Как тебе мои зубки?

      Чувствовали вы неизбежность? Приближение момента, когда длань судьбы вас вот-вот настигнет? Момент неотвратимости, который ты ждёшь с холодным трепетом. Я пережил (пережил ли?) это несколько часов назад.       Иногда я ненавижу себя. За лень, за эту дурацкую черту откладывать всё на потом. Знаю, это присуще многим. Мы не любим это в себе, но в то же время, ничего не можем с этим поделать. Первое правило: предупреждай болезнь, а не хлебай последствия. Что ж, я этим правилом пренебрёг. Ошибки иногда бывают смертельными.       В начале года – в январе, я ел фруктовый салат, смотрел сериал «Декстер» и радовался выходным дням. Можно ни о чём не думать, отключить телефон и не листать сообщения от назойливых коллег по работе. Эти дни только твои и твоего любимого человека. Сериал отличный, салат вкусный, а мне стало худо. Моему зубу. «Бам» – как удар по дых (или в моём случае – в челюсть); началась боль. Несколько дней приходилось её терпеть при еде, но потом потихоньку больной зуб прошёл. Я так думал. Через пару недель боль опять возникла; тягучая, неприятная, будто в твоём зубе что-то застряло. И я опять ждал, рассчитывая, что пройдёт само, что тело себя излечит. Но основная причина моей неспешности, да и всего того, что случится дальше – я терпеть не люблю стоматологов. Эта причина была где-то в тёмном углу, но её можно было нащупать, незыблемой тенью она присутствовала каждый раз, когда я думал о том, чтобы записаться к зубному врачу. Страх этот глубок и не имеет сверхъестественной подоплёки. Ты лежишь, над тобой нависает человек в белых одеяниях, словно приведение; в лицо бьёт свет – от этого нервозность нарастает сильнее. На столе разложены металлические инструменты, зловеще поблескивая. Ужасом они зачаровывают всё нутро и выглядят так, будто разом готовы вонзиться в рот, протыкать десна и ковырять зубы, пока ты не захлебнёшься кровью. Доктор спокойно берёт один их них. Ты лежишь беспомощный, отданный в руки этому странному существу. Он может сделать с тобой всё, что взбредёт в голову. Это страшно. Так же, как и боль, когда человек в белом ковыряется в зубе как маньяк. Потом берёт сверло, нажимает на кнопку, будто чтобы ты прочувствовал, что тебе предстоит, как убийца, заводящий бензопилу и сверлит твой зуб. Ты терпишь, схватившись изо всех сил в кресло; изо рта поднимается дымок, появляется этот противный запах… Вспоминая это, становится дурно и хочется извергнуть из себя обед.       Прошло три месяца. Боль всё это время была со мной. Поначалу, это нельзя было отнести к боли, так, неприятные ощущения, терпимые. Но когда заканчивался третий месяц моего ожидания, боль наступала уже и при еде. Наверное, зубная боль – самое мерзкое, что может быть. Ты не находишь себе место, сторона твоего лица гудит, и будто злокачественные миазмы, боль переходит к голове. И вот, у тебя уже болит и голова, а ты сидишь на стуле и пытаешься не сойти с ума. Я же больше не мог терпеть и записался к стоматологу. Выбор был чуть ли не из десяти человек. Как вообще узнать, кто качественный, профессиональный врач? Мне оставалось положиться на удачу. Ближайшая запись – а бог свидетель, терпеть я не мог – была к Ткачёвой. К ней я и записался, рассчитывая, что мне повезёт. Как выяснилось через два дня, в Лас-Вегасе мне делать нечего.       