stay (i need you)

Откровенно говоря, никто уже и не помнил, с чего все началось. То ли это был какой-то необдуманный словесный выпад, то ли шутка, воспринятая в штыки. Но что бы тогда не произошло, оно породило конфликт, длящийся уже на протяжении трех десятков лет, и конца и края ему не было видно. Сначала враждовали только главы семейств Ким и Бан. Их поводы для ссор и пререканий всегда были достаточно вескими (по их мнению). Отобранный злостным соседом лишний метр земли при постройке забора, разбросанный «врагом» мусор на чужой территории, «случайно» оставленная машина, перегородившая подъездную дорожку к соседнему дому, недобросовестная конкуренция, попытки переманить покупателей. Затем постепенно начали и их жены — чем выше становился статус семей, тем больше каждая из женщин пыталась превзойти соперницу, будь то выбор одежды, список курсов и клубов по интересам, организация званых вечеров для соседей. Так что, когда у обоих семей с разницей в год появились сыновья, вся округа прекрасно понимала, что детям с самого рождения суждено было враждовать. И соседи естественно собирались с огромным любопытством наблюдать за каждым витком развития драмы этих Монтекки и Капулетти местного разлива. К чести Бан Чана и Ким Хонджуна, они не сразу пошли по стопам своих родителей. Усилиями матерей им не довелось посещать один и тот же детский сад, поэтому, едва начав более-менее самостоятельно исследовать мир за высокими коваными воротами родных домов, они неизбежно столкнулись носами в прямом смысле этого слова. — Ну и огромный у тебя нос, — задумчиво пробормотал маленький Ким Хонджун, поправляя свой розовый беретик. К четырем годам он уже достаточно хорошо разговаривал, читал и писал, и даже подавал признаки музыкального таланта — хоть и проявлялся он в громыхании кастрюль и ритмичном стуке любых тяжелых предметов по полу. — На свой посмотри, — пробурчал Бан Чан, потирая ушибленный нос. В пять лет он еще не успел стать музыкальным гением, зато твердо усвоил, что привычка бездумно раздавать тумаки ни к чему хорошему не приводила, и лучше сначала обсудить проблему. — У меня прекрасный нос, вообще-то, — заявил Хонджун. Мама учила его любить всего себя и гордиться даже тем, чего другие постеснялись бы. — Как скажешь, как скажешь, — не стал спорить Чан. Как минимум, потому что нос Ким Хонджуна действительно выглядел очень мило. К сожалению, ростки дружбы, едва-едва пробившиеся в тот момент, так и не успели пустить корни. Спустя несколько недель мамы ребят узнали о том, с кем именно их сыновья подружились, и, не сговариваясь, строго настрого запретили любое общение под страхом лишения всех благ — конфет, мультиков, подарков на Рождество. Будь ребята чуть непослушней, они наверняка настояли бы на том, чтобы сохранить их хрупкую детскую дружбу и противостоять злым и ничего не понимающим взрослым. Но что Чан, что Хонджун, бесконечно любили своих родителей, во всем их слушались, и если им сказали, что дружить с соседским мальчиком нехорошо, то повода усомниться у них не было. К тому же, какая там дружба сравнится с горой подарков на Рождество — от вкусных конфет, до блестящих машинок и фигурок любимых супергероев. Не то шли, не то летели годы, и мало да помалу Хонджун и Чан стали частью непримиримой межсемейной вражды. Отчасти идя по стопам отцов и матерей, отчасти из-за череды глупых случайностей и детского, переросшего в юношеский максимализма, отчасти — из-за друзей, которые словно по злому умыслу судьбы тоже так и рвались вцепиться друг в друга. Ким Хонджун был первой любовью Бан Чана, но когда Чан только-только набрался смелости признаться в своих чувствах, Хонджун во всеуслышание объявил, что встречается с Пак Сонхва. Чан был тем, кто случайно удалил все демо с ноутбука Хонджуна, и за это ему никогда не будет прощения. Хонджун всегда был слишком ярким, громким, активным, притягивающим внимание к себе и проблемам, которые он сам считал важными, а Бан Чан видел в этом одно лишь позерство, предпочитая помогать не словом, а делом. Бан Чан выиграл школьный музыкальный конкурс и создал свою группу (зная о том, что всего этого хотел добиться Хонджун). В последствии, что бы Хонджун ни делал — писал музыку, сочинял тексты песен, собирался с друзьями в группу, — окружающими это воспринималось, как попытки подражать Чану. К последнему году совместного обучения в школе от изначального тепла в их отношениях не осталось и следа. Чан, слишком увлеченный подготовкой к выпускным экзаменам, поступлению в университет и переезду в общежитие, пытался просто не обращать на надоедливого младшего внимания, а когда не получалось — срывался. Хонджун, справедливо полагая, что им осталось терпеть друг друга только год, и пользуясь своим положением свободного от выпускного школьника, отрывался по полной, доводя Чана до белого каления (с молчаливого одобрения отца и при активном бездействии матери). В конце концов, Чан выпустился из школы. Большая часть преподавателей, да и родители парней, вздохнули с облегчением. Пронеслись каникулы, пришло время снова вернуться за парты. Вот только Хонджун никак не мог избавиться от ощущения, что чего-то не хватало. Или кого-то. Год, который Хонджун провел в школе в одиночестве, можно было с легким сердцем