Под ногами

Аместрис — стрёмная страна. Нет, серьёзно. Никакого уважения к старшим, к вышестоящим, к традициям. А, ну и ещё у них трупы, блять, под ногами. Совсем забыл. Линг морщится от неприятного ощущения, ползущего под кожей. С того момента, как он переступил границу этой страны, у него такое чувство, будто он по кладбищу шатается. Вот прям вломился с разгона через ограду и топчется на могилах, как слон в посудной лавке. Лан Фан старается максимально незаметно повести плечом, но он, разумеется, замечает. Ей тоже очевидно неуютно. Оно и неудивительно, всё же чувствительность к энергиям у неё повыше. Один только старик Фу сохраняет невозмутимость. Так и не скажешь, что этот старый пень из их троицы самый чувствительный. Жители в Аместрисе, кстати, тоже стрёмные. Бесцеремонные до ужаса. Не то чтобы Линг был образцом спокойствия и добродетели, с которого можно было писать учебник по этикету — тьфу-тьфу, кошмар какой — но элементарные понятия о вежливости он имел. Тем веселее было ими пренебрегать, подстраиваясь под общее настроение этой сумасшедшей страны. А братья-алхимики действительно забавные. И раз уж цели у них примерно одинаковые, совместное путешествие не кажется плохой идеей. Не то чтобы Линг верил в успех предприятия Элриков, но так у него будут и гиды по стране, и возможность узнавать секретные данные — Эдвард майор или хрен с горы? — и, будем честны, деньги. Драгоценный папаша, чтоб ему икалось вместе с этой его тупорылой идеей о бессмертии, не счёл нужным снабдить отпрысков средствами. Нет, в каком-то смысле Линг его понимал. Если оплачивать шатания всей этой оравы дармоедов, никакой казны Ксинга не хватит. Но это не значит, что отсутствие денег перестаёт быть проблемой. Впрочем, может это ещё одно испытание, только уже на прочность. Что-то типа «Выжил без денег в другой стране, значит и на троне усидит», но звучало это как бред сумасшедшего. А понимать шизофреников Линг никогда не стремился. Правительство в Аместрисе ещё более стрёмное, чем жители. Военная диктатура дурно пахнет и Линга удивляет, что этого не осознают даже Элрики. Двенадцатый принц откровенно не верит, что сотни тысяч стенающих душ под ногами прошли мимо власть имущих. И появились там без их участия. Но это не то, во что он будет лезть без острой необходимости. Нравится им жить в огромном мавзолее — пожалуйста. А он добьётся своей цели и свалит отсюда подальше. У него своя страна загибается, так что он заберёт философский камень и скинет царственную задницу папаши с трона. Хватит ему уже красные атласные подушки на золотом кресле продавливать. Планы у братцев-кроликов, кстати, дебильные. Нет, то, что Эдвард совсем без башки, Линг понял ещё во время первой стычки, когда этот придурошный оторвал себе руку, чтобы заманить Лан Фан в ловушку. Но ловить гомункула, используя себя в качестве приманки — это что-то новенькое. И определённо весёлое. Веселее, чем сидеть в тюрьме, будучи нелегальным мигрантом. Становится чуть менее весело, когда они натыкаются на Брэдли. За оболочкой стареющего фюрера он чувствует сотни бьющихся в агонии душ и понимает, что влезть в дела правительства Аместриса всё же придётся. Бесит, если честно. Он, конечно, не рассчитывал на увеселительную прогулку, но вот это уж точно не входило в его планы. По ушам бы Элрикам настучать за их слепоту и тупость. Бьющаяся в истерике Лан Фан, требующая немедленно бросить её, вот прямо здесь и сейчас, вызывает желание настучать по ушам уже себе. Слыша, как кунай с влажным чавкающим звуком врезается в плоть, он чувствует то, что совершенно точно будет являться ему в кошмарах ближайшие десятилетия — ужасающее бессилие. О деревянную стену загородного дома Мустанга хочется разбить себе голову. Чтобы треснула, лопнула, как переваренное яйцо, выпустив, наконец, наружу смятение, ужас, беспомощность. В соседней комнате тихо стонет и громко загнанно дышит Лан Фан. Не защитил, не