На грани дружбы

      — Каждый раз одно и то же.       Вместо ответа на мои слова послышалось тихое шипение. За первым порывом злости я и не заметила, как слишком сильно затянула бинт, тем самым делая боль ещё сильнее.       — Прости, — все последующие движения были в разы осторожнее и медленнее предыдущих.       Первые порывы эмоций прошли, а вместе с ними отступила и злость, заменяясь сочувствием. Всё-таки Елена тоже не была особо рада полученным ранениям, а также вероятности того, что после этого всего останутся шрамы. У меня же каждый раз просыпалась жалость. При виде того, как сильно её может покалечить работа становилось больно. А от мыслей о том, что однажды после полученных ранений она может не выжить было страшно.       Не в первой мне было обрабатывать её раны и перебинтовывать их. Но каждый новый раз сердце сжималось всё сильнее. Порой, когда Елена отделывалась парой царапин, приходило облегчение. Не слишком сильное, ведь мысль о том, что она так часто рискует своей жизнью спасая кого-то — пугала. Но с другой стороны, это было лучше того, что было сейчас.       На плече – след от отрекошетившей пули. Рана не слишком большая, но достаточно глубокая. Так, что если не перевязать плечо вовремя, можно потерять много крови. Потому я сейчас и занималась тем, что аккуратно накладывала бинт на только что обработанное ранение. Стараясь действовать как можно нежнее, чтобы не причинить ей боли, я всё равно периодически слышала тихие постанывания, смешанные с ругательствами.       Хотелось как можно скорее закончить это дело и просто обнять её. Прижать к себе, погладить по волосам и спине, а после сказать, что всё будет хорошо. Что она молодец, что после этой раны не останется шрама. Что в конце концов всё будет хорошо.       Аккуратно накладывая последние слои бинта, отрезаю его, после слегка затягивая, дабы он не развязался. Если не брать во внимание ранение на плече, дела обстоят очень даже хорошо. На остальном теле всего лишь пара ушибов и синяков от неудачных падений.       — Как это произошло? — зная, что скорее всего от услышанной истории я приду в ужас, всё равно спрашиваю. Потому что знаю, что ей нужно выговориться.       Проходит ещё какое-то время, за которое она не издаёт не звука. Комнату наполняет лишь звук тихого дыхания, смешанный с запахом медицинских препаратов. На кухонном столе открытая аптечка. Полупустая, ведь буквально полчаса назад самым важным было найти обезболивающее, дабы облегчить страдания Елены.       — Всё шло отлично, мы зачистили периметр и обезвредили вдов, дав им противоядие, — звук её хриплого от слёз голоса разрезает тишину, — а потом, оказалось, что была ещё одна. Наташа услышала шорох, потянула меня на себя, так что мы смогли увернуться от пуль. Но мы среагировали не сразу, потому одна из пуль пошла по откосной и… вот.       За весь короткий рассказ можно было заметить, как с медленного и спокойного темп её рассказа становился всё более быстрым и тихим. Так, что под конец она говорила почти что шёпотом.       После этого ненадолго воцарилась тишина. Со стороны Елены не было слышно ни звука, но я понимала, что она лишь сдерживает себя, дабы не заплакать. Потому, поддавшись секундному порыву, я обнимаю её.       Из-за того, что до этого онa сидела на стуле, а я устроилась на коленях возле неё, объятия выходят не совсем удобными. Тем не менее, никто не спешит их разрывать. В первые мгновения Елена сидит не двигаясь, но уже через секунду я чувствую её руки у себя на спине.       Тёплые, они обнимают меня, не сильно прижимая к себе. От того, как уютно мне становится в тот момент, внутри разливается тепло. Её кожа под моими ладонями кажется очень мягкой и нежной. На секунду у меня в голове мелькает мысль о том, что должно быть целовать её было бы ещё более приятно.       Не успев даже вдоволь подумать об этом, меня обрывают. Её руки, до этого покосившиеся у меня на спине перемещаются на талию и слегка тянут на себя, тем самым заставляя подняться. Секунда, и я уже сижу у неё на коленях. Выходит так, что я отказываюсь лицом к лицу к ней, а мои ноги свисают в бок.       Немного опешив, я всё же понимаю, что сделала она это лишь для того, чтобы мне было удобнее. Потому, стараясь сильно не думать, устраиваю руки у неё на шее, кладя голову ей на плечо.       