назвать потраченным впустую. Хоть подготовка к экзаменам и занимала львиную долю времени, Хонджун все равно умудрялся заскучать без компании своего вечного врага. Ноги сами несли его к местам, где они с Чаном чаще всего сталкивались, глаза невольно выискивали знакомую взлохмаченную шевелюру в толпе старшеклассников, пока мозг забывал, что теперь он сам был в самом старшем классе школы. Музыка не писалась, а тексты песен становились все грустнее. Конечно же, Хонджун не видел никакой закономерности, списывая все на расставание с Сонхва. Причин того, почему у них «не срослось» он, увы, не совсем понимал. За что ему от Сонхва достался отдельный обиженный взгляд. Но все как плохие, так и хорошие мысли вылетели из головы Ким Хонджуна в тот момент, когда он заметил такую до боли знакомую макушку в первую же неделю учебы в университете. При всем своем (достаточно обоснованном) самомнении, Ким Хонджун был не очень умным. Он конечно же следил за Чаном в твиттере, инстаграме, и периодически на саундклауде, но ему и в голову не приходило проверить его страницу на фейсбуке, где синим по белому было написано, в каком университете тот учился. Мать Чана не очень спешила распространяться, что ее сын пошел на музыкального продюсера, а не юриста или бизнесмена, а мама Хонджуна не собиралась спрашивать, чтобы никто не подумал, что ей любопытно. Так и получилось, что зная, что Чан ел на завтрак, с кем вчера отдыхал в баре, и что думал по поводу последнего фильма Марвел, Хонджун понятия не имел, где учился его заклятый враг. Осознав, что им предстоит терпеть друг друга еще несколько лет, Хонджун жутко разозлился, немного расстроился, и в самой глубине души слегка обрадовался. Прошлый год был до безобразия скучным, а жизнь без Бан Чана под боком оказалась совсем пресной. Первая неделя в университете оказалась слишком напряженной, так что Хонджун видел своего заклятого друга только мельком и в окружении кучи свидетелей. Возможно, встреться они в в нормальной обстановке, без привычных ярлыков, им удалось бы начать если не с чистого, то хотя бы с перечеркнутого листа. Но у судьбы были на них свои планы, поэтому встретились они в темной подворотне, глубокой ночью, посреди драки. Как бы Хонджун и Чан не пытались, они так и не смогли понять, кто именно начал первым. Минхо, прижимая ведерко мороженого к распухшей брови, цедил сквозь стиснутые зубы, что только отбивался. Уён, разбрасывая стулья и доводя всех окружающих до ранней стадии глухоты, кричал, что никогда бы не напал первым. Но факт оставался фактом — друзья Бан Чана подрались с друзьями Ким Хонджуна и, не найдя в себе моральных сил сесть и поговорить, предпочли просто друг друга возненавидеть с новой силой. Хонджуну и Чану ничего не оставалось, кроме как вжиться в уже привычные роли лидеров двух воинствующих групп. Но каким-то неведомым образом, на этот раз их отношения пошли по другому пути. Все началось с одного ланча в кафетерии. Ничего необычного, это был даже не первый день месяца и не понедельник. — Почему, просто за что, чем я это заслужил, — Хонджун потерянно смотрел на задание, где черным по белому было написано, что для успешной сдачи экзамена по одному из основных предметов в конце семестра, ему необходимо было найти готового сотрудничать с ним старшекурсника (ну, сравнительно легко), уговорить заняться совместным проектом в свободное от учебы время (уже сложнее), и защитить его перед комиссией (сложно, но выполнимо). В чем подвох? Старшекурсник должен был быть с того же направления и специализации, что и Хонджун, а это сужало выбор до еле-еле двадцати человек на весь университет, среди которых естественно затесался Чан со своими друзьями — Чанбином и Джисоном. Выбор был очевиден. Поэтому Хонджун опросил в порядке приоритета от умных к Чану, и никто не смог ему помочь, все были либо слишком заняты, либо им было все равно на непонятно откуда взявшегося первокурсника. Так что под конец второй недели у Хонджуна осталось только три варианта, а если быть откровенным, то один, ведь без молчаливого одобрения Чана, ни Джисон, ни Чанбин не стали бы его слушать. Учитывая, что оставленный Уёном синяк под глазом Минхо, парня Джисона, сходил неделю, тот не стал бы помогать Хонджуну даже будь они с Чаном в более теплых отношениях, а выходцу из богатой семьи Чанбину Хонджуну нечего было предложить. Так что Чан стал единственной надеждой Хонджуна. Что и объясняло его растерянность на грани слез. — Ну во-первых, — Ёсан вытянул руку, готовясь загибать пальцы, но Уён вовремя его остановил, оперативно засунув ему в рот лист салата с мясом. — Знаю я твое «во-первых», молчи, а. — Впхпрвхы, — Ёсан не сдавался, чем заработал тычок в бок. — Я тебе по-хорошему говорю заткнись, а, чего ты вылезаешь, а, ешь давай молча, жуй, жуй, — Уён поспешно скинул Ёсану на тарелку еще несколько листьев, прибавив сверху все, что сам не хотел есть. — А что такого он может сказать? — Хонджун отвлекся от своих заметок. Уён с Ёсаном переглянулись, ведя свой мысленный диалог, что безумно бесило Хонджуна примерно всегда. Он, может, тоже хотел, чтобы кто-то понимал его с полуслова, но Сонхва поступил в другой университет и очень редко отвечал на сообщения и звонки. — Ну-у, — Уён неуверенно потыкал