Богиня гроз

А ты по-настоящему сама Любила ли как боги, нисходящие с ума? Но в этом ли их есть вина? Любовь всему божественному противоестественна

Сангономия Кокоми — божественная жрица, верховная глава Ватацуми, лидер сопротивления и Жемчужина Мудрости — была заперта в темнице, словно последнее ворьё. Она проиграла — оглушающе и унизительно. Ни один из её тщательно составленных планов не помог ей, когда по её душу на поле боя явилась сама Сёгун Райдэн, прервав свою вечную медитацию, лишь чтобы забрать своё по праву. Кокоми не ожидала этого, она не могла, просто не могла тягаться наравне с архонтом: что безымянная жрица, ещё даже не вошедшая в пору драконьей зрелости, могла противопоставить богине, убившей самого Оробаси? Знала бы, что такое случится — схоронилась бы в самых тёмных глубинах Энканомии вместе со своим народом и носа бы оттуда больше не показывала; сейчас же сопротивление было разбито, Горо убит, её народ порабощён, а сама она была брошена в тюрьму на растерзание архонту. Грязная, кутающаяся в изодранное платье Кокоми крепко зажмурилась, уткнувшись лбом в свои согнутые колени — не нужно думать об этом, это непродуктивно, незачем ещё сильнее истощать запасы своей энергии, и плакать тоже не стоит — может, совсем чуть-чуть, пока она наедине и никто не видит, только тихо, чтоб стоявшие за дверью стражи не услышали её… До боли прикусив нижнюю губу, Кокоми тихо всхлипывала, малодушно позволяя себе выплакать все свои слезы и надеясь, что великий Оробаси простит её минутную слабость — потом уже нельзя будет, потом нужно будет вытереть дорожки слёз, выдохнуть, успокоиться и попытаться найти в себе силы гордо принять своё наказание, как и подобает потомку Оробаси: даже после унизительного поражения не показав врагу ни боли, ни страха; пусть даже сама мысль о том, чтобы снова встретиться взглядом с Сёгуном Райдэн, заставляла неметь в коленях от ужаса. Будь её воля — она бы самой первой, малодушно оставляя за спиной и свой народ, и своих воинов, ринулась бы в самые тёмные глубины Энканомии, лишь бы только спрятаться от безумной, безумной богини. Кокоми не могла поверить, что единственным просчётом в её планах было то, что она так и не учла, как же сильно её любила Райдэн. Тихо скрипнула дверь её камеры, и жрица почувствовала, как её сердце замирает от ужаса. Цепляясь дрожащими пальцами за выступы на стене, она с трудом заставила себя встать на ноги, жалко подгибающиеся в коленях, и гордо выпрямить спину, совсем забыв стереть с щёк дорожки слёз. Нахмурившаяся, даже после своего поражения старавшаяся казаться грозной жрица старалась не думать о том, как же жалко сейчас выглядела на фоне богини, почтившую заточённую в клетку смертную своим присутствием. Райдэн предстала перед ней величественной победительницей: ещё даже не успев счистить с копья чужую кровь и стянуть с себя тонкие пластины брони — лишь формальность, а не необходимость при её-то архонтовом благословении, — богиня медленно и царственно вошла в тюремную камеру, словно в свой тронный зал, источая ауру спокойной решимости. Полуприкрытые сиреневые глаза, равнодушно взирающие в суть самой бесконечности вселенной, были подёрнуты мертвенной туманной поволокой после стольких лет медитации — но лишь взгляда на свою возлюбленную хватило, чтобы в мёртвых глазах вновь вспыхнула искра жизни. Лишь железная выдержка помогла Кокоми смело ответить на этот взгляд, а не испуганно отвести глаза в сторону. — Кокоми… — влюбленно выдохнула Райдэн, и жрица поняла, что никакой её холёной выдержки и самодисциплины больше ни на что не хватит. Надежда сохранить лицо и остатки гордости вмиг растаяли на глазах вместе с фальшивой самоуверенностью и её фирменным хладнокровным спокойствием, пошедшим трещинами ещё от тихого скрипа открывающейся двери. Разом растеряв свою гордую осанку и грозный вид, Кокоми затравленно отшатнулась назад, истерично всхлипнув, и вжалась спиной в стену, лишь бы быть подальше от богини — а та, блаженно улыбаясь, совсем не замечала зарождающуюся панику в глазах любимой, неспешно идя навстречу ей. — Я так долго ждала этого момента, — нежно проворковала Райдэн, и Кокоми почувствовала, как её и без того светлые волосы готовы были подёрнуться сединой от ласки в голосе архонта. Сжавшись от ужаса под ласковым взглядом богини, жрица горячо взмолилась великому Оробаси: пусть его благословение не даст этому обезумевшему архонту приблизиться к ней, пусть его безмерная сила сохранит тело и душу его верной слуги от посягательств лжебогини, пусть ту убьёт на месте её же молнией за все совершенные и ещё несовершенные грехи — да пусть хоть сама Селестия заберёт жизнь жрицы сильно раньше срока — лишь бы только та не досталась Райдэн. Архонт с нежной улыбкой слушала тихий шёпот своей возлюбленной, молящий о её скорой кончине. — Ради тебя я ждала бы ещё целую вечность. Крепко зажмуренные в молитве глаза