Чертова перебинтованная скумбрия или я и ты - невозможный дуэт

Чуя стремительно вышел из клуба лишь мельком глянул на Аку с которым пересекся в двери. За всем происходящим со стороны наблюдали хитрые фиолетово-красные глаза. Из владелец спокойно потягивал напиток из своего стакана и тихо праздновал победу. Осаму сломан, как предполагалось. А тот кто это сделал даже не знает что он совершил. На рыжую макушку падали тяжёлые холодные капли. Их касание были отнюдь не приятными. Холодом пробирало все тело, пока мокрые дорожки вырисовывали узоры на лице. Дождь шел спокойно и монотонно, словно тоже отчитывал, словно Чуя сделал что-то неправильно, словно он облажался. Первыми промокли колени и плечи, полностью смывая единственную слезу Дазая. Полностью смывая следы его касаний, забирая с собой память о приятном времени. Холодный ветер пробирался под одежду. Он резал глаза в довершение к надоедливым каплям. Сейчас глубока ночь, транспорт давно не ходит, а единственные спутники Чуи до дома тот самый ветер и тот самый дождь. Придя в темную квартиру, он даже не хлопнул входной дверью, он аккуратно ее закрыл, стараясь даже смягчить ее привычный щелчок. После него все затихло. Чуя спустился на пол на колени. После того что он сделал ему легче не стало. Он думал что оттолкнет и будто разорвет ту непонятную связь, но не вышло. Когда за Осаму закрылась дверь захотелось кинуться следом. Он не привык жалеть о сказанных словах, но что б изменить эти, он был готов отдать все. Иногда сказав что-то, мы понимаем, что хотели сказать с точностью да противоположное. Но это жизнь, нельзя изменить прошлого, она идёт только вперёд. Если он сказал, то придется действительно забыть. Он поставил точку. Рыжик поднялся с пола и пошел в свою комнату, там он открыл окно и достал сигареты. Позже аж три окурка упало на мокрый асфальт. А потом Чуя упал на кровать. Он едва стянул с себя мокрую одежду и залез под одеяло. На утро должно стать лучше, так всегда происходит. Лучше не стало, но и хуже тоже, хотя как посмотреть, просто образовалась проблема посерьёзнее. Чуя проснулся с головной болью, болящим горлом и слабостью во всем теле. Хорошее начало субботы. Вчерашняя прогулка под дождем не прошла даром, в добавок ещё и покурил у открытого окна и…не закрыл его. Только проснувшись, возникло желание заснуть обратно, но пришлось отодрать себя от кровати, чтобы хоть окно закрыть. Вся комната решила вмиг перевернуться и Чу еле смог дойти до окна. Здравый рассудок подсказал что надо лекарство. Парню было так холодно, что дрожь не то что идти не давала, не было сил даже стоять. Вот так завернувшись в плед, мумия по имени Чуя, пошла искать таблетки. Не нашел. Все валилось из слабых рук, голова тянулась к полу, а тело просто хотело изменить систему координат и стоять в горизонтальном положении. Хотелось плакать, от всего, и во-первых от собственной беспомощности. Он направился на кухню и сделал себе чай. На этом все. Дальше он просто лег на диване. Сон и чай должны помочь. Свершилось бы чудо если бы это было так. За все выходные лечение чаем и сном изменилось только то что Чуя менее походил на зомби, хотя по квартире по прежнему ходила мумия из пледа и слабого тела. В понедельник от сна который у Чуи плавно перетекал в привычное состояние выдернул будильник. До школы дошел на автомате, на уроках сидел просто стараясь не упасть со всего размаху головой на парту. Дазай молчал. Вот просто совсем. Он не поздоровался, ничего не говорил на уроках. Чуя даже в какой-то момент показалось, что он плод его воображения. Но с остальными он говорил. Он мило вещал что-то наверняка умное Ацуши, клянчил сладости у Рампо, и даже обсуждал что-то с Аку. Чуе стало еще и больно, что ж сам виноват. В голове туман, а на заднем плане будто помехи, словно он радио и его настроили не на ту волну. Прозвенел звонок и в кабинет вошел Федор. У него в руках были многозначительные листочки. Точно, проверочная! Хотелось проклясть этого учителя придумал же контрольную за почти весь семестр назвать «небольшой проверочной». Все сели по местам. Листочки легли перед учениками. Голова потяжелела как никогда. Взгляд затуманился. Стало холодно, хотя в классе привычная температура, а Чу наоборот одет теплее привычного. Руки трусились. Не плохо было бы вообще понять вопросы, не то что не них