палочками в свой рис, — понимаешь… — Это тебе за то, что ты идиот, — припечатал Ёсан, наконец-то прожевав. — Кто? — Хонджун округлил глаза, впервые услышав такое от Ёсана. — Я же говорил, — фыркнул Ёсан, за что тут же еще раз получил в бочину. — Ну просто, это очевидно. — Что очевидно? — честно говоря, рядом с Ёсаном, Хонджун действительно иногда чувствовал себя идиотом. — Что вам с Бан Чаном нужно переспать. Вы выпустите пар и перестанете задирать друг друга при каждой встрече, а видитесь вы чаще, чем Уён дрочит на Сана. — Ну, тут по фактам, — Уён горестно вздохнул, совсем не обращая внимания на отвисшую челюсть Хонджуна. — Я и Чан? Бан Чан? — Если рядом есть другой красавчик, на которого ты пускаешь слюни еще с детсадовского возраста, пожалуйста, познакомь нас, — фыркнул Уён, а затем, подумав, забрал у Ёсана с тарелки запеченный перец обратно себе. — Но мы же враги! — От ненависти к любви один горячий секс в раздевалке, — парировал Уён. — В его случае в студии звукозаписи, — подправил Ёсан. — Тем более удобно, не надо даже сдерживаться, звукоизоляция все решает. — Вы извращенцы, — Хонджун встал, чувствуя, как пылают от стыда щеки и подхватил рюкзак, — и извращенцы. — Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты, — глубокомысленно изрек Ёсан, и, подумав, отобрал у Уёна злополучный перец. — Ни убавить, ни прибавить, эй, ты куда, верни, это моя порция витаминов, ты свои сам ищи или умирай в одиночестве! — ни разбушевавшийся Уён, ни спокойный Ёсан, ни смущенный Хонджун не заметили, как внезапно напрягся сидящий к ним спиной за соседним столиком Феликс. Казалось бы, этот разговор не должен был никак особо повлиять на Хонджуна, просто очередное дурачество Уёна и Ёсана. И тем не менее, всю последующую неделю Хонджун ловил себя на странных мыслях. Казалось бы, как можно было еще больше обращаться внимания на Чана, когда львиная доля его школьных лет была целиком и полностью посвящена мыслям об этом наглом, самоуверенном, сексуальном и нестерпимом дураке. Но если раньше это были отголоски вражды, молчаливые или громкие пожелания подавиться, полусформированные идеи как унизить, облапошить, просто довести до белого каления, то теперь помыслы Хонджуна слегка сменили направленность. И ему вообще не нравилось, куда это все двигалось. Хонджун, может, никогда не хотел задумываться о том, какое у Чана интересное лицо. Не в плане, что было бы неплохо заехать в него кулаком, а что его достаточно крупные черты прекрасно между собой гармонировали, а пухлая верхняя губа, по предвзятому мнению Хонджуна, порожденному двумя бессонными ночами и по какой-то причине сдвоенной лекции со второкурсниками, вообще была произведением искусства. И о том, как ярко и широко он улыбался (когда не смотрел на Хонджуна), тоже думать не хотелось. Как Чан обычно запрокидывал голову, когда громко хохотал над чьей-то шуткой, и взгляду открывалась такая мощная шея, длинная шея, которой конца и края нет, часами целуй — не выцелуешь. А бедра? Эти бедра, между которыми можно было бы и умереть. Когда Хонджун неосознанно порадовался, что ни разу не пересекался с Чаном в раздевалке, не потому, что ему было бы противно видеть заклятого врага, а потому, что понял, что его реакция на голый торс Чана была бы более чем красноречива, то осознал две вещи: первое, Уёну с Ёсаном пизда за то, что они открыли Хонджуну глаза, второе — он в полном дерьме. Самым логичным было бы просто забить. У Хонджуна крашей в жизни было достаточно, на некоторых угораздило по паре раз, а какие-то просто чередовались, сменяясь по кругу каждую неделю. Он не то чтобы был влюбчивым, он просто, ну, любил людей. Но, откровенно говоря, Хонджун не мог забить на Чана начиная с четырех лет, и пытаться сейчас было уже немного поздно. Можно было бы начать рационализировать по примеру Ёсана, тот вечно все по логике разводил, поэтому до сих пор девственником ходил, при его-то неземной красоте. Но куда там Хонджуну до рациональных мыслей, он не мог никак запомнить, что не спать трое суток, а потом идти на пары по высшей математике, которую он никогда не любил и не умел, но взял факультативом из-за краша на лаборанта, не лучшая идея. Хонджун так бы и страдал дальше, пока преподаватель злосчастного курса по продюсированию не напомнил им о том, что чем ближе конец семестра, тем меньше времени на работу над проектом. Так что, скрепя сердце и поминая всех лихом, Хонджун пошел на поклон к Чану. Тот, как назло, все время находился в окружении своих друзей, которые, конечно же, по инерции не питали к Хонджуну теплых чувств. Поэтому потенциально неудобная просьба превратилась в буквально испытание на прочность. Первым препятствием на пути к заветному «отлично» за проект стал Минхо. — Куда? — спросил он, встав стеной между Хонджуном и группой друзей, окруживших Чана на трибунах, где они собрались, наблюдая за тренировкой Джисона. — Эм, поговорить с Чаном? Минхо окинул его таким взглядом, будто Хонджун был ни дать ни взять международным преступником, прищурился, но, помедлив, пропустил. Следующим стал Хёнджин, от вида которого у Хонджуна холодок по спине прошел, несмотря на ангельскую внешность и на этот раз нежно-розовые волосы. Он ничего не сказал, только посмотрел с выжидающим вызовом в