Дни, которые мне оставались, я старался жевать на правой стороне. Это неудобно, поэтому еда всё же попадала на левую часть моего рта, на жевательные зубы, один из которых начинал ныть, словно нога после перелома. Еда же застревала в дырке, которая без сомнений образовалась, хотя я подозревал, что не единственная дыра в зубе причина моей беды. Работа помогала мукам отойти на задний план, но, вот, я возвращался вечером домой, и боль, словно любимая жена напоминала о себе: «О, дорогой, ты пришёл! Покушай чего-нибудь, я тебе приготовила целую тарелку страданий!» Наконец, настала долгожданная пятница и, несмотря на то, что я боялся стоматологов, я был рад. Лечение зуба меня волновало больше глупого страха. Перед выходом я посмотрел в зеркало и улыбнулся: стройные ряды белых зубов (не белоснежных, я люблю попивать кофе). Идеальная улыбка городского парня. Но, вот, открыл рот шире и пригляделся. Слева, вдалеке прогрызалось моё беспокойство. Не гниль, не странная желтизна; я не мог разглядеть, что там, но это что-то было внутри и оно донимало меня, зудело и не давало покоя. А есть становилось просто невозможно. Пусть сверлят, пусть делают, что хотят, но было необходимо избавиться от этой острой боли.       День выдался чудесный: солнечно, тёплый ветерок, кругом раскачиваются деревья с пышной зелёной листвой. Ещё неделя и наступит лето, хотя и сейчас оно отдавалось эхом, напоминая о себе: «Надеюсь не забыл обо мне, после зимы? Я уже скоро заеду». Я ехал в автобусе и смотрел в окно, погружённый в музыку. Капюшон моего худи накинут на голову, в таком виде, человек для окружающих словно перестаёт существовать. Остановка сменялась одна за другой, и чем я был ближе, тем больше становилась моя нервозность. Под рифы гитары «Нирваны» я отбивал пальцем на своей ноге. Когда не ел, зуб меня не беспокоил – это был словно неписанный уговор, но последние четыре дня этот гадёныш его нарушал. Мне было беспокойно от того, что я войду в жуткий кабинет стоматолога, провонявший гнилыми зубами и запахом сверления (он же зубная пыль), но в глубине души, был рад, что, наконец, записался. «Я расправлюсь с тобой, расправлюсь» – злобно про себя.       Я сошёл с автобуса на своей остановке и бодро пошёл вперёд. Даже удивился, как мне легко это далось. Вероятно, помогало солнце, которое всегда приободряет, а, может, внутренне я успокоился, принял, что должно произойти. Фобия… Многовато определений мы взяли от греческого языка, да? Иррациональный, неконтролируемый страх. Для тех, кто не разделяет его, думает, что это смешно. Но только не для того, кто страдает фобией. Для простых людей по потолку ползёт безобидный паучок, но для некоторых девушек это многоногий, лохматый монстр, который может сделать с тобой многое, пока ты спишь. И они представляют: залезть к тебе в ухо и порезвиться внутри, может, даже отложить десятки яиц. Я боялся не самих стоматологов, а того, что они могут сделать со мной, с моими зубами. Это как пойти к костоправу, и он будет… ломать тебя – тоже жутко. Терпеть не могу что-то не контролировать. Теперь я откинул капюшон, словно говоря: «Мир, я готов с тобой контактировать». И я хотел. Моё настроение улучшилось, я искренне улыбался. Пока не подошёл к зданию, в котором находилась поликлиника.       Она была похоже на дом, в котором незаконно торгуют человеческими органами. Пятиэтажное здание, поликлиника находится на первом, старый фасад, стены которого облупились, а кое-где и потрескались, штукатурка отслаивалась, обнажая кирпичи. «Беги, просто беги» – возникло у меня в голове. Я встал перед входом и думал. Не мог поверить, что я должен туда зайти. Двадцать второй год двадцать первого века и вместо поликлиники я вижу притон. Что там может произойти? Конечно, меня могут так накачать седативными, что я не проснусь. Из моего рта вырвут все зубы, превратив его в кровавую равнину. Я вытер рот, нервно вздохнул, и тут передо мной открылась дверь. Из поликлиники непринуждённо вышла женщина с молодым человеком, вероятно, её сыном. Они вели себя так, будто вышли из супермаркета, прошли мимо меня даже не заметив. Ничего страшного. Конечно, ничего, а я себе напридумывал… Я придержал дверь, набрал воздух в грудь и вошёл.       