***
В доме Юлиных родителей пахло свежими газетами, цветами и сдобой. В доме Юлиных родителей друг друга любили и принимали такими, какие есть. Юля с Костей пытались переделать друг друга. Юля хотела больше доверия, уважения, заботы и любви. Юля хотела, чтобы ее любили. Костя готов был любить жену или уважать напарницу. Не одновременно. Он даже разок или два прямо сказал, что не хочет, чтобы жена моталась по выездам, встречалась по ночам с подозрительными друзьями и уезжала к ним на дачу с ночевкой. Подозрительный друг — давний приятель еще с циркового училища — сам жил с мужем, но Костю это не убедило. Конфликт назревал. Юля твердо решила: замуж она не пойдет. Внутреннюю принцессу обидело недоверие. Внутреннего мушкетера разозлили ограничения. Юлька психанула, впервые добавила Костика в черный список и напилась в каком-то баре. У Круглова в машине она оказалась почти случайно — сначала заступилась за мелкого пацана, потом обезоружила двоих уродов, потом позвонила сначала в контору, а затем местным операм. Через полчаса приехал Петрович со стаканчиком горячего кофе и теплым свитером. — Ну и как прикажешь это понимать? — строго спросил он, когда Юля, с некоторой сложностью координируя движения, приземлилась на капот. Юля виновато склонила голову. — Так плохо? — уточнил Петрович, когда сел рядом. Юля пожала плечами. Кофе с корицей напоминал о родительском доме. С темного неба светили звезды, совсем как над д’Артаньяном, когда он пересекал Ла-Манш. — Не спешите со свадьбой, — посоветовал Петрович, — поверь мне, я знаю, о чем говорю. А он разве женат был? — Женился однажды по глупости, — пояснил он. — Когда Ира, невеста, пропала, тошно было… Потом встретил женщину, закрутилось, расписались. А через месяц после свадьбы понял: измучу и ее, и себя. Юлька попыталась поймать взгляд Петровича. Не поймала. Коснулась плеча и снова отхлебнула кофе. — А ты хочешь быть не женой, а партнершей. Разве это не одно и то же? Телефонная трель оглушила музыкой КиШ. Звонили Костик Котов, Серега Майский, Игорек, Лена, Белозеров — звонили все, но Юля знала: за каждым стоит ее собственный Костик. Львович. — Разрешите пригласить на танец, товарищ майор? Юля не впервой было танцевать под тяжелый рок. В конце концов, ее первый медляк с мужчиной, который не был ее отцом, она кружила под Цоя.***
Они танцевали на улице и на танцполе караоке-бара, на набережной и во дворе дома Круглова и даже в буфете ФЭС. Менялись песни и танцы, но за каждым — ничего не скрывалось. Юля по-прежнему встречалась с Костиком. Николай Петрович — какое-то время — с Галиной Николаевной. Потом Юлька заметила, как Рогозина подвозит до дома нового патологоанатома — Бориса. Круглов и Рогозина расстались как взрослые люди — без ссор и истерик, даже не скажешь, что между ними что-то переменилось. Разве что Юлины танцы с Петровичем стали дольше. И чаще. — Кем вы мечтали стать в детстве? — однажды спросила она. Юле нравилось, как Петрович усмехается, как ерошит ее волосы, как по-доброму сияют его глаза. Ей нравился цвет этот глаз — пронзительно-голубой, как плащ мушкетера. Глубже безоблачного неба над головой и ярче поверхности пруда, по которому сейчас плавали вечно голодные утки. — Космонавтом. — Серьезно? — она не поверила. Ей казалось, что такой человек, как Круглов, мент до мозга костей, даже в детстве, тоже курчавый, тоже голубоглазый, носил милицейское удостоверение и усы. Он хмыкнул и взъерошил ее волосы, в глазах засияла улыбка. Интересные у него глаза: такие пронзительно-голубые, а так тепло смотрят. — Я едва начал ходить, мы спутник в космос запустили. Еще в школу не пошел — Гагарин полетел. Да каждый мальчишка мечтал о космосе! О приключениях, о звездах и встречах с инопланетянами. — Стали бы космическим пиратом, — фыркнула Юля. А потом подумала: ведь в космической милиции тоже должен кто-то служить. — А я хотела быть мушкетером. Даже играла его роль в школьном спектакле. — А мне досталась роль Серого Волка. По траве, забавно переваливаясь с ноги на ногу, прошествовала утка, и Юлька кинула ей кусок хлеба. Молчаливое безмятежное небо раскинулось над головой. У Серого Волка от сказки к сказке меняется роль.***