глазах, словно подначивая первым ворваться в драку. Хонджун, мог бы и, может, даже хотел бы — на зависть Уёну, который вечно сетовал что из всей шайки Бан Чана ему удалось подраться только с Минхо. Но на кону стоял важный проект за который Хонджун принципиально хотел получить высший балл, поэтому, скрепя сердце пришлось вежливо кивнуть и пойти на уступки. — Пропусти, пожалуйста, — Хонджун попытался прозвучать как можно спокойнее. — С чего бы? — лениво поинтересовался Хёнджин. — Мне нужно поговорить с Чаном. — Опять же, с чего бы? — По личному делу, — Хонджун чувствовал, как постепенно начинает закипать, но изо всех сил держал себя в руках. Он не собирался срываться и тем самым подтверждать нелепые слухи о том, какой он забияка. — Не помню, чтобы у вас с ним были личные дела, — а Хёнджину все было как об стенку горохом. — Пока нет, поэтому нам и надо поговорить. Пропусти. Пожалуйста. Хёнджин явно собирался ответить что-то колкое, но тут Чан отвлекся от своего ноутбука и все-таки заметил Хонджуна (что, вообще-то было обидно, мог бы и пораньше) и, словно какой-то важный чиновник, махнул рукой: «Пропусти, Хёнджинни.» Нехотя, тот отошел в сторону, и Хонджун наконец-то добрался до главного босса. — Ты что-то хотел? — Чан посмотрел на него с искренним интересом, пусть и с насмешливой искрой во взгляде. Всякий официоз в общении они откинули еще несколько лет назад — точнее, Хонджун откинул, а Чан воспринял это как должное. — Да. В общем, — Хонджун мысленно попросил прощения у родителей, ведь «отлично» за проект само себя не поставит. — Мне очень нужна твоя помощь. Судя по удивленным лицам абсолютно всех присутствующих, они ожидали чего угодно кроме этого. — И чем же я могу помочь? — Препод по продюсированию дал задание скооперироваться с кем-то из старших и сделать проект. — Дай угадаю, тебе все отказали? Хонджун красноречиво поджал губы, промолчав. — Неудивительно, я бы тоже отказал. — Минхо, помолчи, — Чан задумчиво пожевал губу, окинув Хонджуна внимательным взглядом. — А что сразу он? С чего тебе помогать Хонджуну вообще? — не остался в стороне Хёнджин. — Если вы собираетесь меня грязью поливать, как будто я не в трех шагах от вас стою, то я пошел, — Хонджун нетерпеливо фыркнул, не планируя унижаться еще больше. Феликс, до этого молчавший, дернул Чана за рукав, заставив наклониться, и зашептал что-то ему на ухо, украдкой бросая на Хонджуна взгляд. Тот, не желая расстраивать светловолосое чудо, покорно остался стоять, засунув руки в карманы шорт и мысленно сетуя на каждое свое решение в жизни, приведшее его сюда. — Ладно, не будем ссориться на ровном месте, — в конце концов вздохнул Чан, отодвинувшись от замолчавшего Феликса. — У тебя уже есть идеи? Минхо с Хёнджином с ошарашенным видом в один миг резко обернулись к своему негласному лидеру, но тот словно и не заметил, в какой шок их поверг. — Да, — осторожно ответил Хонджун, боясь спугнуть удачу. — Тогда это не должно занять много времени. — Ты действительно собрался ему помогать что ли? — Вспомни меня в прошлом году. Я Джебом-хёна преследовал неделю и оббивал пороги аудиторий, где у него были занятия. — Ну и что? Пусть он тоже так делает, — Минхо пренебрежительно кивнул в сторону Хонджуна. — Надо быть добрее, — произнес Феликс, глядя прямо на Минхо, и тот быстро стушевался под укоризненным взглядом. — Давай встретимся завтра после занятий и обсудим все? — спросил Чан с самой добродушной на памяти Хонджуна улыбкой. — Да, хорошо. Чан улыбнулся еще раз, явно на прощание, и повернулся обратно к своему ноуту, потеряв всякий интерес к Хонджуну, который в тот самый момент ловил бабочек в животе и с ужасающей ясностью осознавал, как сильно он попал. Возможно, у Хонджуна были бы шансы противостоять своей внезапной увлеченности Чаном или хотя бы зарубить ее на корню. Если бы Чан в процессе их вынужденного сотрудничества грубил, ставил палки в колеса и всячески портил ему жизнь, как в школьные годы. Но как назло, Чан казался самым прелестным солнцем на свете (после Феликса), и и без того хрупкие стены Хонджуна начали давать трещины. Чан вел себя корректно, почти обходительно. Заставлял их делать перерывы, хотя Хонджун привык к многочасовым рабочим сессиям за стареньким компом. Обеспечивал едой, когда Хонджун опять забывал дома ланч, а бежать в столовую не хотелось от слова совсем (и не только из-за длинных очередей и любопытных глаз). Чан подбадривал, когда казалось бы выверенная мелодия упорно отказывалась звучать, как надо, шутил, когда настроение Хонджуна опускалось ниже ватерлинии, успокаивающе клал руку на плечо, приговаривая, что все будет впорядке, когда все двадцать шесть открытых программ зависали пустыми экранами, а Хонджун с ужасом вспоминал, что последнее сохранение сделал несколько часов назад. Чан был… идеальным. Неудивительно, что в блокнотах Хонджуна начало появляться все больше зарисовок с его профилем, наброски песен, которые он откладывал на потом, на после проекта, наполнялись любовным флером, и даже Уён понял, что что-то происходило, а ведь он год не замечал, что встречается с лучшим другом. Правда у внезапной зоркости Уёна был единственный недостаток: он начал задавать неудобные вопросы. Точнее один, и на нем Хонджун спалился, как зеленый