Внутри меня встретил белый свет, голубоватые стены и одинокая медсестра, дежурившая около входа. Я взял бахилы и прошёл дальше. Видел регистратуру, в которой сидела тучная женщина с копной рыжих волос, гардероб, у которого уже собралась очередь. Минималистично, но чисто, даже уютно. Куртки на мне не было, спасибо погоде, иначе, пришлось бы ждать (с ней в кабинет нельзя, а оставлять её в коридоре опасно – руки людей падки до чужих вещей, оставшихся без присмотра). Посмотрел налево, затем направо, будто собираясь переходить дорогу. На деле же, я пытался выяснить в какую сторону пойти. Решил на право. Слева от меня толпились люди перед двумя кабинетами: некоторые сидели, но большинство стояло; средний возраст, мужчины и женщины. Я прошёл дальше, не задерживая на них взгляд. Следом дверь была уже слева, а справа – около большого окна – сидели люди, трое человек, один из которых молодой парень. Я шёл вперёд, мои руки начали нервно теребить худи, я сглотнул, хотя рот был едва ли не сухой (в тот момент я пожалел, что не взял с собой воды). Мной вновь овладевал страх. Чем ближе я приближался, тем он был сильнее. Я всё шёл, проходил мимо людей и кабинетов; безотчётно улыбался болезненной улыбкой, улыбкой того, кто знает, что сейчас его расстреляют, того, кто принял, что сейчас произойдёт что-то, а что-то всегда происходит. Никто, кроме моей девушки не знал куда я иду. «Со мной может случиться что угодно, меня не найдут» – начал бить лёгкий озноб. Машу я не стал дожидаться, даже не предлагал ей пойти со мной – пускай штудирует конспекты. К тому же, я не хотел, чтобы она видела меня таким: слабым, беспомощным от страха. Или немного обезумевшим? Утром она сказала мне, весёлым голосом:       – Главное не бойся!       Я прижал телефон к уху, будто это была её ладонь:       – Постараюсь, но это страшно.       – Самураи не боятся! Потерпи немного, потом будешь вспоминать об этом с облегчением! А я тебя буду целовать и целовать.       Облегчение мне это не принесло – лишь ужас.       Я вытер лоб в испаринах, облизнул сухие губы. Где же этот кабинет… Я шёл определённо в правильном направлении. В один момент пациенты, мимо которых я постоянно проходил, внезапно пропали, как и голоса. Я даже не заметил, когда это случилось. Обернувшись увидел бетонный угол, из-за которого пришёл. Впереди был коридор, и я пошёл по нему, будто по красной от крови тропе, пол которого был устлан не плиткой, а белыми зубами. Я передвигал ноги по длинному коридору, по всей его длине мерцали лампы. Казалось, что с каждым моим шагом коридор удлиняется. Я прикрыл глаза и встряхнул голову, опёрся рукой о стену, чтобы не упасть, выпучил глаза от странного наваждения. Теперь я мог идти, хотя лампы по-прежнему зловеще мигали. Кругом не было ни дверей, ни людей. Что за зверь притаился вдали ото все, поджидая свою жертву?       Вот он – кабинет номер пять. Обычная коричневая дверь, обычная позолоченная цифра кабинета, и белый лист, приклеенный к двери, на котором значились фамилии врачей, принимающие в этом кабинете. Вполне обычном. Я взглянул на список: Демидов А.О., Волошин П.П., Ткачёва О.А. Вот она, мой стоматолог. Ладони вспотели, я вытер их о худи и занёс руку для стука. Перед смертью не надышишься. Я сделал вдох и постучал. Выдох. Дверь тут же открылась, будто она стояла под ней и ждала. Свою жертву.       – Максим Чехов? – спросила она и всучила мне в руки листки, не дав ответить.       – Д-да. – ответил я и перевёл взгляд с неё на странные, исписанные листы.       – Заполни там, где стоят галочки. – сказала она.       