***
Топот быстро перебирающих ножек несказанно радовал и был одной из немногих вещей, что Ваньиня, к удивлению, могли успокоить. Пока он ставил пакет куда-то в прихожей и боролся с обувью, что-то крепко обвилось вокруг его ноги и довольно зашмыгало носом. В голову мгновенно пришла мысль о том, что в его доме гости, и он про себя выругался, что никто не предупредил его об этом, но даже так вслух ничего не сказал, пока такое же маленькое нечто не прилипло ко второму бедру. — Небеса, Сичэнь, они размножаются! — Ваньинь осмотрел двух мальчишек, которые вцепились в него, как клещи, и отпускать явно не собирались. Они щебетали что-то восторженное на своем детском, видимо, под впечатлением большого пакета из продуктового, и Цзян Чэну даже не понадобился переводчик. — Сначала руки, потом еда. Цзинъи, отведи Сычжуя. И не плескаться, это не поход в бассейн! Грозный тон на них не возымел никакого эффекта, но растрепанный мальчишка в мятой футболке вдруг схватил своего друга за руку и смылся подальше, скрывшись за дверью. Почти сразу оттуда послышались грохоты падающих бутылочек, скорее всего принадлежащих Сичэню. Потому что до совместного с ним проживания ванная комната Цзян Чэна пугала своей минималистичностью и парой-тройкой бутылок со всем необходимым. Ваньинь, уже разутый, уставше поплёлся вглубь квартиры, чтобы узнать, почему вместо богоподобного мужчины его встречают два очень милых, но до ужаса взбалмошных ангелочка. И ответ на вопрос нашелся довольно быстро: Сичэня он застал за уборкой в гостиной, которая уже успела утонуть в беспорядке. На полу валялись кучи всяких карандашей и фломастеров, которые к приходу Чэна не успели убраться с глаз его долой, по столу гуляли бумажные фигурки животных, а Хуань тем временем занимался приведением дивана в порядок и героически закрывал собой пятно краски на ткани. — Здравствуй. — голосок Хуаня сделался таким ласковым и спокойным, что Ваньинь моментально почувствовал подвох. — Они опять засрали диван? Цзян Чэн уперся плечом в дверной проем и сложил руки на груди. Сычжуй нередко бывал у них дома в качестве невольного гостя, которого им спихивали Ванцзи с Усянем, и им не раз было сказано, что это их ответственность, но один добродушный, прекрасный и, видимо, глуповатый Лань Сичэнь забывал слово "нет". Так Ваньинь постепенно привык, что если Цзинъи и Сычжуй находились в одном месте, можно было наблюдать не только испачканный диван, но и, черт возьми, разбитые люстры, полностью изугвазданные комфорки на плите, содранные шторы и множество всего другого, что было последствиями обычных детских игр. В такие моменты Цзян Чэн в полной мере понимал, что значит благословение и проклятие в одном флаконе. А еще понимал, что Сичэнь бывает слишком безотказен и мягкотел, и, собственно, поэтому в его жизни существует Ваньинь. — Немного, я отстираю. — О, нет, я отстираю. Знаю я, как ты стираешь. — Цзян Чэн усмехнулся и прошел в гостиную, подбираясь к Хуаню ближе. Тот явно ожидал хотя бы объятий, но к его удивлению Чэн просто осмотрел пятно краски на диване. Фиолетовая. Хотя бы цвет красивый. — Кухня целая? — Целая. — Уже успех! — потускневшее лицо Сичэня не ускользнуло от чужих глаз и Ваньинь все-таки одарил его поцелуем в щеку, радуясь, что тот мгновенно расцвел. Вот кому действительно для счастья многого не надо. Порой Ваньинь задумывался, за что же ему это чудо досталось. Сичэнь являл собой настоящий идеал любого человека на этой планете, и поначалу Ваньинь копался в себе слишком много, размышляя над этим вопросом. Но как оказалось, даже у такого идеального мужчины всплыли подводные камни. Хуань оказался до ужаса сентиментален и раним, кто бы мог подумать! И в конечном итоге Цзян Чэн нашел ответ, развевающий многие сомнения в его жизни: искать надо того, чьи подводные камни для тебя будут песчинками, потому что идеала не существует. Но даже при отсутствии примера подобному определению, Лань Сичэнь в глазах Ваньиня был безупречен. И это взаимно. Идилию момента прервало шуршание в прихожей, и Цзян Чэна как ветром сдуло туда, как большую грозовую тучу, разразившуюся руганиями на неугомонных мальчишек, которые уже успели повытаскивать из пакета сладостей. Хуань только тихо усмехнулся и принялся убирать с пола карандаши. Ваньинь строг, но души не чаял в этих мальчишках. Цзинъи