Не сказала бы, что такие моменты между нами были редкостью. Тем не менее, каждый из них был особо трепетным. В дружеские отношения такая близость не совсем вписывалась. По крайней мере, так казалось мне. Для Елены, привыкшей не подпускать никого близко к себе, такие жесты были высшей степенью доверия. И я с охотой отвечала на них.       Аккуратные поглаживания по спине успокаивали, даря умиротворение. В то же время, как бы хорошо мне сейчас не было, я не могла перестать думать о том, что ей может быть неудобно. Всё-таки, рана была достаточно большой. А если учитывать то, что мои руки покоились на её шее и плечах, я вполне могла сделать ей больно.       Будто услышав мои мысли, она слегка отстраняется, но рук не отнимает. Пары секунд прямого контакта глаз ей вполне хватает, чтобы смутиться. Теперь уже, смотря не на меня, а куда-то в сторону, она произносит:       — Ты не обижаешься?       — С чего ты вдруг?       — Ну, меня ведь опять ранили, — в такие моменты она была самой настоящей. Снимая все маски она не боялась показать свою настоящую натуру. Потому что доверяла мне. Порой, казалось, что даже перед Наташей, — той, которая была с ней очень близка, она не была такой. Всё время Елена будто строила из себя взрослого серьёзного человека, не позволяя себе лишнего. Но сейчас, рядом со мной, она открывалась так, как не открывалась никому. Она не боялась показаться слабой, потому что знала, что может мне доверять.       — Разве в этом есть твоя вина? — она вновь взглянула на меня, — Ты ведь делаешь благородное дело. Спасаешь других вдов, даря им нормальную жизнь, при этом рискуя своей. Это достойно уважения. А я готова хоть всю жизнь обрабатывать твои раны.       На её лице появляется некое подобие улыбки, дающей понять, что мои слова подействовали на неё. Продолжая чувствовать некую неловкость, застывшую в воздухе, решаю разрядить атмосферу.       — Не просто так конечно. Придётся заплатить.       На мгновение задумавшись, после улыбка на её лице растягивается ещё шире. С тем лишь отличием, что теперь она была не тёплой и доброй, а пошлой. За столь короткое время она вновь успела надеть все свои маски. А я же, своими словами спровоцировала её на порцию похабных шуточек.       — И чем же мне тебе заплатить, малышка?       Чёрт. Обычно я с лёгкостью могла ответить на такое, но сегодня явно был не тот день. В голову как назло ничего не приходило, поэтому мне оставалось только упорно отводить взгляд, дабы не встретиться им с ней. ***       — Я, конечно, всё понимаю, но позволь спросить. Что это такое? — после обработки всех ран она сразу же направилась к гостиную, где её ждал небольшой сюрприз.       — Это? — кивнув на небольшой клубочек, свернувшийся на кровати, смотрю на неё, — это пёсик.       — Я вижу. Меня интересует, что он здесь делает.       Со всей любовью Елены к животным, она была категорически против того, чтобы заводить кого-либо из них. То ли дело было в неудачном опыте в прошлом, то ли в том, что она боялась ответственности. Как бы там ни было, узнать настоящую причину мне никогда не удавалось.       Даже после многочисленных разговоров мне не удавалось уговорить её завести хотя бы хомяка. Самым весомым аргументом с её стороны было то, что это она любезно разрешила мне пожить у себя, а не наоборот. И, так как квартира была её, то и главной здесь была она. Во всех смыслах этого слова.       Она смотрела на меня взглядом, не требующим возражений. Но я всё же решила попытать удачу.       — Я нашла его на улице, под машиной. Думаешь, я могла пройти мимо?       — Ладно, допустим. Но теперь, когда ты его спасла, мы должны подыскать ему дом.       — Давай оставим?       — Нет.       — Почему нет?       — Мы не можем его оставить.       — Почему?       Ответом на этот вопрос послужил её суровый взгляд. От безысходности в этот момент мне резко захотелось плакать. Дело было даже не в том, что она оставалась непоколебимой. Скорее в том, что она попросту что-то недоговаривала, а, значит, не доверяла мне. Эти мысли делали мне больнее всего.       