Голос её бы притягательный и сладкий, словно мёд. Таким обворожительным и приятным голосом ведьма могла бы зазывать заблудившихся брата и сестру в лесу. Я тряхнул головой и принялся всё заполнять, особо не вчитываясь. «Надеюсь там не указано, что меня можно усыпить» – думал тогда. Она стояла рядом и дышал. Тяжело и шумно, одни раз едва слышно хрюкнув. Я отдал ей бумаги и вошёл в кабинет.       Да, всё так, как помнил. Ничего не изменилось за десять лет, когда я последний раз был у стоматолога. Неудобное твёрдое кресло, которое всегда было мало, сверху лампы. Рядом стояла стоматологическая установка со странными, неизвестными мне приборами. Острых предметов я не заметил, пока.       – Садись же! – нетерпеливо скомандовала Ольга.       Видимо, я засмотрелся расширенными от страха глазами. Внутри меня всё крутило, сердце усиленно выбивало ритм. Я сглотнул, приблизился к креслу, сел на твёрдый покров (не понимаю почему его нельзя сделать мягче), заставил себя лечь. Опять это проблемное кресло… Нужно опуститься чуть ниже, чтобы голова легла на подставку. Свет, конечно же, бил прямо в глаза. Было неуютно там находиться. Я будто попал в клетку с опасным животным и ждал, пока меня вытащат оттуда.       – Не бойся. – проворковала она и подошла с двумя инструментами. Первый – небольшое зеркальце, второй я назову металлический стержень, которым они любят тыкать в зубы.       Меня пугали не инструменты. А её лицо. Я не мог на нём сосредоточить взгляд, оно будто размывалось, кожа плыла, как акварель от воды. Рот был скрыт маской, глаза раскосые, но не как у азиатов, а ещё сильнее. Раскосые и чёрные – белка будто бы и не было. О боже, они абсолютно чёрные! Чёрные, на этом расползающимся, ужасном лице. Я тут же зажмурился и стал учащённо дышать. Она, скорее всего, подошла ближе и залезла в рот (то, что она шарит во рту я чувствовал), но взглянуть на неё ещё раз не осмеливался.       – Ну-ну! Всё нормально. Я вижу проблему. Вижу. – и тут она вонзила стержень в зубную дырку, затем вытащила его. Я вскрикнул и от боли распахнул глаза. – Ш-ш-ш. Всё будет нормально.       Я закрыл рот, челюсть тряслась то ли от боли, то ли от ужаса перед ней. Где её нос? Был ли он вообще? Она отошла к столу, выдала мне бумажку.       – Иди сделай укол. После – возвращайся ко мне. – последнее слово она произнесла и придыханием.       – Хорошо. – ответил я сдавленным голосом.       Я встал с кресла и, покачиваясь, пошёл к двери. «После – возвращайся ко мне» – крутилось у меня в голове. Да ни за что! Я побежал по коридору, дотронулся до челюсти, которая слегка пульсировала. «Ужас, ужас, это какой-то ужас» – крутилось у меня в голове. Я вырвался из кабинета монстра. Это было чудом. Но ещё ничего не закончилось, нужно будет вернуться. Да не нужно мне это! Больше не нужно… Наконец, показались люди, которые не замечали ни меня, ни друг друга. Кто-то бешено расхаживал по коридору, другие же сидели с кислыми лицами. Увидев людей, весь кошмар произошедший со мной минуту назад, пропал, испарился. «А было ли это всё?» – возникло у меня в голове. Может и было. Или я перенервничал? Конечно, конечно же да. Тут люди: страдающие пациенты и работающие, как белка в колесе врачи. И больше – ничего. У страха глаза велики. В тот момент я не мог поверить в существование чего-то жуткого, богопротивного прямо под носом у обычных людей. Страх может делать с человеком странные вещи, преобразовывать привычный мир, как на полотнах Дали. Взять себя в руки в тот момент всё равно, что обуздать разъярённого пса. Нестабильность, паника, и кругом люди в халатах, а за закрытыми кабинетами я слышал визг бормашин.       Я нашёл кабинет пятнадцать, положил бумажку в «приёмник» и стал ждать. Мои глаза нервно бегали, губы невольно улыбались, еле заметно, как у сумасшедшего, после лоботомии. Но мне не было радостно и смеяться совершенно не хотелось, это было предчувствие боли, которую придётся испытать. Десна – нежное место, которое не ждёт жёсткого вторжения десятисантиметровой игры.       