ответить. Туман стал гуще, а помехи громче. В голове будто пусто, но от этого она такая тяжелая. Как никогда хотелось чтоб Дазай помог, к черту что потом Чуя будет клясть его за то что он сильно умный, сейчас хотелось его взгляда, его голоса, его касания. Но Осаму будто все равно, сидит и решает. Строчит как из пулемета аккуратные буквы на белой бумаге. Чуя таки просмотрел задание и чуть не застонал в голос, когда последним заданием оказалось написать текст. Ручка опустилась на бумагу. Ни одно правило в голову не приходило, было впечатление что даже думать больно, голова раскалывалась. Писал то ли на мышечной памяти, то ли на чистой интуиции. Текст гиблое дело. Осаму уже встал со стула и отнес свой листок, немного задержался у стола учителя и вернулся, он бросил взгляд на Чую. И вот показалось, что сейчас все станет как прежде, но даже во взгляде карих глаз было видно осколки сломанной души. Он посмотрел в пол и сел на свое место. Чуя слегка сжал в руках листок, но опомнился выровнял его и пошел сдавать. Мир резко стал напоминать тот аттракцион с большой каруселью, что крутиться и шатается. Чтоб не упасть пришлось опереться на парту. — Накахара-кун, уже сдаешь? — Да, пожалуй, — голос слабый, как в фильме ужасов у мертвяков. Хрипит и будто каждое слово идет с того света, а не с легких. Чтоб дойти до стола учителя пришлось полагаться на привычку ровного шага. Мир то шатался, то искривлялся то темнел, перед глазами плыли разноцветные пятна. Листок опустился на стол каким-то через чур громким шуршанием. — Ты не написал текст, еще есть время. — Нет, пусть так… — один шаг и ноги подкосились. Пол стал слишком близко. А пыль оказывается даже мягкая. Потом оглушительно проскрипели ножки стула по полу. Федор резко поднялся и подошел к ученику, который уже окончательно потерял сознание. Все оторвались от работы и лишь один поднялся со своего места. Дазай будто на крыльях принесённый в миг оказался возле учителя и даже не обратил внимания на взгляды глаз что удивленно его смерили. Он забрал Чую из чужих рук, словно боялся что они могут ему навредить и не сдержавшись провел по горячей щеке рукой. — Он весь горит, зачем он пришел? — процедил Осаму себе под нос. — Думаю лучше будет его отнести в мед кабинет. — Лучше домой. — Вопросы с учителями решай сам, Дазай, твое дело, — небрежно махнул рукой Федор поднимаясь на ровные ноги. — Решу, — четко отчеканил он и поднял маленького Чу на руки. Дорога до дома рыжика была не долгой. Осаму знал куда идти, знал и дом и этаж и квартиру, знал, что Чуя носит ключи в кармане штанов. При входе в квартиру его встретил бардак. Плед лежал прям у двери. Обувь стояла криво. Куртка упала с вешалки. Чашка с недопитым чаем стояла даже тут. Он уложил рыжика пока на диван и принялся искать градусник, малой был непривычно горячий. Он тяжело дышал, губы пересохли и потрескались. Дазай набрал номер, который наверно не за что бы не решился набрать даже если бы был при сметри. — Алло, Осаму у меня урок… — Пап, что делать когда высокая температура? — Не у тебя, верно? — У Чуи. Что делать? — Какая температура? Дазай достал градусник что уже вложил Чуе под руку. — 39.7. — Плохо. Слушай внимательно. Дальше спокойный мужской голос рассказал что и как нужно делать, а в конце вообще посоветовал вызвать врача или ехать в больницу. Но Дазай повесил трубку на дав ему закончить предложение. Прошло хороших несколько часов, пока Дазай старался сбить температуру. Чуя коротко приходил в сознание, но мало что осознавал. Иногда он начинил ворочаться и что-то шептать в бреду. Но через долгих и сложных пару часов таки заснул, крепко и спокойно. Дазай положил на его лоб мокрое полотенце, что выполняло роль компресса и опустился на колени у его кровати. — Вот зачем, Чуя? Почему? — прошептал он в маленькое ушко, знал что не ответит же, но он и не хотел знать ответа. Осаму тоже заснул. Уставший, изнеможённый, расстроенный, но заснул. Не самым спокойным сном. Прошел вечер. Прошла ночь. Настало утро. Чуя медленно открыл глаза. Он увидел потолок, потолок в своей гостиной. Ему было намного лучше. Так бывает когда шторм заканчивается и сквозь тучи пробирается яркий луч света. Солнце так и норовило пробиться сквозь жалюзи. Парень попробовал сесть, но ощутил возле себя чужое дыхание. Парень перевел взгляд и увидел каштановую