endsville

— Так бы и дрочил на твое лицо целыми днями, — Ацуму тычет указательным пальцем в кончик прямого носа Сакусы, который тут же морщится от этих слов. — Мерзко, — Сакуса мягко хлопает по беспокоящей его лицо чужой ладони, словно отгоняя муху, и поправляет очки на переносице. Ацуму прищелкивает языком и повторяет свое действие более настойчиво — ведёт подушечкой по крыльям носа, очерчивая их, заостряет своё внимание на губном желобке и трёт это место более усердно. Киёми весь подбирается, перестаёт дышать, замирая, будто ожидая подвоха. — Дыши, Оми-оми, — шепчет Ацуму и тут же начинает смеяться, глядя на растерянное, но сердитое лицо своего парня. — Такой милый, когда удаётся застать тебя врасплох. Сакуса смотрит прямо в душу своими чёрными глазами, а затем перехватывает все ещё мельтешащие около своего лица пальцы. Крепко сжимает, Ацуму ждёт — вот-вот отдёрнет их в сторону подальше, и Киёми колеблется всего секунду. Подносит к губам и с трепетом целует шершавые подушечки, вызывая у Мии мини-взрыв в голове. Кончики ушей краснеют у обоих — у одного, потому что слишком долго шёл к подобному, у второго — потому что Ацуму на такое реагирует слишком явно. — Не делай так больше, — шёпотом произносит Сакуса уже без эмоций во взгляде, но Мия все видит. Подмечает каждое изменение, словно беркут на охоте, цепляется за какие-то искорки в темных глазах и улыбается. — Нет. Откровенно дразнится, вновь высчитывает границы и пытается влезть глубже. — Тебе это нравится, Оми, — шепчет Ацуму в ответ и льнет к твёрдому плечу виском, буравя взглядом чернильные зрачки напротив. — Как я довожу тебя, — играется кончиками пальцев с лежащей вдоль тела Сакусы рукой, водит подушечками по выпуклым венам, рисует ногтем по линиям на ладони, а затем прижимается пахом и с силой смыкает чужие пальцы вокруг своего члена. Киёми резко вздыхает и вновь перестаёт дышать, увлечённый Ацуму. — А мне нравится, когда ты смотришь на меня вот так. — Вот так? — на резком выдохе интересуется Сакуса, и Ацуму чувствует, как ладонь под его пальцами начинает дрожать. — Будто я — самый вкусный десерт в твоей жизни. Как те кексики, которые я пеку для тебя по праздникам. В глазах Киёми полная неразбериха, потому что Мия точно знает — разумом он где-то далеко. Стоит только Ацуму слегка выпустить когти и начать посылать недвусмысленные намеки, Сакуса будто специально становится податливым и принимает абсолютно все без исключений. Ведётся на многочисленные провокации и с головой уходит в процесс. Делает все именно так, как любит Ацуму, и показывает поразительную искренность при этом. — Потому что ты и есть самое вкусное. И по праздникам я предпочту тебя, а не кексики, — Киёми перекатывается через Ацуму, подминая его под себя и вдавливая бедра между чужих ног. Мия от неожиданности стонет, выгибается навстречу заводящим прикосновениям, обхватывает одной ногой под коленом Сакусы, притираясь теснее. Смотрит на хаос внутри чёрных глаз, видя собственных танцующих бесенят в отражении. — Только по праздникам? Киёми снова замирает. Ацуму видит — усердно думает над тем, что сказать, потому что атмосфера немного напряжённая для привычной язвительности. Сгустилась за считанные секунды только лишь потому, что Мию его парень заводит практически в любое время. — С тобой для меня каждый день — праздник. Ловушка за Сакусой захлопывается, но Ацуму сам попадается на свой же крючок — растворяется в жарких словах, которые так хотел услышать, и чувствует, как внутренности плавятся от этого жара. Переполняются нежностью и начинают душить. Ацуму хватается за домашнюю футболку Киёми и тянет на себя — пробирается пальцами под ткань, царапает горячую кожу. Зубы прикусывают нижнюю челюсть жадно — с каждым разом все глубже и глубже вонзаясь в кость. Покрытая слюной кожа приятно охлаждается, да только Сакуса этого не ощущает. Утопает целиком и полностью в распластанном под ним парне, сходит потихоньку с ума от необузданных и все ещё непонятных эмоций. Немного чужеродных и ошеломляющих. Мия ненасытен. Целует по-привычному глубоко, но страстно — будто