Однажды Юля оставила ключ в замке, когда легла спать. У Костика были ключи от ее квартиры. Он иногда приезжал среди ночи, когда ехал с позднего вызова. У Юльки тоже были ключи, она тоже приезжала к Косте ночами, если до темноты рыскала по городу. Юлю бесила Костина привычка оставлять ключ в замке — из-за него она не могла попасть внутрь, не разбудив хозяина квартиры. Юля бесилась, Юля ворчала и просила так не делать. Костя каждый раз обещал, но ключ оставался в дверях. Однажды Юля тоже оставила ключ в замке и потом спросонья соображала, почему Костик так косо на нее глядит и озирается, будто проводит обыск. Потом ключ стал оставаться в замке чаще и чаще. Юля не собиралась заводить любовника, она даже изменять не собиралась. Внутренний мушкетер считал измену предательством. Внутренняя принцесса презирала измену как обман. «Из отношений уходят к кому-то», — сказала однажды однокурсница из училища, подыскивая новую любовь взамен старой. Ничего-то она не понимала! Из отношений уходят к себе. По радио крутили «Браво», ту самую песню, под которую Юля впервые поцеловалась. По автомобильным окнам стекали струйки дождя. Москва проносилась за окнами. Юля двигала ногой в такт знакомой с детства музыки и поглядывала на водителя. Но Николай Петрович молчал. Молчал уютно и добродушно, а вот Юлю гложило любопытство. — А вы в юности любили рок? — Песняров, что ли? — хмыкнул Петрович. — Я Высоцкого слушал и Визбора. Помню, на первом свидании с первой любовью тайком от ее родителей слушали пластинку Высоцкого… Дождь стекал по автомобильным стеклам. Осталась позади любимая Москва — колеса служебного автомобиля неслись в родной Юле Циолковск.***
В буфете ФЭС пахло кофе, булочками с корицей и немного мужским парфюмом. В последний месяц Юлька работала в паре с Кругловым, реже с Котовым и — ни разу! — с Лисицыным. Ключ продолжил оставаться в замке, пока Костя не укатил в отпуск. Один. Его дружки осуждающе провожали Юлю глазами, каждый раз, когда она приходила мимо. Как бы то ни было, работать вместе с Кругловым было комфортно. Они вместе бегали за преступниками, перешучивались, проводя обыски, тискали служебных собачек, если те не сбивались со следа, несколько раз едва не разбились, догоняя чужие машины, и несколько раз попали в перестрелку. Даже успели попеременно поваляться на больничной койке. Николай Петрович Юлькиных возможностей не умалял, не вставлял комментариев, где мужская работа, а где женская, и если и опекал временами, отбирал тяжелые вещи и отправлял вовремя есть, то в этой опеке Юлька чувствовала только заботу. Внутренние мушкетер и принцесса ликовали. В буфете ФЭС пахло кофе и булочками с корицей, Юля с наслаждением сделала глоток. Она только что вернулась с очередного задержания. Николай Петрович с Галиной Николаевной допрашивали задержанных, а у Юли образовалось полчаса на перерыв. С булочками, кофе и сложными мыслями. А мыслей накопилось много, и одна сложнее другой. С Петровичем было хорошо дружить. Другое дело, что Юля нет-нет да ловила себя на мысли, что она не дружит. Влюбляется. Увлекается. Не как с Костей. Это были новые чувства, прежде еще не испытанные. Они и с Костей были новые. Каждая любовь — первая, ведь точно такой же никогда не случалось. По части любви Юля могла бы защитить кандидатскую. Ее самой первой любовью стал друг семьи — пожилой участковый из Циолковска. Ее первым парнем — местный рокер из панк-группы. В юности Юля поочередно влюблялась в Робина Гуда, Атоса и Ретта Батлера. Юля так и не усвоила, что существуют какие-то типажи, предпочтения, что мужчины бывают похожи друг на друга, как игрушки в одной линейке киндер-сюрпризов. Юля просто влюблялась. И делала это сейчас. Николаю Петровичу остался уже подостывший кофе и по-прежнему ароматная булочка. Проходя мимо стола он взъерошил Юлькины волосы, и она сама потянулась, чтобы продлить эту ласку хотя бы на мгновение. — У нас есть признание, — объявил он. Значит, им не придется снова мчаться в чертов Добинск! А еще это значит, что рабочий день окончен и впереди насыщенная культурная программа: Юлька еще днем пригласила Петровича на цирковое представление, а он предложил, чтобы после цирка заехать в ресторан, где подают божественные десерты и где посреди зала огромный танцпол… Юля улыбнулась, сделав последний глоток.***
