труд? Мануфактура? Они станут пародией на семейство Флинтстоунов, высекающими мебель и предметы обихода из базальта? Амелия, злясь на себя за неуместную надежду, вспомнила о серебристой полосе, растаявшей среди облаков. Верить в это было безрассудно, но и не верить — невозможно. Один из миллиарда шанс быть услышанными… Судя по звукам из центрального модуля, Купер там пробовал чинить какое-то из «колен» аппарелей. Он добрался до комплекса чуть быстрее и, не дожидаясь Амелии, уселся за мониторы наблюдать за траекторией полета КЕЙСа, попутно приступая к железяке. Амелия, бросив в его спину опасливый взгляд — она не настроена была ни на пререкания, ни на научные диспуты, ни на, боже упаси, нежные беседы, — поспешила удалиться в лабораторию. Выдохнув, только когда оказалась на знакомой территории, Амелия придирчиво осмотрела помещение. Криопод Дойла, теперь наполовину опустевший, был вновь прикрыт тяжелой крышкой и утоплен в пол — чтобы не мешал. Без склянки с хвощами, победившими геобионта, было даже несколько пусто. Инкубатор, в котором бэби-Брэнд чувствовала себя вполне вольготно и время от времени натягивала латекс изнутри, жестикулируя или переворачиваясь, выдал Амелии неплохие показатели по снабжению кислородом. Переход на экстракорпоральную оксигенацию прошел в штатном режиме, и Амелия, не спавшая около суток пока продолжалась замена схем, едва не вырубилась прямо рядом с инкубаторным отсеком. К счастью, Купер, не терявший бдительности и то и дело заглядывавший в лабораторию, вовремя подхватил ее, отпаивая витаминным раствором. — Прости меня, — прошептала Амелия, обращаясь к темно-синему латексному шару, плавающему в прозрачном биогеле. Она коснулась кончиками пальцев стекла — чувство вины не угасло. Наверное, оно и не пройдет никогда. Апатия, навалившаяся из ниоткуда, была даже хуже условного яростного протеста — в искрах, который он высекал, еще теплилась воля к жизни. Она совершила слишком много глупостей. Вольф бы… В очередной раз «Вольф», одернула себя Амелия, с досадой глядя на собственные черты лица, проступавшие в отражении от стекла инкубатора. Стоило бы смириться, что его больше нет. Стоило бы… Только вот Амелии не чудилось — и от этого было страшно неловко и вообще это все было так… не ко времени, — ей следовало бы признаться, хотя бы себе самой, что кое-что изменилось. Точнее, неумолимо менялось — с каждым ударом сердца. От того, что она больше не могла себе представлять дни — без Купера, — Амелии становилось больно. Дышать, двигаться, иногда — смотреть на него. Она думала, что решит вопрос — быстро, поддавшись наитию, развеет жажду и любопытство собственного тела: каков он. Однако оторвать от себя, отмежеваться, уйти обратно — в благословенное спокойствие, которое когда-то царило под вечной мерзлотой ледяного панциря на разбитом сердце, не получалось. Потому что не было там уже никакого панциря. И мерзлоты. И спокойствия тоже не было! И на психосоматику уже не то чтобы спишешь… В горле пересохло, и Амелия огляделась в поисках питьевой воды. В центральный отсек до мурашек не хотелось.***
— Это безумие. — Купер другого вердикта и не ожидал. Искусственная гроза. Это даже звучало с некоторой сумасшедшинкой и оттенком мании величия. Неужели маленькие люди в большом новом мире смогут повлиять — страшно произнести, — на погоду? И тем не менее, направленный в насыщенные водой воздушные массы электрический разряд должен был нейтрализовать это странное воздействие, коль скоро люди успели выяснить, что электричество действует на хозяина этого мира однозначно смертельно. Искусственная гроза, при известной удаче и значительных приложенных усилиях, принесет настоящий дождь, разомкнет цепочку преобразования воды, скованной под землей волей или любым другим механизмом воздействия аборигенного организма. А затем, как знать, грядут те самые климатические изменения, которые могли бы сделать эту планету