Чекист

      Тайная служба «Нового Лондона» Подобно кровавым ангелам стерегли бога, стерегли свастику нового мира. Чёрная шестерня на фоне багровом подобно длани господней над миром висела.       Знамя злобное в кабинете чекиста висело. Ставил подмеси он руками бледными, в крови измазанными подписывал он приговоры, доносы. Лениво, идейно. Во славу вождю и отцу нового мира, Вульфиславу четвертому. На злобу врагам зарубежным. Во имя равенства. Подписывал он донос за доносом и приговор за приговором: «расстрелять» ввиде кары его ставился на бумагах.       Глава он суда господнего, провинции местной. Окупированой когда то великим Лондоном Новым, во блага всеобщего имя. …       Но засыпая в покоях своих мучался часть одна его: «скольких я уже убил?! Десять, Миллион, тысячью?» «Не имеет значения это» говорила вторая часть его, «Чекистом»называвшееся. « предатели человечества они, паразиты, пятна на полотне мира идеального.» «Мира эфемерного, стоит ли он этих жертв?» «Нет, но приятно тебе ведь, приятно богом быть» иногда в душе его появлялся он, появлялся бог и уходил он. Чекист убегал, а герой наш оставался в раздумьях мучительных. «Чтобы сестра моя милая подумала, зная как власть эта опьяняет?» …       В гости своей сестры милой пришёл он. Обняла она его с порога, расцеловала она. Нежность, любовь, беспокойство: «как мучаешь себя ты. Отдохни немного» усаживала фашиста в шкуре брата любящего за стол усаживала. Фашиста властью злобной опьяненного.       Говорят они о том, о сём. Вспоминая деньки былые. Добро мертвое. Жаловалась сестра на мужа своего, шуткой перекрывая все. Скрываю за всей бессмысленной болтовней. Страх за брата родного.       Успокаивала она себя: «ради равенства это все», «за мир», «за добро», «за пролетарий» оправдывала она брата родного, но не было его почти. Лишь монстр лицо брата натянувший. Тварь без души.       Сидели они так, чай пили. И ушёл он дверь закрыв за собою. И не знал никто из них, что завтра будет. … «Партию изменников приведите ко мне.» в зал привели людей толпу и увидел он сестру любимую свою, свет души своей. Парализовало тело его, душу разорвала, но не подавал он виду. «Брат, помоги прошу!» кричала, а две части основных его боролись: «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой» «Она изменщица» «Она свет мой»       За спором бессмысленным этим не заметил он, как увели толпу, как сестра плакала его. Как он подписывал переговоры смертные. Чекист был хитрым, обманул он его, отвлёк он спором глупым. И пописал чекист под сестрой его любимой: «расстрелять» Но не сказал бог нечего, бросил он его. Но не бросал на самом деле он. Ибо чекист есть бог, а бог есть чекист, что жизнями людскими играет, идеалами эфемерными руководствуясь.       И победил чекист в противостоянии мелком. И лишь свастика мира нового висела над миром, над головой его больной, подобно Оку всевидящему. И не было конца террору властному.