Любовь - это ты

.. Я совершенно не понимала, что со мной происходит. Мне было всего восемь лет, когда она впервые появилась в моей жизни, и определённо не просто так. Будто так распорядилась сама госпожа Судьба. Всего восемь лет, а я не могла оторвать от неё заинтересованного взгляда, следующего за любыми её перемещениями и движениями, когда она того не видела. Но стоило ей повернуться - мои глаза тут же смущённо утыкались в доску или учебник, принимая максимально серьёзное выражение. Марианна Григорьевна , учительница французского, была невероятной и действовала на меня столь же невероятно. Я обожала её предмет, уроки, зубрила все правила, идеальным почерком расписывала упражнения, учила пересказы текстов, стремилась быть лучшей и параллельно обдумывала новые способы привлечения внимания к себе - насколько позволял мой нежный возраст, конечно. Очень радовало то, что я действительно любила учиться, а не просто так батрачила за похвалу и внимание. - Тома! У нас сегодня будет вот этот диктант, - я подбежала к своей тёте на кухню с учебником и ткнула пальцем в параграф. - И ты, конечно, всё выучила, - без удивления сказала та, пробежавшись глазами по странице и размешивая ложкой кофе. - Oui, - я состроила хитрую мордочку, как улыбающийся фиолетовый эмодзи с рожками. Моя тётя Тамара в прошлом сама преподавала французский, работала в моей же школе и была коллегой Марианны Григорьевны, но потом решила перейти в другую профессию. Это была одна из причин моей тесной эмоциональной связи с ней, со школой и с французским. Тётя иногда помогала мне с учёбой, хоть я и справлялась самостоятельно, но мнение эксперта никогда не мешало, к тому же в разговоры неизбежно вставлялись приятные реплики о моей учительнице. И вот мне уже пятнадцать. Я научилась смотреть Марианне в глаза, хоть и не очень долго. Это было удобно - слушаешь объяснения новой темы, а сама в это время разглядываешь её. Для меня зрительные контакты с людьми всегда были трудным делом - даже с самыми близкими. Я боялась смотреть в глаза даже матери. По мере взросления ход моих мыслей принимал новые неожиданные обороты, гормончики бушевали, будни наливались новыми красками (в общем, ничего необычного), а моя старательность, усидчивость и серьёзность оставались на прежнем уровне. Я не сдавала позиций и была одной из лучших в классе. Чтобы Ума - и плохо училась? Ну уж нет, разве что наступил бы всемирный апокалипсис с чумой и адским пламенем - может, тогда я бы и сдала позиции, и то не факт. Уроки Марианны (по совместительству она была еще и нашей классной руководительницей) были для меня праздником, большой ответственностью, радостью, гордостью и в какой-то степени смыслом жизни на протяжении нескольких лет. В желудке порхали бабочки,а в голову ударяли эндорфины, когда по вечерам на общих собраниях вместе с предками она называла моё имя вкупе с похвалой и комплиментами. - В этом месяце могу выделить Уму, как одну из лучших, - на весь класс произнесла Марианна, изящно поправив челку и вертя в пальцах шариковую ручку. Кажется, мой отец, сидевший справа от меня за партой, зарделся вместе со мной, но не подал вида, поскольку на людях не принято. Это у нас семейное. Я обожала эти моменты и тихо злорадствовала, но старалась сохранять невозмутимое выражение лица, чтобы не дай боже дать кому-то повод догадываться о моих тайных страстях. Они были только моими, личным оружием против хандры, жизненных трудностей и плохого настроения. Француженка была моим маяком, поддержкой, детской и подростковой любовью и примером для подражания. А ещё она говорила, что у меня всегда есть своё собственное мнение по какой-либо проблеме или вопросу, и я не принадлежу стаду овечек. Может потому меня не особо любила основная масса класса? Спустя какое-то время под шумок и шелест бумаги папа наклонился ко мне и тихо сказал: - Какая красивая женщина, эта ваша Григорьевна. - Ага, - кивнула я, и в желудке снова что-то приятно трепыхнулось. Я предполагала, что красивой её считали не только мы с папой. Немногочисленные отцы, сидевшие в классе, не отводили взгляда от Марианны, следуя взглядами за её перемещениями по классу, когда она раздавала учебные табели и ещё какие-то нужные бумаги. Под её дальнейшие разглагольствования о сдаче денег на обеды и графике уборки школьной территории я так же тихонько разглядывала учительницу, наслаждаясь моментом, вечером и своей жизнью. Натуральные белые волосы до плеч, яркие голубые глаза, очень женственная фигура, классический шмот с элементами романтики в виде подвески на шее и маленьких кружев на рубашке. В Марианне не было совершенно никакого напряжения даже перед примерно пятьюдесятью людьми, собравшимися в большом классе, что было для меня интересно и удивительно, поскольку я сама дико нервничала перед таким количеством народа, когда приходилось выступать с докладами или чем-то ещё. Мягкие движения тела, одна рука медленно перелистывает бумаги на столе, вторая легко проводит по подбородку, касается щеки, заправляет прядь волос за ухо. - Кто-то снова выломал верхний косяк двери в кабинете на третьем этаже, - устало сказала она, нахмурив брови и окидывая детей и родителей внимательным взглядом. Дети притихли. Кто-то уткнулся в парты, делая вид "ниче не знаю, моя хата с краю". Француженка говорила вкрадчиво, серьёзно, без повышения тона, отчего было даже страшнее, чем если бы она кричала. - В общем, да, надо будет чинить, болтается на соплях, вдруг ещё упадет кому-нибудь на голову, - продолжала Марианна, поймав мой взгляд на себе. И я внезапно улыбнулась. Она продолжала смотреть на меня молча и так же нахмурившись, и спустя несколько секунд до меня дошло, что мои улыбоны сейчас совершенно не к месту, поскольку нас отчитывают. Я случайно засмотрелась на красотку и потеряла нить разговора. "Упс..", - пронеслось в голове, и я в момент сменила выражение лица. Могу поклясться, что у учительницы дрогнули уголки рта, но тут же вернулись в обратное положение. Она отвернулась и продолжила вещать про дверной косяк и прочие беды, а я осталась в своём легком ступоре от нашего безмолвного диалога глазами. Вообще-то я знала, кто сломал косяк, поскольку лично видела, что на нём качался шестидесятикилограммовый одноклассник, как на турнике. Через полчаса собрание закончилось, все задвигали стульями, зашуршали куртками, переговариваясь. Я прошествовала за папой к выходу, попрощавшись с Марианной через плечи толпы народа, подошедших к ней по личным вопросам. Вечер дома обещал быть томным в обществе учебников, интернета, зелёного чая и британского кота, который любил валяться на моём рабочем столе, когда я за ним работала. * А вишенкой на торте было то, что Марианна жила в одном доме с моей тётей, мимо которого мы с папой обычно и проезжали на машине по пути домой, и в котором я так часто обитала сама. Иногда я вспоминала моменты из детства, когда мы с двоюродной сестрой гоняли мяч во дворе или играли в бадминтон, тётя сидела где-то неподалёку или общалась с соседями, в том числе с француженкой, а та в совершенно милом домашнем аутфите и без макияжа развешивала бельё в глубине того же самого двора. Повзрослев, я даже жалела о том, что была слишком сильно увлечена играми, когда Тома кричала мне: - Ума! Тут Марианна Григорьевна, иди поздоровайся! А я не слышала...