впервые. Кусается за кончик языка, втягивает нижнюю губу, посасывая, извивается от накалившихся ощущений. И Сакуса как-то послушно вторит этой нетерпеливости — надавливает большим пальцем на нижнюю челюсть Ацуму, одергивая губу, и впивается с новым поцелуем. Грубым, неподвластным. Дыхание громкое, рваное, и поцелуй от этого ещё более развязный — такой бесконечно влажный и тягучий. Сакуса отстраняется. Грудь бешено вздымается, в темных глазах поволока — смотрит на разложившегося Ацуму и не видит, как быстро он раздевается. Только то, как мелькает все больше обнажающаяся светлая кожа. Как ноги с крупными икрами вытягиваются вдоль и подталкивают коленями, поторапливая, как длинные пальцы крепко обхватывают взбухший член. Слышит, как несдержанно Мия стонет, и как собственное сердце делает кульбит, начиная ударять о грудную клетку ещё громче. Привычным движением он сдергивает очки с носа, откидывая на тумбу, быстро снимает майку через голову и дотрагивается до упругого бедра подушечками пальцев, вырывая из Ацуму всхлип. — Ты тоже красивый. Мия в одно мгновение покрывается колючими мурашками, и Сакуса это, очевидно, замечает. Уголок губ слегка приподнимается, в ушах бушует кровь, во взгляде — превосходство. Он ведёт рукой по вздымившимся волоскам, едва задевая их ладонью, и чувствует, как и его самого охватывает непередаваемая нежность. — Такой… Голос сходит на нет. Горло сжимает спазмами только потому, что Сакуса не знает, что хочет сказать. Пальцы следуют вверх — по ямке на колене, по сухожилию, по дрожащим мышцам, так ярко вырисовывающимся сейчас под кожей. Хочется вылизать каждое переплетение, каждую венку, спрятанную тёплым покровом, хочется до такой степени, что под челюстью сводит. Ведомый ощущениями, он не отказывает собственным прихотям — наклоняется и пробует Ацуму сначала кончиком языка. Несмело, словно что-то совсем незнакомое. Мия нервно отводит ногу в сторону, подавляя смешок, и Сакуса, как лучший игрок страны, рефлекторно дергает ее обратно. — Не смотри на меня так, — Ацуму по-девчачьи хихикает и пытается дотянуться до лица Киеми, чтобы разгладить глубокую складку между бровями. — Щекотно. — Лежи смирно, — говорит он и в этот же момент видит, как задается пульсом венка на члене Мии. — Могу поранить ненароком. Ацуму втягивает живот сильнее и впивается пальцами в простынь — костяшки постепенно белеют, и Сакуса слышит хруст ткани. — С огнём играешь, — еле слышно произносит он, когда видит, как широко и приглашающе Ацуму разводит ноги, как будто бы невзначай гладит внутреннюю сторону бедра, но как его рука чуть заметно дрожит от того напряжения, коим он пропитан от кончиков волос до пяток. — Ты больше похож на океан, — Мия грузно дышит, еле-еле сглатывает густую слюну и выдавливает одними губами: — Такой же необъятный и завораживающий. С тонких губ Киёми слетает усмешка — легкая, безобидная, однако Ацуму видит в ней всего Сакусу целиком. Видит и красоту, и искреннее веселье, и затаившуюся опасность. Видит себя в отражении бездонных глаз и теряет из внимания ласковые и одновременно грубые руки, продолжающие следовать венам и мышцам. Лишь когда большой палец упирается в подбородок, и ладонь ловко обхватывает шею, Мия понимает, что стал первой жертвой самого великолепного океана в мире. Утонул тихо и неприметно, как в самой что ни на есть настоящей пучине. И в легких, кажется, жжется совсем также, как и когда в них попадает морская вода, и в животе сводит, будто от осознания, что вот-вот — и цунами накроет. — Если я океан, — Сакуса вдруг садится, подтягивая Ацуму вверх, и падает на спину, — тогда ты, должно быть, Посейдон. Или Нептун, — неожиданно Мия сидит на Киёми и чувствует ягодицами чужое вожделение. — Или кто там? Покорил непокорное. Сакуса ухмыляется, войдя во вкус, видит, как Ацуму распаляется все больше и больше от всего того, что Киёми делает и говорит, и вслед за своим парнем лишь сильнее возбуждается сам. Ведет пальцами от лобка до груди, исследуя рельефы натренированных годами мышц, поднимается к шее и мягко щелкает по подбородку, призывая Мию поднять