более приятным местом для жизни будущих поколений. Только вот при неудаче сильная буря могла обернуться электрическим торнадо, сметающим все на своем пути. И вся затея из обыкновенного безумия становилась самоубийственным фарсом. От фрондерства Амелии не осталось и следа — теперь она оперировала только научными данными, опираясь на изыскания Эдмундса относительно планеты и давние, еще земные наработки Дойла. Но и Купер был по-своему прав, особенно если бы идея с грозой сработала. Запуск аналогичного земному круговорота воды мог бы стать ключом к второму этапу терраформирования — и оба это знали. Времени на поразмыслить было не слишком много: если учитывать, что вероятность получить ответ с Земли была близка к ничтожной, то самообеспечение колонии грозило очень скоро превратиться в насущную необходимость. Подготовленный на основе глин грунт, выдерживавшийся в криоподах, показал хорошие результаты по взаимодействию с земной биотой и не содержал скрытых токсинов. Показатели выглядели весьма обнадеживающими — и первые же высаженные хвощи должны были подтвердить лабораторные наблюдения. Но обработка всего грунта, который мог понадобиться для произрастания земных культур должна была осуществляться в планетарных масштабах; сомнительно, чтобы это было по плечу даже всему совокупному человечеству, не говоря уже о двух заброшенных на край вселенной робинзонах. Только естественные природные циклы должны были прийти на помощь — и задачей людей было эти природные циклы… слегка подтолкнуть в нужном направлении. — Знаю, — коротко отозвался Купер, даже не планируя спорить по этому поводу. Потому что само осуществление такой операции — планетарного масштаба, — само по себе требовало громадных усилий без всяких гарантий успеха. Разумеется, пришлось бы это делать на значительном удалении от лагеря — не менее трехсот миль, а то и дальше. Нужно было удачно спрогнозировать бури не менее, чем на полгода-год вперед, и оказаться у контроллеров запуска генераторов вовремя. А до этого — обезопасить сам базовый лагерь, оснастив системой внешней электрозащиты. Да и потом, никто не знал, как на такое воздействие отзовется геобионт собственной персоной, поскольку потенциал этого обитателя глубин еще только предстояло изучить. Амелия страдальчески сглотнула. Это было чертовски опасно. Иллюзий она не испытывала. Оглянулась на роботов, припаркованных у отсека с гермокостюмами. — Догадываюсь, о чем ты думаешь, — отследил ее взгляд Купер. — Ребята, конечно, ловкачи и на все руки мастера. Только вот в случае, если заденет, мы останемся без обоих. Невесело, а? — Ага, то есть в качестве альтернативы — остаться без тебя и одного из них? — Взгляд Амелии стал жестким. Кажется, она опять заводилась. Почему ее темперамент вечно проявлялся там, где не надо? Окей, согласился сам с собой Купер, не совсем там, где надо. — Послушай, — примирительно произнес он, обращаясь прежде всего к воинственно вздернутому подбородку Амелии. — Мы все равно пока ничего не можем предпринять — пока я не закончу с починкой аппарелей посадочного модуля. К тому времени — а это не меньше пары недель, — может быть, мы получим ответ на наше послание. Амелия хотела было спросить — и что же тогда?.. Но отчего-то не стала, быть может, потому что и сама толком не знала ответа на этот вопрос. Если люди услышат их — что они будут делать? Посочувствуют им с расстояния в несколько тысяч световых лет? Или же смогут каким-либо образом эвакуировать их из этого едва освоенного мира? И, если это возможно, то — куда? На погибшую прародину-Землю? На гигантские станции у Сатурна? Купер говорил что-то еще, видимо, чтобы просто отвлечь ее. Усилием воли Амелия вникла в смысл. — …истекает послезавтра. — С чего бы это Купер вдруг улыбался? — Что, прости? — Неделя. Неделя истекает послезавтра. Нахмурившаяся Амелия хотела было переспросить, какая еще неделя, как вспомнила и осознала. Ах вот он о чем. Наглец. А еще, наверное, она покраснела. — Не пытайся уводить тему разговора в сторону, Купер! — но смеха в голосе сдержать все равно не смогла. И этот человек называет ловкачом ТАРСа…***