Моё лицо скривилось при мысли об уколе. Будут колоть наверняка в десну. Будет больно, едва терпимо, чтобы не закричать. Прикрыв глаза, говорил себе: «Я сильный, сильный. Я всё выдержу». Я учащённо дышал, чтобы кровь наполнилась кислородом и появился прилив адреналина. Когда произнесли мою фамилию, нехотя прошёл в кабинет. Мой вид был потерян, а взгляд наверняка выражал боль. Мне сказали садиться в жёлтое кресло – оно было самое дальнее. «Чтобы убить тебя без свидетелей!» – вспышкой сверкнуло в голове. Но я прошёл и сел. Стал ждать, сжав до боли свои руки. Через полторы минуты – да, я считал, ко мне подошёл рослый, коренастый мужчина с короткой, «под ёжик», стрижкой.       – Фамилия. – произнёс он.       – Чехов. – отозвался я сиплым голосом.       – Чехов? Точно Чехов? Не Романов?       И тут у меня возник другой страх – меня уколют чем-то другим, что предназначено для другого пациента, у которого может быть бог знает, что. Или мне вообще могут вырвать зуб. Прямо здесь! Я могу лишиться зуба. Нет, пожалуйста!       – Точно! Максим Чехов! – выкрикнул я, громче, чем рассчитывал.       Доктор подозрительно посмотрел на меня, затем перевёл взгляд на листок. Дальше – поправил свою маску. И от этого из моего рта чуть не вылетел крик. Его рот был будто сшит, не нитками, а человеческой кожей; она была мёртвой, но она ней всё равно росли волосы, потому что кожа прижилась, слилась со ртом. Я успел разглядеть это всего за несколько секунд, но мне хватило этого. Я готов был потерять сознание. Что же он сделает со мной?       Верзила подошёл со шприцом.       – Открой рот. – сказал он дружелюбным тоном.       Смотря перед собой, в никуда, я повиновался. Он навис надо мной, открыл колпачок шприца.       – Только не дёргайся. Будет немного больно, ты потерпи уж. Колоть буду в щёку.       В щёку! Не в десну! Наконец-то первая хорошая новость за сегодня! На мгновение я обрадовался, но, когда шприц уже был у меня во рту, вцепился пальцами в кресло, что было мочи. Игла проникла в мягкие ткани. Поначалу было терпимо, но затем… Мои глаза чуть не вылетели из орбит, я перестал дышать, будто крича от боли.       – Так, ты давай тут дыши. Не нужно задерживать дыхание. Ещё не хватало, чтобы ты грохнулся в обморок.       Я послушался и начал дышать, слабо, будто в первый раз. Он вытянул шприц. Боль потихоньку начинала отступать.       – Через пятнадцать минут можно лечить. – сказал он и вручил мне бумажку, которую мне давал Ткачёва, только на ней появились печати.       Когда я вышел из кабинета, левая часть рта заодно с языком начала неметь. Прекрасно, не почувствую то, что она собралась делать, эта особь, спрятавшаяся ото всех. Но что было там. В кабинете? Очередная игра страха со мной? С лицом, полным боли я пошёл к кабинету Ткачёвой. Лампы уже не мигали, но коридор менее жутким от этого не стал. Там было слишком тихо и невозможно тускло. Я упал на стул и принялся ждать, подкрадывающегося времени. Не чувствовать часть рта и языка не столь приятно. Они будто распухли, а язык вообще еле помещается во рту, хотя ничуть не увеличился.       Прошло даже чуть больше пятнадцати минут – я специально подождать дольше, боясь, что анестезия может не сработать. Да, заходя в этот кабинет во второй раз я боялся именно этого – врач примется сверлить зуб, и тут я начну орать от нестерпимой, адской боли, а изо рта брызнет кровь. Ткачёва ждала меня. Я чувствовал, что под этой маской хищная улыбка. Она была странная, особенно лицо, от которого взгляд сам отваживался. Когда это странное подобие человека вырвало у меня из рук листок, я почувствовал нечто твёрдое – её ноготь через перчатку, и холодное – её плоть. Мы соприкоснулись на мгновение, но это ощущение отложилось у меня в голове, и страшило больше, чем её лицо. Этими руками она будет лезть мне в рот…       Сохраняя спокойствие сел на кресло – к его жёсткости начал привыкать. Ничего страшного. Просто неудобное кресло и странные инструменты передо мной. Всё же я надеялся, что она не будет ими пользоваться.       – Зубик, зубик, мальчик мой. – она раздосадовано вздохнула. – Большие проблемы с ним.       Дальше будет больно, ну или по крайней мере очень неприятно – я это осознавал. Да, зуб запущен, но, ведь что-то можно придумать? Говорить я не мог из-за онемевшей части рта (разве что мычать), так что, положился на неё. На это чудовище. Рот уже онемел, это ощущение можно сравнить с тем, как отлежал руку, только без покалываний. Она подошла ко мне, её глаза были расплывчатыми чёрными мазками, кожа лица будто неумело слеплена из пластилина. В руке она держала нечто очень похожее на кусачки. Под маской была улыбка.       – Широко открой рот.       Нехотя, я открыл, сделав небольшое усилие над левой частью; онемевший язык, словно жирный кит, неприятно лежал во рту. Она склонилась надо мной и резко запустили руку ко рту. Я почувствовал, как мой зуб обхватили клещи. Несмотря на то, что та часть онемела, я всё равно мог чувствовать прикосновения, эти жёсткие тиски. И они мне не нравились. Клещи сдавили зуб, врач попробовал расшатать его, мои глаза страшно расширились, но белый приятель сидел крепко. Из глубин моей глотки вырвался жалобный стон.       – Я лишь попробую. – с интересом исследователя произнесла она.       Я тут же вскрикнул от боли. Из глаз хлынули слёзы. Когда она убирала руки, я потрогал зуб языком – вроде, цел. Анестезия должна же действовать…       – Хо-оро-ошо-о. – тягуче сказал доктор.       Меня всего трясло. Со лба текла струйка пота. Страх обволакивал меня ледяным саваном. Я наблюдал за каждым её движением. Вот, она отложила щипцы – они неприятно звякнули о металлический поддон. В следующее мгновение в её руках появилась дрель. Я покачал головой, но не думаю, чтобы она заметила – всё моё тело одеревенело от паники. Вновь мои лёгкие быстро и усердно наполнялись воздухом; мои глаза, не отрываясь смотрели за этой машинкой для пыток. Такая маленькая и причиняет столько боли… Доктор нажал на кнопку и раздался тот самый звук, который словно сверлит твой мозг. Её чёрные расплывчатые глаза наблюдали за мной. Всё стихло. Затем –вновь это дьявольское жужжание. Ззззз-ззззз-зззззз. Она нажимала на кнопку вновь и вновь, будто пробуя на вкус, наслаждаясь звуком и страхом, который исходил от меня. Этот звук был схож с жужжанием бензопилы Кожаного лица из кинофильма «Техасская резня бензопилой». Она же была очень похожа на этого бесчувственного садиста… В медицинской маске, с неописуемым, безобразным лицом, и пилой в руках, которая уже давно попробовала вкус человеческой крови.       Я моргнул и, вот, это жуткое подобие на доктора надо мной. Мои руки успели только впиться в твёрдое кресло, впиться до боли в костях, до посинения, как она уже запустила дрель мне в рот. Машинка принялась за работу. «Ззззззз» отдавалось во рту и будто эхом – у меня в голове. Следующим я почувствовал скверный запах, который отложился в моих обонятельных рецепторах с детства. Дальше – изо рта поднялась струйка дыма. Было невыносимо это вдыхать, а звук сводил с ума. Я принялся напевать про себя:

"Should I stay or should I go now? (Мне остаться или уйти сейчас?) Should I stay or should I go now? (Мне остаться или уйти сейчас?) If I go there will be trouble (Если я уйду, будут проблемы) And if I stay it will be double (А если останусь, будут вдвойне) So you gotta let me know (Так что, пора бы дать мне знать) Should I cool it or should I go? (Успокоиться мне или уйти?)"