голову. — И прекрасен, как Бог, — добавляет Киёми, когда то, что он задумал, свершается. Ацуму смотрит прямо в свое отражение в зеркале, стоящем напротив кровати. — Хотя ты это и так знаешь, не зря притащил сюда это дерьмо. Любуешься каждый день. Мия медленно моргает, завороженный, переводит влажный взгляд с ошеломлённого себя на слишком довольного Сакусу, и не знает, за какое желание ухватиться быстрее — продолжать их нелепую, но будоражащую игру, или стереть с лица своего парня выражение явной гордости за себя. В разуме одно за одним просыпаются воспоминания из юности — соревнования, победы, тренировки, проигрыши. Все то, что Мия Ацуму так любит, и все то, что любовь к Сакусе Киёми никак не перекроет. К возможному разочарованию Сакусы, безусловно. — Когда-нибудь ты научишься держать эмоции в узде, Ацу, — Киёми подкидывает бедра, впивается ногтями в упругие ягодицы, сразу же надавливая на горячие мышцы средним пальцем. — Даже я могу узнать эту физиономию, — он продолжает настырно разминать пока ещё неподатливое кольцо и наслаждаться такими редкими минутами бездействия Ацуму. — Да я, похоже, сломал тебя. Ацуму словно находит в себе те крохи сил и самообладания, которые необходимы ему, чтобы вынырнуть на поверхность. Встать на дрожащие ноги и схватить удирающее благоразумие. В его голове оранжевыми мотыльками роятся мысли — бесконечные, текучие, переменчивые. О любви, о красоте, о превосходстве, о неловкости. Наполняющие и обезоруживающие, оголяющие и раскрепощающие. Теряясь, он отталкивается руками от крепких плечей Сакусы и насаживается на длинные пальцы. Трется сильнее, ластится к чужим губам, играючи оттопыривая задницу и не давая себя поцеловать глубже. В нем вновь просыпается все то, что Киёми удалось усыпить, и просыпается оно с удвоенной силой — безудержной и жаркой. Ацуму замирает на долю секунды, раздумывая. — Вставай. Мия слезает с напряженных бёдер, чувствуя, как собственные ноги сводит от возбуждения, и протягивает Сакусе руку. Тот недоуменно смотрит на испещренную мелкими морщинками узкую ладонь и хмурится. — Не выдумывай, — Киёми не понимает. — Просто встань, черт возьми, и обними меня. Ацуму пристраивается лицом к зеркалу и спиной к Сакусе, ощущает себя максимально неловко, оглядывая себя голышом со всех сторон и с ближайшего расстояния наблюдая, как алеют его щеки и пульсирует член. В голове пустота, трезвонящая по-особенному сильно. Киёми все еще не понимает, теряет спесь, тоже видя себя в отражении и чувствуя нелепость происходящего, но обнимает Ацуму за талию, перенимая его жар. Мия знает, что сейчас будет. Знает, какая реакция его ждёт, но — он честен перед собой — именно этого он и добивался. — Покажи, как красиво ты можешь трахаться, Оми-Оми.

Elvis Drew — Make Me Feel

Сакуса смотрит на Ацуму через зеркало, возвышаясь над его плечом на добрую голову, и на какое-то мгновение тот думает, что ошибся. В глазах Киёми нечто, что Мия прочитать не может. Как в самом начале знакомства — бездна чернильная, беспросветная, и какие чудовища в ней прячутся, Ацуму не то что не знает — не догадывается. Не имеет ни малейшего представления, как этих чудищ укрощать и какие слабые места они имеют. Ему думается, что еще чуть-чуть, и монстры эти вырвутся наружу прямо из зеркала, атакуют его, выпотрошат и оставят в назидание потомкам в виде присказки о глупце, неспособном заставить своего парня трахнуть себя. Взгляд хмурый, и глубокая морщинка между глаз любовника начинает Мию нервировать. Но он терпеливо дожидается хоть какой-то реакции, заставляяя сердце колотиться так сильно, что цепочка на груди, кажется, дрожит. Сакуса, не отрывая взора от отражения Ацуму, медленно наклоняет голову. Целует коротко в изгиб между шеей и плечом, кусает за тонкую кость ключицы и внимательно следит. Видит бешеный взгляд Мии, направленный на него, и смотрит, зараза, в самую душу. Плавно берет ладони Ацуму в руки и заводит их себе за голову, пока еще молча приказывая держать их здесь. — Будешь мешать — я прекращу сразу же, — подтверждает он догадки Мии, и тот мелко-мелко кивает, не имея никакого