Ведь то, как сильно я доверяла ей, порой заставляло меня чувствовать себя слабой. Порой, она будто бы понемногу начинала открываться мне, но когда я делала это в ответ, Елена сразу же закрывалась, не произнося больше ни слова.       Отчасти, такая реакция была объяснимой и ничего удивительного в ней не было. В то же время её скрытность часто заставляла чувствовать себя плохо. Я знала, что она доверяет мне больше, чем той же самой Наташе, знала, что ближе меня у неё никого нет. Но я всё равно чувствовала, что она что-то не договаривает. Каждый раз, вскользь упоминая в разговоре то, что было до нашего знакомства, она резко обрывалась. Она будто боялась чего-то.       — Почему ты так не хочешь оставить её? — понимая, что сейчас сама раздуваю ссору из ничего, всё же продолжаю. — Я не прошу тебя ухаживать за ним или чего-то ещё.       В ответ я вновь получаю лишь молчание.       — Я уже столько раз просила тебя об этом. Не обязательно заводить волкодава или овчарку, мне хватило бы и обычной дворняжки. Кошки, хомяка. Да кого угодно, — с каждым словом говорить становилось всё тяжелее. Под конец я уже всхлипывала после каждого слова, но продолжала. — Я просто не хочу быть одна. Ты очень часто находишься на миссиях, а никого кроме тебя у меня нет. Мне просто нужно кого-то любить…       Под конец я уже перестаю контролировать себя. Я не издаю ни звука, по щекам просто текут слёзы. Слёзы обиды, горечи. Слёзы разочарования. Не в Елене, а в жизни в целом. Хоть я и понимала, что повод для слёз, а уж тем более для ссоры, глупый, ничего не могла поделать. Сейчас, всё то, что копилось во мне долгое время, вырвалось наружу. Я даже не была уверена в том, что основной причиной был её отказ.       — Так люби меня.       Три простых слова, нарушивших затянувшуюся тишину, заставляют меня взглянуть на неё. Встретившись с Еленой взглядом, я замечаю, что выражение её лица изменилось. Вместо непоколебимой решимости на нём теперь отражалась грусть и… тоска?       Я не была уверена в последнем, ибо разобрать её эмоции всегда было тяжело.       Будучи не в состоянии вымолвить и слова, продолжала смотреть на неё, стараясь понять, что же она имела в виду. Почти сразу же поняв, что её слова прозвучали странно, Елена спешит объясниться.       — В смысле… я не хочу никого заводить, потому что знаю, как больно терять животных. Даже если не сразу, а через десять лет, это всё равно произойдёт. Ты всё равно рано или поздно потеряешь это животное. Терять животных ещё больнее, чем терять людей, — на какое-то время она замолкает, раздумывая, стоит ли продолжать. — А я не хочу, чтобы тебе было больно.       Её последние слова заставляют меня задуматься. Дело было даже не в них самих, а в том, как они были сказаны. Беспокойство и забота скользили в этих словах слишком явно.       По-прежнему продолжая молчать, я недоумённо смотрю как неё. Елена же, смотря в одну точку, размышляет над чем-то, не двигаясь. После, через какое-то время, она наконец делает шаг мне навстречу. А потом ещё один, и ещё. До тех пор, пока не оказывается совсем рядом со мной. И больше не двигается.       Сейчас очень сильно была заметна наша разница в росте. Какие-то семь сантиметров, практически не выделяющиеся в остальное время, на данный момент играли большую роль. И как бы странно это ни было, но преимущество в росте вовсе не прибавляло мне уверенности. По крайней мере, из нас двоих сейчас я всячески старалась спрятать глаза. Дело было в том, что я начала жалеть о сказанных словах, боясь, что они могли её задеть.       — Всё в порядке? — едва успокоившись, её слова вновь заставляют меня разволноваться. Единственное, что я сейчас испытывала — стыд. За себя и свои слова. Хотя отчасти я понимала, что вызваны они были обидой, ситуацию это не улучшало.       Не получив ответа, она задумывается, но лишь на пару секунд. После я ощущаю её сильные руки, тянущие на себя, а после обнимающие за талию. Она утыкается носом где-то в районе моих ключиц, наслаждаясь мгновением. Похоже, Елену, в отличие от меня, данная ситуация ничуть не смущает. Для неё такие проявления чувств не были обыденностью, но видимо, сейчас она решила переступить через себя, дабы извиниться.       — Прости. Я понимаю что ты чувствуешь, но… давай выйдем, — даже не договорив, она резко отстраняется, направляясь на балкон. Видимо, проявления тактильности на сегодня окончены.       Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться следом за ней, что я и сделала.       Едва ступив на балкон, сразу замечаю состояние Елены. В целом, она выглядит как и всегда, но в её сбившемся дыхании отчётливо видно нервозность. Потому, она сразу же передаётся и мне. Вредная привычка себя накручивать отнюдь не помогает, заставляя бояться предстоящего разговора ещё сильнее.       — В детстве у меня… у нас была собака. — её слова так громко звучат в стоящей вокруг тишине, заставляя встрепенуться. — Оскар, если я не ошибаюсь. Мне тогда было лет 5, может чуть больше. Его завели лишь для того, чтобы создать видимость семьи. Впрочем, так было и со всеми нами.       На фоне моросящего дождя её голос успокаивает и будто согревает изнутри. Появляется желание, чтобы она не переставала говорить.       — Хоть я и была маленькой, но привязалась к нему. А потом, когда всё это закончилось, а нам пришлось бежать, мы оставили его там. Одного. Не знаю, что было с ним после, но я как сейчас помню его глаза. Они были такими грустными, но в тоже время он будто всё понимал и не обижался.       — Ты не знаешь, что с ним стало? — её история от чего-то трогает до глубины души.       — Нет. Когда всё только случилось, до моих вопросов, конечно же, никому не было дела. А когда я освободилась от всего, был ли смысл узнавать? За эти 20 с лишним лет он вряд ли ещё остался в живых.       Не зная, куда себя деть, я неловко стояла возле неё, также оперевшись на перила. Взгляд то и дело бегал по лицу Лены, улавливая все её эмоции. А их было много.       — Я понимаю, что это не то же самое, когда питомец умирает. Но мне было больно. Я была ребёнком и я привязалась к животному, а его так грубо вычеркнули из моей жизни. Знаю, что с тобой такого не случиться, но всё же я не хочу, чтобы ты испытывала то же, что и я.       Всё её откровение заставляет меня задуматься. В голове крутится лишь две мысли. Одна из них о том, что её беспокойство обо мне всё же очень приятно. А вторая это скорее не мысль, а прямой вопрос.       — Может ты сама боишься к нему привязаться?       — Может.       И она замолкает. Не знаю, как долго длиться эта тишина, но она вовсе не давит на нас. Она скорее комфортная. Все откровения, за исключением одного, были высказаны, так что теперь на душе царил покой. Мне не хотелось думать ни о чём. Я просто наслаждалась моментом и Еленой.       — В любом случае, я не привяжусь к кому-то сильнее, чем уже привязалась к тебе.       А потом она вновь замолкает. Только в этот раз её взгляд устремляется не вдаль, а на меня. Похоже, она ждёт ответной реакции. Я же слегка впадаю в ступор, не понимая до конца, что значат эти слова. То есть, они доказывают, что я дорога ей. Но как именно она ко мне привязана? Как к другу, или…? Почему-то от последней мысли сердце начинает биться быстрее, хоть я и осознаю, насколько она бредовая.       — Что? — повернувшись к ней, я только сейчас осознаю, как близко мы находимся. Возможно, в любой другой раз я не обратила бы на это внимание, но сейчас разыгравшееся воображение сыграло со мной злую шутку. Единственным, о чём я могла думать, были её глаза, без толики стеснения смотрящие в мои.       — Ты дорога мне, вот что. — на её лице появляется улыбка, однако она совсем не успокаивает.       По правде говоря, в данный момент Елена выглядит особо красиво. Старая изношенная майка, благодаря которой виднеется недавно полученное плечевое ранение. Волосы, когда-то собранные в хвост, сейчас растрепались, спадая на её лицо. Искусанные от волнения губы, над которыми была видна небольшая царапина. По-видимому, также полученная в ходе миссии. И глаза. Зелёные, с оттенком карего, казались немного усталыми, но в то же время смотрели на меня с такой нежностью.       — Как подруга? — сама не заметила, как перешла на шёпот.       — А ты хочешь иначе? — не знаю, в какую именно игру мы играли, но одно я поняла отчётливо. Это нужно прекращать, пока я не натворила глупостей.       Отступить назад мне не даёт рука, накрывающая мою ладонь. Мягко переплетая наши пальцы, Елена всё ещё не отводит от меня взгляда. Почему мне кажется, что ничем хорошим это не кончится?