      Мерзкий запах и звук бормашины, сверлящий мой зуб, проникали в меня и сочетались в ядовитом ансамбле. Картинка перед моими глазами начала плыть, и я думал, что вот-вот потеряю сознание. Может, на это Ткачёва и рассчитывает? И тут я чуть не подскочил от острой, пронзающей боли. Изо рта стрельнуло кровью.       – То, что надо! – радостно объявила врач; на её маске подсыхали красные пятна.       Я уже хотел было встал и рвануть из кабинета, пока ещё могу, но она откинула меня назад на кресло.       – Не торопись! – в её медовом голосе промелькнули металлические нотки.       Она схватила щипцы, полезла ими мне в рот. Мысленно я кричал, мои глаза были готовы вылететь из орбит. Несмотря на то, что часть рта онемела я почувствовал боль. И никогда её не забуду. Металлические концы обхватили мой зуб, и это жуткое создание потянула его. Я услышал треск, будто кто-то сломал ветку, и она вырвала зуб резким, тренированным движением. Я закричал от боли во всё горло. Сначала я ощутил солоноватый, металлический привкус, а затем перевёл взгляд вниз и увидел кровь. Мой рот наполнялся ею, будто мёртвое тело червями. Она уже стекала по подбородку, капала на чёрное худи. Я согнулся влево и выплюнул её в специально подставленную ёмкость. Дальше меня стошнило. Рвота смешалась с кровью. Я откинулся на кресло и стал часто-часто дышать, чувствуя, как кровь заполняет пространство за зубами. И тут я вспомнил про неё – чудовище. Она стояла надо мной, причудливо прибавив в размерах, и с удовольствием рассматривала, наслаждаясь каждой секундой моих мучений. Онемевший рот пульсировал от боли.       Создание похожее на врача сняло свою медицинскую маску. В меня будто вонзились металлические прутья ужаса. Я вцепился в кресло и орал, орал, пока не охрип. Мои кишки скрутило, я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Она открыла полную пасть острых зубов, не слишком отличающихся от зубцов бензопилы.       – Как тебе мои зубки? – голос был похож на рык ротвейлера.       Наверняка в кабинетах стоматологов кричали, но никогда так, как я. Помню, эта чудовищная пасть потянулась ко мне. Моё слабое тело обмякло на кресле, благодаря чему я соскользнул и вырвался из кабинета, преследуемый ужасом. Спотыкаясь на каждом шагу и поскальзываясь, я выскочил из поликлиники. Вылетел из дверей, как пробка из бутылки шампанского, несколько раз перекатившись по грязному асфальту. За дверью стояла она. Будто мираж, призрак. Кожа её лица плыла, словно некто невидимый пытается её слепить. Глаз я не видел – только улыбающуюся пасть, заполненную острыми зубами.       Дома первым делом я умылся. Дальше – хорошенько сполоснул рот. Посмотрел на себя в зеркало и увидел там незнакомца – когда-то молодого парня, постаревшего лет на пятнадцать. Я постараюсь забыть всё, что произошло в поликлинике, оставив страшные воспоминания на листе. Перенесу их из головы на бумагу, словно на флешку, затем – удалю из памяти.       Записать всё это было для меня сравнимо с ударом молнии. Я сел и не отрывался от листа четыре часа. Хочется пить и чего-нибудь перекусить. Еда… От мысли о ней, мой желудок тут же скрутило. То, что осталось на месте выдернутого зуба я не видел – страшно заглядывать в рот. Наверняка жуткая, кровавая, искромсанная дыра. Действие анестезии прошло несколько часов назад. Челюсть болит так, что на стену хочется лезть, будто мне оторвали всю левую сторону лица. За окном ночь, глаза слипаются. Но так не хочется ложиться спать… Что, если я очнусь и увижу ЕЁ, стоящую в темноте у изголовья кровати? С щипцами и дрелью, поблёскивающими в лунном свете.