желания нарушать эту маленькую просьбу. Пальцы цепляются за черные кудри на затылке, стискивают их до боли, Ацуму уверен, однако Киёми не подаёт виду. Слишком занят разглядыванием своего парня в злосчастное зеркало. Ведёт длинными пальцами вдоль рёбер, вырывая из горла Мии жалкие всхлипы — да, ему жесть как щекотно, но в такой ситуации смеяться страшно не столько из-за серьёзного настроя Сакусы, сколько из-за боязни остаться без ощущения внутри себя горячего члена, который прямо сейчас упирается в поясницу Ацуму. Киёми снова целует — на этот раз в загривок, приподнимая носом чуть отросшие волосы, мягко мажет губами вниз по позвоночнику, не торопясь и наслаждаясь каждым сантиметром пахнущей чем-то сладким кожей. Высвобождает рывком волосы из хватки Мии и уже следует вниз — от позвонка к позвонку, от родинки к родинке. Целует влажно, много, стараясь ничего не пропустить, и Ацуму охватывает небольшая паника — лицо Сакусы скрывается за его спиной, и теперь все, чем он может руководствоваться, — это ощущениями и возможно словами. Если Киёми согласится ему отвечать, безусловно. И если Мия вообще захочет говорить в этой ситуации: пока он отвлекается, Сакуса перемещается еще ниже. Место, где еще минуту назад Ацуму чувствовал чужую эрекцию, сейчас горит раскаленным железом от засоса. Нежные покровы пульсируют от каждого укуса. И неожиданно все исчезает. Ацуму лишь ощущает, что все его тело готово взорваться от тягучих ласк и возбуждения. Он смотрит на Сакусу в зеркало, как тот немного отстраняется и являет взору свое лицо — немного смущенное, но решительное. В остальном — абсолютно непроницаемое. Киёми опять поднимает тяжёлый взгляд на Мию, не стесняясь и выдерживая эту импровизированную игру в гляделки. Снова берет Ацуму за руки и кладет их ему же на ягодицы. — Держи крепко и наслаждайся зрелищем. Прямо глаза в глаза. Жестко и властно. Зрачки Ацуму расширяются, когда он понимает, что Сакуса делает. Грудь вздымается, цепочка теперь на самом деле дрожит, и дыхание уходит из-под контроля. Киёми позади садится на кровать и целует там, куда целовать не следует. Ласкает мокрым языком, вынуждая Ацуму смотреть на свое красное от стыда лицо и краснеть еще больше. Влажные от обилия смазки звуки доносятся до пыщащих жаром ушей Мии, да и бёдрами он ощущает стекающую вниз влагу. Еще немного, и он сможет увидеть вытекающую из себя смазку, которую сам же собственноручно и использовал сегодня в душе. Ртом Сакуса орудует нежно, выбивая из Ацуму несвязное мычание и тихие стоны, толкается языком внутрь горячего колечка мышц, расслабляя его, и периодически посматривает на Мию, выглядываяя самую малость из-за его спины. — Красиво? — с едкой насмешкой и явным наслаждением спрашивает он, но Ацуму его практически не слышит, находясь мыслями где-то очень далеко отсюда. — Такой беспомощный, раздвигаешь для меня свою задницу, пока я трахаю тебя языком, м? — уже громче раздаётся из-за спины, и Мию начинает буквально трясти от подобной пошлости и грязности. В зеркало он видит, как с его члена сочится густая смазка, как она капает на кровать, пока его чертовски развратный парень затирает подобные речи. — Я не слышу тебя, Ацу. Ацу шумно вдыхает через стон, потому что Сакуса осторожно скользит в нём пальцами, продолжая нагло смотреть исключительно в глаза, и нетерпеливо кусается за плечо. — Красиво, — еле выдавливает из себя Ацуму, немного откидываясь на твердую грудь Киёми и подставляясь под ласки. — Очень красиво, Оми-оми, — шепчет он и наконец-то слышит, что Сакуса тоже волнуется. Его сбитое дыхание опаляет шею, и спиной Мия чувствует гулкие удары чужого сердца. Может отчетливо различить, как мелко трясутся в нём напряжённые пальцы. Это придаёт немного сил, поэтому Ацуму, не нарушая своего немого обещания держать крепко, трётся затылком о плечо Киёми и жадно стонет. — Продолжай, — просит он. Поворачивается лицом к лицу Сакусы и цепляет зубами нижнюю губу, утягивая в поцелуй. — Продолжай же, — умоляет сквозь жаркие всхлипы. Сакуса хоть и делает вид, что у него все под контролем, начинает медленно ломаться под