макушку. Рука в бинтах сжимала ладошку намного меньше чем была сама. Чуя сплел пальцы с пальцами Дазая и повернулся на бок. Лучи что таки пробились в комнату, путались в темных прядях и падали на лицо спящего парня, лаская его. Чуя смотрел с очарованием. Дазай тут, он рядом и ему больше не хочется чтоб он уходил. Он не смог сдержаться, повел рукой по волосам парня и нежно поцеловал в щеку. Дазай немного нахмурил носик и рыжик уже успел испугаться что разбудил, но тот лишь сильнее прижался к маленькой ладошке и тихо с выдохом прошептал: — Я люблю тебя, Чуя. От этих слов все перевернулось с ног на голову. Почти послышался треск с которым разбилось иллюзорное стекло, которое мешало взглянуть на правду. Его пыльные осколки упали на пол, открывая дорогу солнечным лучам, что казались ослепляющими. Будто точки над «і», будто последний потерянный кусочек пазла стал на свое место. Все приобрело смысл, не на все вопросы был готов ответ и что удивительно один на все. Та ночь, те слова, тот звонок, то «что-то» — все показалось роднее всего. «Мой» перестало казаться опасным. — Осаму, — прошептал рыжик и понял что его звучит, так же как и «Чуя» у Дазая. — Мой Осаму, — медленно будто смакуя каждую букву. «Я люблю тебя, Чуя» — четыре слова, которые пробудили абсолютно новые чувства. И среди них, как волк в овечьей шкуре была вина. Вина за то что тогда отказал, что изменил, что оттолкнул, что испугался. Она резанула глаза, проступили слезы. Чуя наклонился к губам Осаму и прошептал: — Прости меня за все, — а потом оставил легкий почти невесомый поцелуй, боясь разбудить. — Я тоже… — хотелось добавить «люблю», но тут карие глаза открылись. Чуя резко отклонился, залился краской и поспешил вытереть слезы. — Давно проснулся? — потирая глаза спросил Осаму. — Недавно. — Ты все красный, еще температура? — шатен прильнул губами к чужому лбу, проверяя температуру. — та вроде нет. Его будто и не смущали их сцепленные руки, он будто и не замечал как горели голубые глаза, скрывая тайну, что вскоре перестанет быть таковой. — Все хорошо. — Точно? — Осаму подцепил чужой подбородок и посмотрел в глаза. — д-да, — Чуя отвел взгляд. Дазай слабо кивнул и поднялся, его спина громко захрустела, а шее грозило отвалиться из-за такого хруста при повороте. — Ты сам то как? — поинтересовался Чу и выдал себе щелбан. Видно же что Осаму плохо. — Нормально, бывало и хуже, — вздохнул и опустил взгляд. Возникла неприятная тишина. Она давила своей пустотой, а солнце как издевалось слепило глаза, будто так старалось подтолкнуть, заставить сказать те слова. — Я…я…я… — Чуя пытался совладать с голосом, выходило слабо. Он понял почему Дазай тогда не решился. Даже сейчас было страшно. — Что-то случилось? Стало смешно, Накахара ведь тогда спросил тоже самое. — Я, — не решился, — хочу пить, пожалуйста, — он опустил голову. — Хорошо сейчас принесу, — Дазай улыбнулся самими уголками губ. Только за ним закрылась дверь, Чуя спрыгнул с дивана, будто и не было никогда той слабости. И схватил телефон. Выбрал контакт «Чертова перебинтованная скумбрия» и нажал вызов. Трубку Осаму взял быстро. — Еще что-то… Чуя? — пауза перед именем, словно решался, но все равно оно не вышло обыденным. И это обрадовало, Чуя улыбнулся и прижав телефон как можно ближе сказал. — Я люблю тебя, Осаму. В этот раз звон стекла был вполне реальным. Кажется Дазай уронил стакан, который вероятно держал в руках. Послышались шаги в коридоре, дверь открылась резко, Дазай стоял в проеме, будто пытался проверить реально ли это. — Люблю, — повторил Чуя то ли себе то ли ему то ли всему миру. Осаму истерически улыбнулся и кинулся к рыжику, не успел тот опомнится как его подняли над землей и крепко прижал к груди. — Я тоже, я тоже люблю тебя, — пополам со смехом пополам с плачем сказал шатен. — Я кретин. Я не хотел тогда этого говорить. Я повел себя как последний мудак. Я…. Прости меня, надеюсь ты сможешь простить. — Нет, — Чуя уже чуть ли не инфаркт получил, пока Дазай продолжил: — Мне не за что тебя прощать, ты не виноват, я сам должен был быть решительнее. Не должен был тогда уходить. Только ты можешь меня убить и только ты можешь заставить меня чувствовать себя живым, Чуя, — он еще крепче прижал младшего к себе. — Мое маленькое рыжие чудо. — Моя чертова перебинтованная скумбрия, — в тон ему ответил рыжик.