никогда не казался ему простым ребёнком, и сначала Ваньинь даже сомневался, сможет ли он справиться с ним, пусть и опыт взаимоотношения со сложным малолетним проказником у него был. Вэй Усянь когда-то прожужжал ему все уши о том, как же прекрасна его жизнь с Лань Ванцзи. Ваньинь слушал весь его словесный поток частями, и если бы его кто-то спросил, о чём они вообще говорили, он бы просто встал и ушёл, потому что понять что-либо, а уж тем более запомнить было невозможно. Но однажды фраза Вэй Ина с треском вышибла Цзян Чэну мозги, когда вдруг его друг заявил о том, что собирается усыновить шестилетнего мальчика. Ваньинь, естественно, был шокирован. Доверить ребёнка этому ходячему безобразию! Но, очевидно, не ему суждено управлять чужой жизнью, даже если это жизнь его лучшего друга, поэтому просто быстро замял разговор об этой идее, руководствуясь принципом "меня это не касается". Но через время всё-таки коснулось. Маленький Сычжуй, которого его будущие родители так хотели забрать к себе, устроил просто вселенскую истерику, не желая расставаться с единственным лучшим другом — Цзинъи. Юань ходил весь надутый и постоянно плакал, и первым, кто узнал о его тяжёлой судьбе из первых уст, был Цзян Чэн, который выслушывал всё усяньское горе и переживание за мальчика. Ну а вторым — Лань Хуань, который неловко вышиб Цзян Чэну мозги во второй раз новостью о том, что он тоже задумывался взять ребёнка из детдома. Ваньинь ощущал себя главным героем какого-то невероятно тупого сериала. Разговор об этом выдался тяжёлый, потому что неопределенность Цзян Чэна встала поперёк всем планам, однако разрешилось всё в конечном итоге фирменным закатыванием глаз и поездкой в детский дом. Но, как вышло по итогу, маленький Лань пусть и был неусидчивым, в душу запал очень быстро и Сичэню, и Цзян Чэну. Ругань слушал по принципу "в одно ухо влетело, в другое вылетело", однако изо всех сил старался меньше косячить. И складывалось такое ощущение, будто все его стремления стать примерным малым испарялись с приходом Сычжуя. Единственное, что останавливало Ваньиня от легкой оплеухи неугомонному Цзинъи — Сичэнь, который в самый удобный момент напоминал, что это всё-таки ребёнок, которому необходимо куда-то девать свою энергию, и Ваньинь был согласен. А потом Хуань отправил это чудо на танцы, и всё стало только хуже. Но, благо, музыку можно слушать и в наушниках.***
Их совместная жизнь не была чем-то необычным. Оба нашли друг в друге все, о чём мечтали: взаимопонимание, размеренное существование, поддержку и хороший секс, который Вэй Усянь обоим вписал обязательным пунктом. И пусть идеи этого бестолкового придурка звучали бредово, они почему-то всегда давали прекрасные результаты. Ваньинь был благодарен Сичэню, а Сичэнь был благодарен судьбе. И всё за то, что они однажды столкнулись в крошечной кофейне, в которой в тот момент можно было снять отличный комедийный кадр... В этом месте можно было сойти с ума. Цзян Чэн не был большим фанатом литературы, но книга в его руках была единственным спасением от тоски и множества часов в неделю на одном месте за копейки. Все его нутро не то что говорило, оно кричало, что здесь ему делать нечего, но альтернатив на горизонте не наблюдалось, поэтому Цзян Чэн продолжал радовать гостей торгового центра своей хмурой физиономией, которая день за днем сияла из-за недостатка сна и ничегонеделанья. А еще она была неизменной до одного момента. Того самого момента, когда в эту чёртову кофейню вошел высокий, невероятной красоты мужчина. При виде него Цзян Чэн... ничего не подумал. Просто выслушал его заказ, отвернулся и с закатом глаз принялся за раф. Какой заезженный и банальный выбор. Выбор человека, который либо не любит перемен, либо совершенно не разбирается в кофе. — Оплата картой? — на свой вопрос Ваньинь получил кивок и, уткнувшись взглядом в монитор, щелкнул несколько кнопок, а после пододвинул мужчине терминал. Прозвучал тихий писк, незнакомец убрал карту и забрал стакан с кофе, но не ушел с беглым прощанием, а вдруг замялся и продолжил сверлить бариста взглядом. Цзян Чэн с непониманием и по-прежнему хмурым лицом уставился в ответ. — Что-то ещё? — раздраженно спросил он. — Извините... — мужчина заговорил так тихо, словно не хотел, чтобы это кто-то услышал. — А вы гей? Эти слова