школьник. — Ну и как тебе работать с Чаном? — спросил Уён в редкий выходной, когда они все оказались свободны и выбрались в город. Хонджун замешкался, не зная, как ответить, и уткнулся носом в стакан с колой, бормоча что-то себе под нос. — Посмотри, он покраснел, — с довольной улыбкой заворковал Уён, получая искреннее наслаждение от страданий своего друга. — Влюблен, — беспощадно подытожил Ёсан. — Точно. — Гони косарь. — У меня нет мелких! — Ну, значит, ты платишь за курицу. — Но она стоит дороже! — Твои проблемы. Надо было быть готовым, — как ни в чем ни бывало парировал Ёсан и сосредоточенно вгрызся в куриное крылышко, как будто это именно оно поставило ему неуд по физике. — П-подождите, — Хонджун перевел ошарашенный взгляд с возмущенного Уёна на невозмутимого Ёсана и обратно, — вы что, ставили на меня ставки? — Самый легкий способ быстро заработать себе на обед. — Ну так как Чан? — насмешливо переспросил Уён, пытаясь незаметно стащить у Ёсана крылышко. — Он… удивительный, — выдохнул Хонджун, не зная, как еще описать клубок чувств и эмоций у себя в груди. — Ну все, — вздохнул Уён, отчаянно сражаясь с Ёсаном, заметившим коварный маневр друга и насмерть вставшим на защиту своей еды. — Пациент потерян. И на это Хонджуну нечего было возразить. Он бы долго еще терзался муками, если бы семестр не подошел к концу. В день сдачи проекта, он на нервах подскочил ни свет ни заря, оказавшись у двери в аудиторию за два часа до назначенного времени. Хонджун настолько волновался (правда, только отчасти из-за оценки), что даже Ёсан пожелал ему удачи, а Уён пообещал материть во всю мощь своего словарного запаса. Как будто он когда-то прекращал это делать. Хонджун бесцеремонно уселся с ногами на подоконник, нервно покусывая ногти и разрывая кожицу до крови. Текст песни, открытый в заметках на телефоне расплывался нечитаемыми ниточками черноты перед глазами, хоть он и вызубрил его наизусть. Положа руку на сердце, Хонджун был уверен в конечном результате проекта. Они с Чаном делали то, что у них получалось лучше всего — писали музыку и кайфовали. Правда, когда они дурачились, записывая гайд, или перекидывались рифмами, словно воланчиком, работая над текстом, Хонджун не задумывался о том, как будет стоять, готовясь выступить, словно какой-то трейни на ежемесячном прослушивании. Разве что песня была его от и до. С вкраплениями Чана. И от этого на душе ворочались непонятные, тяжелые мысли. Хонджун привык, что его музыка была только его. В школе, Минги то и дело встревал со своими идеями для текстов, но не вмешивался в мелодию. Ёсан, или Уён с Саном, дурачась, могли иной раз из любопытства нажать пару кнопок, а Хонджун, смеясь, оставлял их лепту. Впрочем, ни одну из мелодий он так и не смог пока довести до того самого логического конца, когда песня из потуг робкого мальчишки превратилась бы хотя бы в заявку на потенциал. Но этот проект, эта мелодия и текст… Эта песня была от и до чем-то иным. Она носила на себе их общий отпечаток, словно связывая крепкой нитью. От этого Хонджуну становилось не по себе, потому что он никак не мог найти названия для этого чувства, да и откровенно говоря даже не пытался. Слишком боязно было. — Эй, Джун! — внезапно, откуда ни возьмись, рядом с ним материализовался Чан. — Ты как? Волнуешься? — Сам как думаешь? — нервно огрызнулся Хонджун, кинув взгляд на свои дрожащие и покрасневшие руки. — Сам то здесь какими судьбами? У тебя же экзамен. — До него еще полно времени, так что решил забежать, тебя проведать. Как знал, что ты уже здесь будешь, — улыбнулся Чан, став напротив Хонджуна, прислонившись плечом к стене, но глядя куда-то в окно. Явно не желая давить своим взглядом. — Но ты же знаешь, что все будет в порядке? У тебя получилась потрясная песня. — Вообще-то, у нас. И я ожидал от тебя чего-то получше, — проворчал Хонджун, пытаясь подавить внезапно образовавшийся в горле ком. Не хватало еще расплакаться перед комиссией из-за того, какой Чан идеальный. — Ну, я это уже прошел, так что считай, что говорю по опыту, а не из вежливости, — произнес Чан, ни разу не осуждая или обижаясь, за что получил еще один мысленный плюсик в карму. — Что сказал преподаватель? — Что песня очень хорошая. — У кого будет решающий голос в комиссии? — У преподавателя, — насупившись, ответил Хонджун, уже зная, куда Чан клонит. — Вот видишь. Значит, все схвачено, — Чан подбадривающе похлопал Хонджуна по плечу. А ведь месяц назад это показалось бы недостижимой мечтой. Два месяца назад — дикостью. — Тебе говорили, что ты слишком прагматичный, и иногда людям нужно просто выговориться и услышать какую-то безумную идею в ответ? — фыркнул Хонджун, невольно улыбаясь. — Ну, если хочешь, можем поджечь машины преподов. Или залить краской документы. Или попросить Минхо что-то предложить. Или Уёна. Они бы точно что-то безумное придумали. А потом подрались. — А потом нас поймают и исключат, что куда хуже двойки за проект. — И кто теперь прагматик? Хонджун открыл было рот, чтобы возразить, но отвлекся на раздавшийся невдалеке звук шагов. Не успел он соскочить с подоконника, как из-за поворота показался мистер Пак в компании двух незнакомых Хонджуну преподавателей. Обменявшись со студентами приветственными поклонами, все трое скрылись за