натиском возбуждения. Вся эта затея с зеркалом жутко смущающая и в то же время невообразимо горячая. Видеть такого Ацуму пытке подобно, держать себя в руках, когда он такой открытый и послушный, — сложно вдвойне. Заставить его заткнуться и не оставить никаких путей для отступления — это можно считать личной победой Сакусы Киёми. А факт того, что во всём происходящем виноват сам Ацуму, делает Сакусу еще более счастливым. — Стоило притащить сюда это зеркало только ради такого прекрасного вида, — Киёми надавливает на поясницу Мии, вынуждая прогнуться, и, не теряя зрительного контакта с Ацуму, медленно входит в него. Тот беззвучно открывает рот и, не выдерживая, хватается обеими руками за шею своего парня, прижимаясь теснее. — Не останавливайся, — отчаянно шепчет он, начиная целовать Сакусу в скулу и безостановочно постанывать. Киёми двигается. Не потому что так просит Ацуму — конечно же, нет, — а потому что внутри все скручивается до боли от одного только взгляда на отражение Мии. Как пот стекает по его груди, как топорщатся соски, как в наслаждении закатываются карие глаза. Как всё в нём становится невыносимым в какой-то краткий миг. — Ты только посмотри на себя, Ацу, — бледные пальцы жестко фиксируют лицо, сдавливая его за щеки, и направляют к зеркалу. Сбитое дыхание Киёми щекочет ухо, и Мия ощущает его расплавленным свинцом по коже. — Посмотри, что ты натворил, — Сакуса звонко шлепает по стоящему колом члену второй ладонью, возносясь под потолок от чужого возбужденного вскрика. Ацуму вжимается ягодицами в чужие бёдра, уходя от прикосновений спереди и насаживаясь глубже. — Довёл меня до ручки своей…своим… — Сакуса сдавливает челюсти силой около самой мочки с таким звуком, будто ещё чуть-чуть, и Ацуму сделают бесплатный пирсинг. — Своим чертовым лицом и таким блядским собой. Ацуму скулит и мечется, сгорая от сжирающих его ощущений. Ему одновременно хочется, чтобы это никогда не прекращалось и чтобы это закончилось в сию же секунду, потому что терпеть уже как-то нет сил. И ноги подкашиваются, и легкие вот-вот лопнут без свежего воздуха, и обнять Сакусу хочется так сильно, чтобы до хруста костей. Мия благодарен и бесконечно влюблён во все происходящее, а особенно в Сакусу, потому что не любить такое — невозможно. Ему так хорошо, что на глазах проступают слёзы, и он даже не постарается с этим ничего сделать. К чёрту. — Так приятно, — сбивчиво произносит Сакуса. — Так горячо, так сладко. Мия хнычет. Пальцы запутались в смольных кудрях, губы покусаны в жадных поцелуях, и задница пылает от каждого толчка. Ацуму даже представить боится, что будет, если он хотя бы дотронется до своего члена — от недавнего шлепка он весь исходится огнём и истомой. Кончить без рук будет пиздец как красиво в сегодняшней затее. Стоит только допустить подобную мысль, как все внутренности будто переворачиваются. Сакуса срывается на резкие толчки, опрокидывает Ацуму на кровать и обхватывает ладонью его шею, натягивая на себя. Это как своеобразный апогей — пока его жёстко трахают раком, отчётливо Мия видит лишь сильные пальцы, впивающиеся в его кадык. Может, он отключается. Может, на мгновение умирает. Может, происходит еще какое-то неведомое нечто, названия которому Мия Ацуму еще не знает, но когда он приходит в себя, он снова видит себя в отражении — мокрого, красного и измученного, сидящего и опирающегося спиной на Киёми, но определенно счастливого. Позади него сидит Сакуса, он мягко перебирает крашенные волосы Ацуму пальцами, распутывая их, и опять смотрит слишком пристально. — Так бы и дрочил на твое лицо целыми днями, — хрипит Ацуму и смеётся, видя, как Сакуса недовольно поджимает губы. — Если бы я только знал, что ты умеешь так ругаться, я бы давно такое провернул, — Мия поворачивается и еле-еле дотягивается до покрытой испариной щеки Киёми, легко целуя. — Не делай так больше, — облегчая попытки своего парня помиловаться, Сакуса наклоняется. — Мне не нравится говорить про тебя такие грязные вещи. Ацуму закрывает глаза и, смеясь, откидывает голову на чужое плечо. — Но ты был таким красивым, Оми-Оми.