Амелия отсоединила провода и убрала датапад Вольфа обратно в коробку. Это было как минимум нелогично. Почему за семь лет исследований поверхности планеты Вольф Эдмундс ни разу — а это напрямую следовало из записей, — не столкнулся с этим загадочным подземным обитателем вод? Или все-таки столкнулся?.. Призрак доктора Манна вновь замаячил в памяти. Большая ложь — во спасение человечества или одного-единственного человека. Но Амелия знала Вольфа!.. Доверяла ему — как самой себе. Он никогда бы не стал… Но разве мог быть Вольф Эдмундс не в курсе истинных обстоятельств миссии «Лазарь»? И всего обмана по поводу плана «А»? Сомнительно. Очень и очень сомнительно. Может быть, она просто пока не может обнаружить… Но записи дешифровал и вносил в общую систему ТАРС, просматривал Купер. Втроем они не могли ошибиться. Амелия растерла пальцами виски, отгоняя сон. И воспоминания заодно. Семь лет — немалый срок. Но, по геологическим меркам, почти ничтожный. Если Вольф, как и предполагалось по протоколу миссии, оценил показатели пригодности планеты к терраформированию, отправил их в Солнечную систему и погрузился в криосон — дожидаться спасения, — то разминуться с аборигенным организмом он вполне мог. Не было ли в его материалах каких-нибудь лакун, белых пятен?.. Наблюдения за погодой Вольф точно осуществлял, и все результаты были сохранены — уже для новых поколений исследователей. Фиксацию прочего так же аккуратно вела автоматика, в том числе уже после того, как Эдмундс ушел в спячку. Вел ли Вольф личные записи?.. Амелия возненавидела себя за эту мысль. Если вел, то эти записи тоже должны были бы оказаться у ТАРСа при дешифровке, и приобщены к общему массиву. Но их не было. Даже обрывочных. И это тоже порождало определенные подозрения.***
— Купер! — М? — Ты еще не спишь? — Голос в динамике внутреннего коммуникатора звучал обеспокоенно. — Нет, Амелия… Подожди минутку, сейчас приду, — отреагировал Купер, натягивая поверх футболки рубашку — в центральном модуле было прохладно. Он и в самом деле еще бодрствовал, хотя небольшие изменения, которые он внес в собственном жилом модуле, позволяли это делать с гораздо большим комфортом нежели раньше. Верхняя койка, свинченная из пазов, теперь была установлена рядом с нижней, представляя одно большое спальное место, хоть завал на ней сохранялся прежний, поскольку мест для хранения самого нужного и дорогого хлама было не так уж много. Все равно эту холостяцкую берлогу придется изрядно разгрести — прежде чем приглашать даму составить ему компанию. Но пока Амелии об этом было знать не обязательно — всему свое время…***
Она положила на стойку датапад Эдмундса. — Мы уже вытряхнули отсюда все, что можно было, — удивленно прокомментировал Купер. — Да, — согласилась Амелия. — Но мы все равно что-то упускаем. Вольф… Кивнул настороженно, глядя в пространство перед собой. Тщательно сохраняя невозмутимое выражение лица. — Вольф должен был вести личные записи. Я уверена, что вел. — Но, Амелия, их нет… По крайней мере, мы их не обнаружили. — Купер поднял со стола выключенный датапад, повертел в руках. Неужели она хотела обнаружить в этих записях что-то… Но вид Амелии совершенно точно говорил, что она не собиралась играть в детективов по таким пустяковым поводам. — Я знаю, что ты можешь мне помочь. Проклятье, он мог. И даже припомнил, при каких обстоятельствах применял свои умения на практике — не так уж давно. Едва не отвернулся от пронзительного взгляда Амелии. В нем застыло смущение, быть может, раскаяние. Очень искренняя просьба, очень много — для нее, — значившая. Что такого она хотела найти? — Хорошо, — не услышав сам себя согласился Купер. От тяжелого дурного предчувствия сжалось сердце.