дверями аудитории. — Ты справишься, обещаю, — неожиданно тихо и серьезно произнес Чан, внимательно наблюдая за Хонджуном. — Надеюсь, — тот слабо улыбнулся в ответ, сползая по стене вниз, и мешком оседая на пол. — В крайнем случае — подготовишься к экзамену и сдашь его на сто из ста, — Чан бросил взгляд на часы на руке и шепотом чертыхнулся. — Мне пора бежать на свой зачет. Найди меня потом и расскажи, как все прошло. Если что, мы сегодня с Минхо идем в бар. — Хорошо, — пробормотал Хонджун, зарывшись обеими руками в волосы и нервно оттягивая пряди. — Эй, а ты это всерьез? — Что? — Чан непонимающе нахмурился, поправив сползающую лямку рюкзака. — Подожжешь машину препода, если меня завалят? Чан улыбнулся, ничего не ответив, но блеснувший в его глазах огонь рассказал Хонджуну все, что тому нужно было знать. И внезапно все стало на свои места. Хонджун знал, как назвать чувство, что поселилось у него в груди. До сдачи проекта оставалось чуть больше часа. А Хонджун был не самым умным и точно не самым последовательным человеком на земле. Поэтому он взял, дрожащими пальцами открыл приложение заметок на телефоне, и начал писать. Слова лились из него непрерывным потоком, знай успевай печатать. Он спешил не столько, чтобы успеть до сдачи, сколько уловить мысль, вцепиться ей за хвост достаточно крепко и не дать ускользнуть. Изначальная версия песни была про взросление, отчаянные и неловкие попытки найти себя в жизни, попытаться поймать тонкую грань между взрослым и ответственным и детским и непосредственным. Новый текст Хонджуна звучал совсем в другом ключе. Он писал о маленьком мальчике, который всю жизнь думал, что живет не в клетке, а на самом деле она была просто просторной, и он не видел прутьев. О мальчике, который не знал, что такое настоящая ненависть, но понимал какого это — ненавидеть по указанию. Который еще не узнал, что такое любовь и очень боялся спутать ее с дружбой, но что-то горячо пульсирующее за грудиной подсказывало ему правильный ответ. Хонджун писал о том, что знал, что будет больно, и он, наверное, никогда не будет к этому готов, но и жить в блеклом подобии иллюзии выбора было не для него. Он дописал текст за двадцать минут до сдачи, с удивлением обнаружив, что его одногруппники уже собрались у аудитории, кто преспокойно болтая, кто на коленках внося последние правки. Сделав пару глубоких вдохов, Хонджун на несколько секунд прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Уняв дрожь в пальцах и потратив еще несколько минут на бессовестное подслушивание взволнованных попыток Соён наконец-то определиться какую из трех песен она собиралась представить, Хонджун несколько раз перечитал получившийся текст, по ходу исправляя ошибки, заменяя не совсем удачно подобранные слова и расшифровывая в спешке напечатанные сокращения. Конечно же он волновался. И мог вернуться к отрепетированному тексту. Но такой вариант был больше похож на предательство чего-то хрупкого и трепещущего внутри, поэтому Хонджун все оставшееся время упрямо по кругу перечитывал текст, прогоняя его через себя и с каждым разом все больше убеждаясь, что вот оно, то, за что он, может, и не получит отлично, но чем ему точно хотелось бы поделиться с миром. Мистер Пак, даже если и был удивлен внезапной сменой текста, виду не подал, согласно кивая на похвалу, как оказалось, будущих преподавателей и, дай бог, когда-нибудь коллег Хонджуна. Из кабинета он вышел с твердой «отлично» и автоматом за экзамен. Уже дома, после пятичасового сна и двух чашек кофе, Хонджун любовно собрал все черновики, с трепетом перебирая вырванные из всевозможных блокнотов листы, скользя взглядом по пометкам Чана. Ночь Хонджун провел запершись в комнате, робко записывая вокальную партию с новым текстом, затем накладывая ее на мелодию. Итоговую песню он послушал только один раз, сознательно не разрешив себе кинуться тут же исправлять мелкие недочеты, и сохранил отдельным файлом в запароленную папку. А затем, по какому-то наитию, сбросил еще и себе на телефон. Чану он скинул короткое «Сдал» и так и не пошел его искать на следующий день. И через день тоже. До конца сессии он волшебным образом не столкнулся с Чаном ни разу, сознательно не желая с ним встречаться, даже случайно. Слишком многое нужно было обдумать. На третий день каникул, сидя в теплом уюте кафе и наблюдая за тем, как Уён и Ёсан почти умиротворенно поглощали маленький тортик в две руки, пока Сан попеременно нежничал то с одним, то с вторым, Хонджун наконец-то решился. — Я собираюсь признаться Чану, что он мне нравится, — объявил он. — Давно пора, — кивнул Уён, вскинув большой палец вверх. — Отличное решение, — поддакнул Ёсан. — Надеюсь, ты будешь либо счастлив, либо разобьешь ему сердце, и таким образом отомстишь за годы потраченных на него нервов. — Но тогда вам придется помириться с его друзьями, — осторожно добавил Хонджун, внимательно следя за реакцией. — Нет, — тут возмутился Уён, от гнева аж не донеся ложку с двумя коктейльными вишенками. Его заминкой сразу же воспользовался Сан, стремительно рванув вперед и съев лакомство (в процессе, чуть не столкнувшись носом с Ёсаном, который попытался предпринять тот же маневр, но оказался не таким проворным). — Уён. — Я сказал нет, — тот факт, что Уён даже