уберёг. Всё проебал. Огромный ком невысказанных слов царапает горло острыми гранями. Элрики так искренне удивляются новостям о Брэдли, что Линг удивляется сам. Неужели гомункул такой талантливый актёр и стратег, что за все годы, что он стоит у руля, не допустил ни одного прокола, ни одной ошибки? Неужели никто не заметил ни единой несостыковки? Эдвард выглядит настолько ошеломлённым, что его становится даже немного жаль. От огромной прожорливой твари, туго спелёнатой железными тросами, хочется отрезать по куску, чтобы его криками заглушить полный боли вздох, прозвучавший будто бы у него в голове. Если бы от этого был хоть какой-то толк, Линг бы так и сделал. Мустанг с Элриками громко спорят о том, что делать с гомункулом и внутри взрывается сверхновая, окатывая разум слепящей яростью. Лан Фан руку потеряла, суки, имейте совесть. У вас таких мразей ещё минимум штуки три по стране бродит, нехуй жадничать. Принц полон решимости забрать гомункула с собой. Одна лишь фамилия полковника приводит Глоттони в бешенство. Вид у него теперь абсолютно инфернальный, жуткий до дрожи. И отсутствующая половина дома спокойствия не добавляет вот вообще. Серьёзно, вот так они и сдохнут? За городом, в деревянной халупе, проглоченные ходячей чёрной дырой. Охуительно, спасибо. Появившийся Энви снижает градус оптимизма, связанного с успешной эвакуацией всех лишних лиц. Ебальник у гомункула тот ещё, такого самодовольства Линг даже в королевском дворце Ксинга не видел. Худощавый, манерный, длинноволосый гомункул явно мнит себя высшей формой жизни. Нестерпимо хочется проредить ему как минимум зубы. Эдвард, кажется, примерно того же мнения. Придя в себя в луже крови, принц брезгливо отряхивается. Белоручкой он никогда не был, но и валяться в кровавом месиве — не то, что приносит удовольствие. Хотя, он уверен, что кто-нибудь из его родственничков с этим поспорил бы. В семье ведь не без урода. Особенно если семья состоит из более чем сотни индивидов. Эдвард неимоверно бесится, но они оба понимают, что это злость, вызванная тревогой и беспомощностью. Линг не осуждает. У самого внутри примерно то же самое. Хочется верить, что с Лан Фан всё в порядке. Энви — мудак. Вот прям совсем. Жители Аместриса уже не кажутся стрёмными. Управляют ими явно куда более стрёмные ребята. Глядя на огромную зелёную ебанину, топчущую кровавое море гигантскими лапами, Линг кривится. Лица на боках Энви, искаженные агонией, злобой и страданием, вызывают тошноту. И он ещё Глоттони считал монстром. Сейчас перед ним язвительно скалится хреновина пострашнее. Недоумение в глазах гомункула, которому Эдвард только что с ноги выбил зуб, заставляет Линга нервно хихикнуть. Выражение морды у недодинозавра неописуемо тупое, будто он не может понять, что вообще происходит. Выглядит просто потрясающе. Рассеиваться на атомы и собираться заново Лингу не понравилось. Ощущение настолько мерзкое, насколько это вообще возможно. И не успел он даже понять, где он и что происходит, как уже лежал мордой в пол. Потрясающе. Он уже искренне ненавидел Аместрис. С момента пересечения границы у него проёб за проёбом. Позорище. Эдвард орёт и вырывается, а Линг торжествует. Получить философский камень из первых рук — о таком он и мечтать не смел. Братья кричат что-то о том, что его ждёт Лан Фан, но он лишь отмахивается. Она поймёт. Не может не понять, что он пойдёт на всё, чтобы забрать себе трон и остановить наконец бесконечные войны кланов. В Ксинге пролилось уже слишком много крови, пусть до Аместриса они и не дотягивают. Грид давится словами с забавным булькающим звуком, но парню не до веселья. Он отдаёт гомункулу контроль над телом, но мучительно пытается перехватить контроль над сознанием. Получается хреново. Вообще не получается. И Линг Яо, двенадцатый принц Империи Ксинг, отступает, затаившись в углах сознания, когда-то бывшего его собственным. Он просто дождётся удобного момента. Мир гаснет.