резко распахнулись, обнажив в дрожащих зрачках ужас настолько бездонный, что ему впору было бы называться безумием. — Не подходи! — вдруг из последних сил рявкнула Кокоми, резко выкинув вперёд правую руку. Созданные на кончиках пальцев обычно безвредные текучие капли воды смертельным хлыстом ринулись к Райдэн, со свистом рассекая воздух. Жрица нечасто дралась на поле боя — на то она и жрица, а не воин, — и дарованное Селестией благословение она традиционно использовала для исцеления, а не для убийства, из принципа не прибегая к последнему даже в самозащите — но сейчас Кокоми чувствовала, как её глаз бога гулко резонировал совсем рядом с бьющимся в истерике сердцем, умоляла великого Оробаси простить её за тот грех, что она совершит, и с кристальной ясностью понимала, что в эту секунду была готова хоть безжалостно утопить богиню в своей стихии, даже не моргнув глазом. Замершая было на мгновение от удивления Райдэн лишь ласково улыбнулась и покачала головой. Лишь храбрость, граничащая с безрассудством, позволила безымянной жрице напасть на одного из семи селестийских божеств, и лишь безрассудство, граничащее с храбростью, позволило ей, владелице водяной стихии, напасть на электро архонта. Ленивый взмах рукой — и по пущенным в сторону богини водяным хлыстам молниеносной вспышкой пронёсся электрический заряд, за считанные мгновения перескочив на руки, тело, само сердце жрицы; вода с обиженным всплеском расплескалась по полу темницы, так и не долетев до Райдэн, а Кокоми, крупно вздрогнув всем телом и вскрикнув от боли, разом растеряла весь контроль и над своей стихией, и над сознанием, и упала на пол, проваливаясь в небытие. Упала бы — испуганно выдохнув, Райдэн ринулась к теряющей сознание от боли жрице, бережно подхватывая ту на руки. Готовые закрыться в блаженном забытье глаза резко распахнулись в панике, когда Кокоми почувствовала, с какой нежностью чужие руки прижимают её к чужой груди — к чужому сердцу. — Осторожнее, любовь моя, — ласково пожурила её архонт, будто бы жрица только что не поджарилась от заряда её молнии, а попросту поскользнулась на луже. Опустившись коленями прямо на грязный пол темницы и безнадёжно испачкав подол своего боевого одеяния в расплескавшейся повсюду мутной воде, Райдэн осторожно придерживала одной рукой тело Кокоми, а другой бережно гладила её по волосам, запуская пальцы в светлые пряди. Жрицу передёрнуло от отвращения, как от нового удара молнией; затрепыхавшись в бережной, но цепкой хватке пойманной бабочкой, она попыталась отодвинуться от богини, заставив ту лишь тихо рассмеяться, прижать любимую ещё ближе к себе и поцеловать её макушку, зарывшись носом в светлые растрёпанные волосы. — Думаешь, я тебя отпущу? — жарко прошептала архонт, как самое романтичное на свете. Кокоми тихо всхлипнула от ужаса и отвращения. — Пожалуйста… — потеряв все остатки гордости, впервые взмолилась она не своему божеству. Райдэн лишь весело рассмеялась, покачав головой. — Как же я могу отпустить свою единственную любовь? И она не отпустит, больше никогда не отпустит — даже если Кокоми будет днями и ночами молить её на коленях, даже если выполнит любое её желание и каприз; она не отпустит свою Кокоми даже во имя их любви — потому что это была не любовь. Боги не умеют любить — не так, как это заведено у смертных. Ни один смертный не выдержал бы их любви, её было слишком много даже для самого бога: это была обсессия, одержимость, проклятье, которое ошибочно считают за благословение, пока проклятый не познает на себе весь ужас чувств бессмертного — слишком необъятных и безграничных, а потому извечно неутоленных. Такие кощунственные, извращённые отношения неизменно заканчивались трагедией — и для божества, страдающего от неразделенных чувств, и для смертного, задушенного, выпотрошенного этими чувствами в попытке сполна ответить на них. Кокоми же была проклята вдвойне: в неё влюбилась та, кого она боялась и презирала до глубины своей души. Богиня, которая убила великого Оробаси, которая заявила свои права на его потомка, которая натравила сотни самураев против народа, всего-то лишь посмевшего защищать свою жрицу от посягательств лжебожества, которая самолично явилась на поле боя и погубила тысячи невинных смертных, лишь чтобы забрать своё по праву — и которая скоро погубит, задушит, выпотрошит и саму Кокоми. — Если бы ты знала, как я люблю тебя, — тихо выдохнула Райдэн, заглянув в чужие широко распахнутые глаза, блестящие от слёз. — Моё сокровище, моя жемчужина, мой океан… Кокоми крепко зажмурилась и в последний раз отчаянно взмолилась своему богу, желая исчезнуть, раствориться морской пеной меж пальцев архонта, чтобы хотя бы в забвении смерти скрыться от безумной, помешенной на ней богине. Но вместо этого она почувствовала, как чужие губы накрыли её — дрожащие и из последних сил шепчущие слова мольбы. Великий Оробаси не ответил на её молитвы.