не обратил внимания на потерю вишенок, из-за которых, собственно, и настаивал на этом торте, говорил громче всяких слов о серьезности вопроса. — Как твоя любовная жизнь связана с разбитым носом Минхо? — Напрямую, — устало выдохнул Хонджун. — Именно, — вклинился Сан, успокаивающе поглаживая своего парня по спине. — Что если он или Хёнджин убедят Чана, что негоже с такими, как мы, якшаться. — Да, они употребят именно это слово, — хмыкнул Ёсан. — Я подумал, оно отлично подойдет по контексту, — Сан насупился, что всегда было его секретным оружием. — Ну что ты, солнышко, подходит безумно, — тут же заворковал Уён, смазанно целуя Сана в щеку. Тот расплылся в улыбке, нежась в лучах внимания аки мартовский кот. — Не отвлекаемся от темы, — кашлянул Хонджун, прекрасно зная, что этих двоих лучше остановить на ранней стадии. — Если у нас с Чаном будет шанс, пообещайте, что хотя бы попытаетесь в цивилизованное общение с его друзьями. — Я постараюсь, — смирившись, вздохнул Уён, грустно рассматривая свою пустую и облизанную Саном ложку. — Тебя это тоже касается, Ёсан. — Но я же никогда не принимал участия в драках. — Тебе и не нужно, ты людей до слез одним взглядом доводишь. — Но если у вас не выгорит, нам можно будет устроить им темную? — внезапно вскинулся Уён. — Нужно, — усмехнулся Хонджун и чуть не оглох от победного вскрика Уёна. Не дав себе времени на передумать, Хонджун написал Чану «давай встретимся?» на следующий же день, неосознанно надеясь, что тот проигнорирует сообщение. Может, от этого всем было бы легче. Но Чан конечно же ответил «да, давай, мне не терпится увидеться». Мысленно, Хонджун невольно добавил «и разбить твое сердце», причем голосом Минхо, что прозвучало вдвойне страшно. Они встретились в парке недалеко от универа. Там было тихо, спокойно, много кустов, в которых можно незаметно спрятать тело, и мало камер. В таких стрессовых ситуациях Хонджун часто думал, как Уён. Истеричный ход мыслей, из-за которого Хонджун, сидя на лавочке, изредка ни с того, ни с сего, смеялся вслух, наверняка пугал редких прохожих, но помогал сбросить хотя бы часть напряжения. — Хонджун! — Чан возник рядом словно ниоткуда, вырвав его из глубин невеселых мыслей. — Не бей меня, я сам не знаю как это получилось! — испуганно пролепетал Хонджун в ответ, а затем, осознав, что он ляпнул, тут же спрятал горящее от стыда лицо в ладонях. — А? — Чан неловко почесал макушку. — Простить за что? — А, я пропустил эту часть… — Хонджун мысленно отвесил себе подзатыльник за то, что испортил настолько важный и ответственный момент, и, решив, что толку останавливаться, можно было и позориться до конца, выдохнул: — прости, но, в общем, тут такое дело, тымненравишься. Хонджун замер испуганной ланью, не зная, стоило ли ему сразу подорваться и метнуться прочь из парка или дождаться робких попыток Чана очень мягко его зафрендзонить. — Хах… — Чан нервно улыбнулся, и боже, как же Хонджун любил эту его улыбку, — это неожиданно. — Нео… неожиданно? — переспросил Хонджун, мысленно уже готовясь услышать начало печально-известного «дело не в тебе, а во мне» монолога. — Ага. Просто, ты тоже. — Что я тоже? — Хонджун непонимающе уставился на Чана, который присел рядом с ним на лавку, нервно теребя в руках стянутые перчатки. — Тоже мне нравишься? — почему-то, ответ Чана прозвучал, как вопрос. — Чего? — Ну вот так, — Чан передернул плечами, отвернувшись, но Хонджун все равно успел заметить стыдливый румянец на его щеках. — Я? — на всякий случай еще раз уточнил он. — Ага, — выдохнул Чан, взлохматив волосы на макушке, и одному богу было известно, каких усилий стоило Хонджуну заставить себя не потянуться и не пригладить торчащие во все стороны пряди. — Я сам в шоке. — В смысле ты в шоке? — Хонджун сам не понял, как возмутился. — Думаешь, я так себе вариант? — Нет-нет, ты замечательный, очень, талантливый, и у тебя все еще такой же милый нос, — Чан нервно замахал руками, — и весь ты из себя такой милый. Знаешь, с тобой рядом всегда так спокойно. Ты очень… успокаивающий. — А. Спасибо, — Хонджун моргнул пару раз, не совсем понимая, можно ли отнести характеристику «успокаивающий» к комплиментам, и дает ли такой эпитет право на шанс на отношения. Чан замолчал, словно ожидая чего-то от Хонджуна. Который мысленно все еще застрял на том, какой он успокаивающий и с милым носом. Не какой он красивый, желанный, и надежный будущий муж и отец детей. И с каждой секундой молчание из неловкого становилось все более откровенно грустным. — Эм. Я должен что-то сказать? — наконец Хонджун сломался, не зная, как вывести их разговор хоть в какое-то продуктивное русло. — Да нет, нет, — покачал головой Чан, все так же не поворачиваясь к нему лицом. Хонджун мысленно прокрутил их встречу с самого начала, но так и не смог придумать, за что зацепиться. Поэтому он решил применить свое секретное оружие — представить, что рядом с ним стоял Уён. «Ну какие же вы идиоты, ” — тут же мысленно возвел руки к небу воображаемый Уён, осуждающе глядя на Хонджуна. «Но вот ты особенно. Ты что, Чана не знаешь? Он же слова три года подбирать будет, попутно загоняясь. Вы пока оба разродитесь, я с Минхо уже двадцать раз помирюсь. Чего ты боишься? Что он тебя пошлет? Он? Серьезно? Ты с ним проект делал