маленький блестящий шарик с характерным звуком упал на мокрый асфальт и покатился вперёд, маня за собой сверкающими бликами.
она не поняла откуда тот взялся. застыла на месте, безнадёжно ссутулившись и засунув руки подальше в карманы. ветер хлестал по незащищённой шее – кусал до слёз больно. окоченев до самых костей, ниточек из которых они были сделаны, уже не уделяешь внимания таким мелочам, как какой-то камешек, внезапно свалившийся с неба.
но всё же ускорилась, обогнала и преградила путь шарика ботинком. красивый перестук завершил движение. она нехотя нагнулась за находкой, чувствуя себя полностью разбитой и болезненно пустой.
без удивления обнаружила красные руки – следствие прогулки в позднее холодное время. ещё и после дождя. оглядевшись по сторонам и не увидев ни одной живой души на ближайший километр, она удивилась больше.
синие разводы мягко текли внутри стекла, набегали волнами на тёмно-фиолетовый и закручивались спиралью вглубь. что-то необратимо печальное было в этих цветах. как цвет той самой тоски, когда ничего не радует, а хочется. хочется и радоваться, и чувствовать, но по-настоящему – по живому.
она сильно-сильно сжала шарик, старалась ощутить его материальность, впитать в себя понимание этого.
иногда так страшно не чувствовать отклика в подкорке сознания на банальное прикосновение к чему-то. всё кажется нереальным, а разум – ложью. и с головой окунаешься в панику, задыхаешься, теряешься внутри.
с минуту подумав, она не выбрасывает вещицу, а вместе с кулаком убирает обратно в карман. может быть это глупо. и странно. ни единой души, кого вообще волнует, кроме неё?
продолжает идти, мысленно жалуясь на боль в шее и плечах – точно от постоянного съёживания, никак иначе. пахнет влажностью, травой и свежестью. бесшумно, даже машин нет. немножко тянет в области сердца и солнечного сплетения, пальцы по своей воле теребят шарик и внутреннюю сторону кармана. дышать хочется. чтоб одна астма заменилась другой.
на набережной одиноко, вода беспокойна и стоит шум разбивающихся о гальку капель. присев на первую попавшуюся скамейку, она глубоко вдохнула запах моря.
в лес бы сходить – в сосновый бор. где ветки начинаются далеко на высоте, и вся земля мягкая от иголок. там всегда легче, грудь не сдавливает, тело может наконец-то расслабиться, а голова отключиться.
поверхность шарика скрипит под ногтем. она достаёт его и вертит в разные стороны без всякой причины. нужно ли ей это? просто выбросить – можно прямо в воду, где унесёт морским течением. и найдёт он свой дом на дне.
мысли путаются, скручиваются в клубок, шуршат и кусают. кусают и давят, давят, давят. двигаться не хочется, каждая клеточка – неподъёмный груз и тело собственное душит. в такие моменты хочется глаза закрыть – навсегда – и улететь.
ноготь оставляет белую царапинку. пульсирует тяжко, бухает в ушах сердце – душа – и раздаётся звук по всему телу. время будто замедляется, становится гуще, ощутимей и болью вьётся от затылка по позвоночнику. крыльями по плечам к лопаткам.
она молчит, потому что слова не имеют веса и смысла. не дают того успокоения, умиротворения, которого ждёт. а хочет ли?
ветер ворошит листья деревьев, кустарников, воздух вибрирует.
любви хочется. как в историях, где тепло и душевно. и уже немного больше, чем чувства на двоих – уже тишина и покой. где опорой и каменной стеной. но может ли она?
забирается с ногами на скамейку, подтягивает ближе, хоть как-то спастись от покалывающего холода. внутри как огонёк горит, пытается согреть, а больней только. хочется злиться, кричать на ветер, подраться с ним, чтобы отстал, и плакать очень. до боли в глазах сдерживается и пустует.
она голову запрокидывает, смотрит на медленно светлеющее небо, чёрные облака и задаётся вопросом: стереть всё до белого листа или оставить всепоглощающую черноту? ту чернильницу, что давно смеётся над останками, прахом и пеплом.
замедлить, замереть, постоять в тишине и насладиться ничем. потом можно и впитывать всё, как губка, чтобы выжать и снова впитать. и ни капли не доберётся, ведь к чему. а если не к чему, то смысл пытаться?
шарик звякает о камни, выроненный в раздумьях. снова постукивает, катиться. такой синий печальный, фиолетовый задумчивый. падает с края – и прямо в гальку.
она подскакивает, спешит взглянуть. вода отступила, секунда – смоет. прыгает вниз, хватает и море захлёстывает её обувь, попадая в ботинки.
залезает на край, ещё больше замёрзшая и уставшая. зачем трепыхается? утонул бы и утонул – как хотела.
но не хочется. жить хочется. чуток подольше, совсем немного, просто посмотреть.
прижимает поцарапанный шарик к груди, как самое ценное и подрагивает вся. каждый день нужно вырывать зубами, вгрызаться до крови и костей, реанимировать внутри что-то. что ещё есть, но уже давно за гранью. и выбираться не хочет.
домой возвращается точно так же, как шла к морю. надеясь – совершенно нет – найти другой перестук. улица пройдена в ожидании, даже стекло будто напряжено.
но нет ни сейчас, ни далеко после – у самого заворота во двор – нет стука.
она оставляет шарик на тумбочке перед сном – так, чтобы видеть если проснётся. больше разочарованная прогулкой, чем отдохнувшая.
а во сне – или наяву – видит ту самую улицу. и слышит песню из дождя. шарики, отражая тусклый свет фонарей и звёзд стучали по асфальту, катились в разные стороны и говорили каждый о своём.
«хочу научиться играть на гитаре»
«хочу написать лучшую книгу»
«хочу увидеть горы»
«хочу отправиться в кругосветное путешествие»
«хочу достичь конца радуги»
«хочу найти себя»
она обняла себя за плечи, оглушённая и смущённая постукиванием.
затем чёрные шарики градом посыпались на неё, заглушая, оттесняя остальные. их звучание опасной дробью отражалось в ушах, угрожающе давило, заставляло задыхаться.
закрутившись, загнувшись, сжавшись, она проснулась и схватилась за тумбочку, почти в отчаянье.
синий шарик неуверенно сверкнул. он был на месте.
весь следующий день мучительно ждал наступления вечера. как только солнце скрылось, воздух вздохнул с облегчением и сменился на морозную свежесть.
в то же время, она уже шла с намеченной целью и шариком в кармане на набережную. не оглядываясь, не ожидая, всё ещё разбитая и пустая, бесконечно уставшая и тяжёлая.
море шумело не меньше, скалилось своей синевой. эта синева не была печальной.
она подошла к краю – тому, за которым была галька, обкусанная водой.
сжала до боли шарик, обвела немного шершавые грани большим пальцем и мягко поцеловала, почти не касаясь, как к крыльям бабочки
и бросила
в море
«Хочу жить»