В квартире Круглова пахло цветами, кофе и свежими газетами. Вместе с Юлей внутрь проникли запахи корицы и ванили от свежих булочек. Звезды — молчаливые свидетели — подглядывали в окно. Петрович опустил занавеску, включил проигрыватель — по экрану расползлись круги и психоделические узоры. Щелкнул выключатель света, и комната погрузилась в полумрак. — Разрешите пригласить на танец, товарищ капитан? Юля протянула руку, будто только и ждала вопроса. Нет, в самом деле ждала. Эти танцы давали ей что-то, что еще не имело названия, потому что Юля не спешила анализировать свои чувства; что-то имело характерный флер влюбленности, захватывающей нежности и теплой волны внизу живота. По хорошему, им стоило держать дистанцию. Но Юля не могла остановиться. Танцевали то ли танго, то ли румбу — Юля не разбиралась в латиноамериканских танцах. Юля любила вальс — безопасный комфортный вальс, не требующий интимных прикосновений. Юлю остановило бы переключение песни? Юлю не остановило. Юлю не остановил бы даже Апокалипсис, топот огненных копыт и жжение лавы. Юле было все равно, что играет из динамиков ноутбука, музыка перестала распадаться на слова и ритм, музыка слилась с биением сердца, с дыханием, горячей кожей рук. Музыка смешалась, сумрак сгустился, горячий тугой узел в теле сжался, и сердце застучало, опережая Пьяццоллу. Юля подняла глаза. Теплые губы коснулись волос, прежде чем встретились, соединилось дыхание. Пьяццолла остался где-то там, в динамиках ноутбука, в другой галактике, вместе со всеми насущными делами и проблемами. Юля лишь на мгновение вернулась к нему — когда в ритме танго снимала блузку и когда позволила юбке соскользнуть с бедер. Пьяццолла кончился и в наступившей тишине Юля опустилась на колени Николая Петровича, заставляя его откинуться на кровать. С кухни — как через пелену тумана — доносился грохот бас-гитар и голос Горшенева, но кто бы ни был сейчас на том конце телефонной связи, он тоже остался в другой галактике. В этой — было место только для двух тел и волны теплой нежности. В конечном итоге, Юля даже не удивилась случившемуся.***
Утро встретило запахом кофе и тостов. Утро встретило замешательством: додружились. Утро встретило теплым взглядом Николая Петровича, когда он убрал Юлькину челку с лица. — Доброе утро. Экран телефона продемонстрировал полдесятка пропущенных звонков. Каждый из них ясно давал понять: Юлю ждет серьезный разговор, но она больше не боялась: она приняла решение. Завтракали и собирались в комфортной уютной тишине. И на работу приехали вместе, разве что Петрович лишь немного отстал, чтобы припарковать машину, а Юля… А Юлю ждали дела. Она аккуратно миновала Лену Шустову, сначала бросившеюся навстречу и делающую суровое лицо, а потом ошеломленно замершую: на Юле остались очевидные следы ночевки в чужой квартире. Юля миновала Лену, чтобы отыскать Костика и позволить втолкнуть себя в буфет. Костик захлопнул за собой дверь, как будто это могло спасти от десятков любопытных глаз, наблюдающих за сценой через стеклянную стену. — Ну? — раздраженно бросил Костя. И голос, и напряженная спина выдавали, что он зол, может, в бешенстве, разъяренный бешеный лис, даже дышит, как будто готовится к прыжку. Только вместо того, чтобы броситься на Юлю он начал наливать чай. — Нам надо расстаться, — ответила Юля. Она не отводила взгляда от Костиной спины, потом от его лица, когда он повернулся, держа две кружки в руках. — Ясно. — Он поставил кружку перед Юлей и бросил во вторую сразу четыре кубика сахара. Просто «ясно» — и все. И не потребовалось никаких слов, упреков, убеждений. Но в этом «ясно» звучала и обида, и злость, и оскорбленное самолюбие, и понимание, что уже ничего не изменишь. — Прости, — выдавила из себя Юля. — Да брось, Соколова… — Костя помешал чай ложкой, агрессивно звякнул об стенки и помешал снова, два раза по часовой стрелке и один против. — У тебя кто-то появился? Юля пожала плечами. Там видно будет. В конце концов, из отношений уходят не к кому-то, из отношений уходят к себе. Может, и вырастет что-то… — Теперь откажешься со мной работать? — уточнил Костя. — Нет, конечно! — возмутилась Юля. — Из нас получилась эффективная команда. Костя кивнул и помешал чай еще раз, прежде чем продолжил: — Тогда мы можем остаться друзьями? Только, простыми друзьями, без всякого этого, знаешь, — он неопределенно взмахнул рукой и добавил уже с долей язвительности: — Больно уж романтическая у вас дружба… Сама понимаешь, ребята в раздевалке шептались. Отвечать не потребовалось, Костя все понимал без слов — их длинный и сложный роман все же дал плоды: Юля и Костя читали друг друга, как открытые книги, разве что содержание не пришлось по нутру. Юля просто подняла на Костю глаза и потянулась навстречу, и стол не помешал уже не романтическому, а дружескому крепкому объятию. За пределами буфета глазели на эту сцену десятки любопытных глаз, звучали споры, делались ставки. Вокруг бурлила жизнь и кипели страсти, но в Юлиной душе все наконец-то встало на свои места, и внутренние мушкетер и принцесса отпраздновали победу.