месяца полтора. Ты его всю жизнь знаешь, он за тех, кто ему дорог, глотку порвет. Так что берешь и говоришь. Пусть ахинею, не важно. Начнешь говорить ты, авось он продолжит, и вот глядишь, ваша свадьба наступит раньше, чем я поседею.» Показав мысленному Уёну мысленный средний палец, Хонджун улыбнулся и, осмелев, положил руку на плечо Чану, привлекая к себе его внимание. — Ты нравишься мне. Я просто не очень хорош в словах. — У тебя отличные тексты песен, — тут же возразил Чан, но повернулся к Хонджуну, несмело заглядывая ему в глаза. — Песни не живая речь, — Хонджун пожал плечами. — Когда пишешь их, есть время подумать. А я часами репетировал речь, но когда настал тот самый момент, все испортил. Тем более, не могу же я сказать «Чан, у тебя глаза, как скопления галактик, я в них теряюсь, а потом снова нахожу себя, ярче, чем прежде, больше, чем когда-либо». — Я бы понял, — улыбнулся Чан, — это очень красиво, Джун. — Вот. Так что, ты можешь не стесняться. Знаешь, говори, что думаешь, я все… — Хонджун запнулся, захлебнувшись словами, еще до конца не поняв, куда им двигаться с этой точки. — А у меня аж мозг выключился, и я даже если хотел бы, ничего не сказал, — огорченно вздохнул Чан и тут же нервно добавил: — ты, наверное, разочарован? — Нет, ты что, я вообще думал, что ты меня сразу пошлешь. Мы же вроде враги. Или по крайней мере считались им. — Вроде да, — неуверенно протянул Чан. — Знаешь, я тут подумал. С тобой было так весело враждовать, — хмыкнул Хонджун, вспоминая, каким скучным был последний год в школе без Чана. — Да-а. — Чан? — М? — Как думаешь… — Хонджун вздохнул, решаясь, — встречаться будет веселее? — Не попробуем — не узнаем. — Ну да, — Хонджун неловко кивнул, не понимая, было ли это да, и если было, то можно ли уже целовать Чана или еще неприлично. — Эм, я… Так неловко, обычно я не настолько плох, но вижу тебя и просто… — Теряешь дар речи от моей красоты? — усмехнулся Хонджун, чувствуя, как постепенно расслабляется. — Ты слишком много времени проводишь с Уёном, — проворчал Чан. — Возможно, но мне не каждый день говорят комплименты, так что приходится выкручиваться самому. — Я бы говорил, — как-то отстраненно произнес Чан и тут же снова покраснел, смутившись. — М? — Комплименты тебе. Каждый день. Ты этого заслуживаешь, — под конец Чана было едва-едва слышно, так тихо он говорил. — Чанни? — М? — неуверенно улыбнулся тот. — Ты мне очень нравишься, — и Хонджун еще никогда ни в чем не был так уверен. Следующие несколько часов они провели гуляя по парку, покупая друг другу кофе и обсуждая все на свете. И как по-разному и в то же время одинаково они воспринимали свою вражду, как их семьи, казалось, начали терпимее относиться друг к другу. В какой-то момент Хонджун осмелел и даже дал Чану послушать новую версию их песни. Они стояли вдвоем, залитые теплым светом фонарного столба, пока с неба сыпались одинокие снежинки, и Хонджун с трепетом наблюдал за тем, как на глазах Чана выступают слезы. Их первый поцелуй оказался соленым. Кто бы мог подумать. Уже много позже, медленно направляясь в сторону автобусной остановки, Чан задал животрепещущий вопрос, о котором они все это время предпочитали не задумываться. — А что насчет наших друзей? — поинтересовался Чан, выкидывая пустой стаканчик из-под кофе, и пряча левую руку обратно в карман, тут же переплетая пальцы с пригревшейся там рукой Хонджуна. — Уён, Сан и Ёсан знают. Никто из них не читал мне лекций, так что они не против, скорее всего. Сделают из этого очередной повод спорить на бедного меня и оббирать друг друга. Но, если что, они обещали отрезать тебе яйца, если ты меня обидишь. На всякий случай предупреждаю. — Я почти уверен, что услышал бы тоже самое от Минхо, — усмехнулся Чан. — Правда, вместе с лекцией о том, какой я идиот. — Минхо… — задумчиво протянул Хонджун. — Что, страшно? — Вообще-то да. — Не бойся, — Чан игриво боднул Хонджуна носом в плечо. — По крайней мере не его. — Может, пока не будем говорить им? — И тогда они обидятся и будет только хуже. Представь обиженного Хёнджина. — Согласен, тут уже легче пережить реакцию родителей, — Хонджун мысленно содрогнулся. — Тем более, что я уверен, что они смирятся куда быстрее. Иногда мне даже кажется, что мы все неплохо бы сдружились, если бы просто приложили чуточку усилий. — Только не говори об этом Уёну, он из принципа не станет. — А родители… Если они будут против, мы просто сбежим и будем зарабатывать на жизнь музыкой. Станем знаменитыми продюсерами, а от истории нашей любви фанаты будут приходить в восторг и накручивать прослушивания и просмотры. И тогда все осознают, как были неправы, попросят прощения и помирятся с нами. — Звучит как надежный план покорения музыкального Олимпа. — И сделаем мы это вместе, — не удержавшись, Чан поцеловал Хонджуна в щеку. — Вместе, — прошептал внезапно севшим голосом Хонджун, смущенно отвернувшись, и скользнул взглядом по витрине магазина, мимо которого они как раз шли. И на долю секунды ему показалось, что он видел в отражении другого себя — маленького мальчика, нашедшего нового друга, еще не знающего, сколько придется пережить, но не придающего этому никакого значения. Потому что его сердце, молодое, маленькое, уже тогда знало. Им суждено было быть вместе.