Быть в дожде (название в редакции)

***

Мелкие капли дождя изредка касались чужой синей макушки, что не спешила исчезать под ближайшей крышей, дабы спрятаться от непогоды. Скорее, обладателю ультрамариновой копны волос нравилось как наполняется влажностью воздух, как и без того серое, бессолнечное небо, прячется в пелене свинцовых туч. Первый день июня складывался как-то совсем не по-летнему, но это мало заботило. Тяжёлый взгляд единственного глаза и вовсе лишенный эмоций, что казалось таким неправильным и неестественным, был устремлен куда-то вдаль. Словно и вовсе зрел сквозь. В конце-концов, как бы много молодой человек не улыбался, как бы часто не смеялся — и он мог чувствовать себя уставшим. Даже за самой непроницаемой маской, что сливается с душой и становится частью тебя — что-то да всегда остается, как бы не пытался перестроить, создать новую личность. Пускай, это лишь мизерный кусочек, остаток прошлого, но изничтожить его, спалить или просто избавиться от осколка минувшего не выйдет. Имя — это всего несколько звуков, складывающихся в слово, коим так часто окликают в итоге. И не так важно, действительно ли это тот набор букв, коим нарекли тебя от рождения, или же много позже нарек себя им сам. Как бы не называли — личность это уже не сменит. Лишь сотрет воспоминания о былом себе, и то лишь в памяти тех, кто знал ранее. И у юноши, что сейчас сидел на скамье — это вышло как-то легко. Вышло так просто сбежать от того, кем был он некогда давно, наречь себя по иному, став неотъемлемой частью чужой семьи. Оставив лишь первую букву несменной. После случился громкий конфликт и он снова остался один. Эти годы напоминали ему прошлое. Порой одиночество душило, порой приносило умиротворение и покой. Разве что, являлось оно исключительно душевным и досаждало лишь в такие моменты, когда те, кого он вполне себе мог назвать лучшими друзьями — разбегались по своим делам. И все же, длительный период времени терзало более не оно, а вина за очередной побег. Оставлять в одиночестве человека, что был так дорог твоему сердцу. Это было так по-Альбериховски, что хотелось нервно смеяться. И не так важно, что причина собственного исчезновения, и отречения была в самом деле была куда глубже. Но и то сейчас было пережитым. Хотя порой, так хотелось казнить себя за собственные поступки. Жгучая ненависть к самому себе за совершенные ошибки изнуряла. Она вгрызалась во все внутренние органы, да так, что буквально поглощала изнутри. Порой хотелось просто аннигилировать сотней снежинок, растворившись во тьме города, но увы, Кэйа был не в силах отнять собственную жизнь. По крайней мере, не в моменте пока все складывалось куда лучше чем могло бы быть. В потоке мысли, молодой человек и не заметил как с небосвода уж обрушился ливень, что так бессовестно заставлял вымокнуть до нитки. По какой-то неведомой причине тот не являлся помехой. Возможно, виной тому было сложное детство, а быть может, тот слишком был погружен в свою думу, что топила в себе, словно океан, открывая двери в какой-то одному ему известный параллельный мир. В конце-концов, сложно было сказать, что из всех этих причин являлось правдой. Ещё сложнее было предположить все же по какой причине Альбериху не сиделось в своей однокомнатной квартире, затерявшейся в одной из высоток города. И все же, если вдаваться в подробности, то было не сложно предположить, что одиночество грызло изнутри и в неуютных стенах, и даже смольный кошачий комочек, что так ждал возвращения своего хозяина не избавлял от этого гнетущего чувства. Улица ощущалась куда более умиротворенным местом, где туда-сюда сновали люди, создавая некую иллюзию привычного соприкосновения с обществом. Звонить Аяксу или пламенному солнцу — чтобы отрывать их от дел, встреч, работы и вовсе не хотелось. Липкий страх навязчивости порой и вовсе задавливал, не позволяя просто включить мобильник, даже вслепую нашарить знакомый до боли контакт, чей номер не менялся годами — просто не позволяли остатки совести. По крайней мере, не сейчас, когда его Люк, теперь уже точно его — исчезал в работе. Если бы не наличие Кэйи в жизни того, то можно было бы с уверенностью заявить, что тот женат на ней. По крайней мере, так однажды выразилась Джин, и возможно, она была права, но все же их первая встреча после затяжного конфликта состоялась в нужное время, и в правильном месте. Отчего-то все налаживалось, исключая, наверное, состояние души, которая никак не желала затягивать раны прошлого. — Заболеешь ведь. Идем домой. — тихий, спокойный голос, но все таки, с едва заметными нотками раздражения, в коих на самом деле крылась забота, раздаётся над ухом, а над головой внезапно будто из ниоткуда материализуется широкий чёрный зонт, что укрывает от непогоды уже две головы. А взгляд в мгновение теплеет, и словно улыбается. Альберих поворачивает голову, но лишь на половину, растягивая уголки губ. Он пытается увериться в том, что происходящее сейчас не является галлюцинацией собственного сознания. — И тебе привет, Люк. — тихо ухмыляется, а на сердце становится куда теплее. И вся непогода в душе, и на улице исчезает ведь ему теперь светит солнце. Такое яркое и тёплое, но отнюдь не обжигающее.