заставили Цзян Чэна застыть на месте, и по лицу посетителя этой кофейни было понятно, что он уже пожалел о том, что открыл свой рот. А ещё сразу предпринял попытку исправить ситуацию. — Я слышал, что бариста часто бывают нетрадиционной сексуальной ориентации. — ладонь, держащая стакан, чуть дрогнула, и Цзян Чэн забегал взглядом между ней и лицом незнакомца. — Вы очень красивый, поэтому я подумал... Хотя бы би? Между ними повисла тишина. Ваньинь смотрел на мужчину так, словно он не чепуху нёс, а убил кого-то, а следом вдруг не выдержал — разругался на бедолагу, что, кажется, весь торговый центр мог услышать, как на другом этаже в маленькой кофейне разыгралась молния. Воспоминания о первом дне их встречи навещали Ваньиня довольно редко, но каждый раз заставляли улыбаться глупости этой ситуации. Поразительно было то, что даже когда он так гневно обрушился на испуганного Лань Хуаня, тот все равно не сдался и прилип к нему как банный лист, приложив к их сближению невозможное количество усилий. Сичэнь был бесспорно приятным человеком, который мог найти общий язык с любым, но Цзян Чэн стал для него настоящим испытанием. Кто же знал, что Хуань готовился и набирался сил для того разговора неделями? Как же неловко, должно быть, он себя чувствовал! И всё же, они здесь. В их общей квартире, каждый день проводят друг подле друга, завтракают на одной кухне и спят в одной кровати. Самое страшное ненастье накрыло Сичэня именно в тот день в торговом центре, и теперь все тучи обходят его стороной, лишь изредка цепляя каплями ледяного дождя и пугая звуком далёкой грозы. Цзян Чэн сложный, но именно он стал противовесом во всём. Хуань очень ценил эту гармонию, и Ваньинь ценил её не меньше. Отложив книгу на тумбу, Лань Сичэнь устало повернул голову и посмотрел на каким-то невероятным образом скрученного Цзян Чэна. Тот почти лежал на стуле, задрав ногу и закинув её на стол. К другой ноге, согнутой в колене, он прижал небольшой кусок дешёвой картины по номерам и сосредоточенно выводил на ней очередное цветное пятнышко кистью. Сичэнь расслабленно улыбнулся и развалился на постели. — Уже поздно. — с его губ всё-таки упала тихая фраза, означающая завуалированный призыв лечь спать. Голос нежен и тих, но в тишине, изредка прерывающейся плеском разноцветной воды в стакане, прозвучал непозволительно громко. Цзян Чэн оторвался от картины и посмотрел на него. — Да. Сейчас. — Ваньинь вымыл кисть, уложил её на бортики стакана и чуть не свернул его, когда неаккуратно клал картину на стол. Стул неприятно скрипнул по полу, пока Цзян Чэн пытался распрямиться и встать. — Неожиданно, я думал ты просидишь ещё пару часов. — Я очень устал. — Ваньинь, выключив лампу, в несколько шагов дошел до кровати и обессиленно упал на неё рядом с Лань Хуанем. — А ещё ты плохо спишь один. Ты знаешь, что ты нужен мне утром живым? — Ты так дорожишь мной, это очень мило. — У тебя есть машина, а наследнику нужно на чём-то добираться до студии, так что тебе лучше выспаться. Или ты предлагаешь ему прокатиться верхом на мне несколько километров? — Ты говоришь забавные вещи. Хочешь поделиться с ним опытом? До Цзян Чэна значение этой фразы доходило долго, но как только его осенило, Сичэнь получил нехилый шлепок по бедру. — Фу таким быть! Действительно, пора бы тебе проспаться. — Ваньинь нахмуренно засуетился и забрался под одеяло, пыхтя и фырча. Сичэнь, конечно, был воплощением безупречности, и именно поэтому замаскированная похабщина и брань из его уст выбивала из себя каждый раз, вплоть до того, что Цзян Чэн краснел от обычных фраз, а ещё сам постоянно путался: это Хуань играется или он совсем испорченный? — Извини. — Лань Хуань повернулся набок и поправил парню одеяло, довольно улыбаясь своей проделке. А после начался ежедневный ритуал перед отходом ко сну. Короткие, но чувственные поцелуи в губы, затяжное молчание, нежные поглаживания. Оба слушали дыхание друг друга, медленно очищали мысли и отдыхали от прожитого дня. Когда они понимали, что очередной вечер подошел к концу, Ваньинь поворачивался набок спиной к Сичэню, по-детски укладывал ладонь под подушку и закрывал глаза, ощущая на своей талии тепло сильной руки. И в этот момент казалось, что больше ему ничего не надо. — Хороших снов, мой славный лотос. — Доброй ночи, любовь моя. Спи сладко.