Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей. ©
Он знал, что его время пришло, так ясно, будто само небо ему об этом сказало. Он не торопился. Теперь уже было некуда. Он неспеша попрощался с детьми, взял с собою самые близкие сердцу вещи и пошел сам не зная куда. Он знал — дороги выведут его в нужное место сами. Шел долго, путь был неблизкий. Солнце радостно слепило глаза, дороги были пустынны, будто по ним никто лет сто нехаживал — оно и понятно, страны редко уходят на покой. На пути ему попадались разные деревья и травы, но глаз замыливался, и всё казалось, что одинаково, однотипно. Спустя несколько недель пути ему все это до ужаса надоело, и он внезапно обозлился. Он жаждал чертового покоя, неужели даже его последнюю волю этот мир не сжалится исполнить?! Он пробовал бежать, но двигался только медленнее. Пробовал свернуть с пути, но возвращался туда же, даже если шел в строго противоположную сторону. И тогда он решил остановиться где-нибудь. Он сделал это сразу же, как только эта мысль пришла в его голову. Остановился прямо посреди причудливой извивающейся дороги, прислонился к рядом стоящему дереву. Куда он торопится? Всю дорогу он смотрел лишь себе под ноги из-за слепящего солнца, но теперь нашел в себе сил оглядеться. Взгляд его проскользил по бескрайнему простору зеленой степи. Редкие деревья острыми пиками разрезали горизонт, скользили тропиночки и дорожки между ними, словно ползли куда-то вдаль длинными едкими червями. По ним боязно было идти. Он посмотрел на свою дорогу — она была точно такой же противной и ведущей в никуда. Он тут же соскочил с нее на траву и отошел подальше за дерево. Куда это его занесло?.. Припомнилось вдруг, что в этом месте не было ни дня, ни ночи — только бесконечный слепящий солнечный свет, который сейчас почему-то перестал болезненно резать глаза. Он поднял взгляд на небо — солнце садилось, окрашивая пейзаж в затухающий алый. И как это он не заметил? Пора остановиться на ночлег. Он сложил свои скромные пожитки рядом с деревом и принялся сооружать постель из листьев. Когда он ложился, на небе уже сверкали яркие звезды. Их далекий сияющий свет проникал в самую душу, заставлял проникнуться и закрыть глаза, погрузившись в сон цвета этого волшебного звездного сияния. На следующий день он не стал никуда торопится — ему хватило ума понять, что день будет длиться ровно столько, сколько он сам того захочет. Он собрал свои немногочисленные вещи и вновь отправился в путь. Только на этот раз он сам выбирал дорогу, тщательно вглядываясь в каждый из возможных вариантов. Все они были безликие и почти одинаковые. И тогда он стал думать о том, куда хочет прийти. Из всех дорог только одна вдруг стала соответствовать нужным критерием, и он неспеша двинулся по ней. Теперь он смотрел не под ноги, а по сторонам — собирал травы, любовался деревьями. Он наслаждался тем, что идет в свой последний путь. И дорога, наконец, начинала приводить его туда, куда нужно. Там сладко пахло ромашками и васильками. Он почувствовал, когда начал подходить к тому самому месту, о котором говорилось, как о кладбище воплощений. Только в этом месте они и могут обрести покой. Он много думал в пути. О том, что его отец шел по этой же дороге, о том, что и его сын когда-нибудь по ней пойдет, собирая цветы, как и он сам. Так странно все заканчивается. Он слышал, что у людей есть верования, что их жизнь не заканчивается — их душа отправляется в лучшее место или перерождается снова. Он сомневался, что может переродиться, а в лучшее место он уже почти пришел. Ведь лучшее место то, где ты обретешь покой. Спустя еще несколько дней пути он наткнулся на первую могилу. Она была очень-очень старой, обветшалой, кривые каракули на ней, очевидно, были каким-то древним языком, которого он никак не мог понять. Внутренний переводчик, данный от природы всем воплощениям стран, переводить упорно отказывался. Вокруг могилы было много-много цветов, в частности, васильков и ромашек. Наверное, это он сам так видит это место. Не могут же у африканских государств, например, могилы быть абсолютно такими же? Он пошел дальше, мягко ступая по земле, стараясь не наступать на цветы и обходя надгробия. Больше всего цветов выросло именно там, где предполагаемо покоились тела. Его это ничуть не смутило, он даже сам тому удивился. Он шел твердым четким шагом, ноги будто сами вели его в нужную сторону. И вот, он свернул в сторону, прошел еще немного и увидел ряд могил. Самая первая была неизвестна, но стоило пройти дальше, как он заметил надписи на древнерусском. Различить их значение так же не представлялось возможности. Он шел дальше и дальше, узнавая своих предков. Он даже позволял себе погладить по каменным надписям, немного их подчистив. Васильки ласково шелестели в ответ, ромашки ласково им вторили, а он шел дальше, пока не пришел к последней могиле. Надгробие было совсем свежим. Заглянув за него, он чуть было не завопил, отшатнувшись. — Допрыгался, щенок? Какого черта тебя отправили сюда гнить так рано? — зазвучал знакомый голос, разрушив мертвую тишину. — Союз. — Черта не существует, — отмерев, заметил Союз. — Ты же должен был умереть? — Я и умираю. Это медленный процесс, — меланхолично ответил Российская Империя. — Мое тело врастает в землю, видишь? Руки еще свободны, но это лишь потому, что я привык держать их у себя на груди. Союз вгляделся внимательнее: и правда, РИ лежал, а из него, прижав к земле, вились корни растений. Кажется, это были те самые васильки и ромашки. Союза слегка замутило от осознания того, что представляли из себя эти растения на самом деле. Они помолчали немного. Честно говоря, ни один из них не мог взять в толк, о чем можно поговорить в такой ситуации. Слишком странно. Слишком сложно. Слишком давно они разговаривали нормально, а сейчас ссориться совсем не хотелось. — Там через ряда три лежит Рейх. Он еще не врос окончательно. Можешь поговорить с ним, прежде чем лечь. В другую сторону через ряд Югославия. Мне кажется, ты должен извиниться перед ним, чтобы все было спокойно, — вновь подал голос Империя. — Не тебе решать, что мне делать, — окрысился Союз, и не подумав сдвинуться с места. — Когда я пришел, я не мог упокоиться, пока не поговорил со всеми — с Германией, с Францией, с Казахским Ханством. Просто не получалось, — РИ вздохнул, по привычке сложив руки на груди. — И только когда я сделал это, постамент с моим именем возник сам собой. Сходи, молю. Я твой предок, и ни в коем случае не желаю тебе ужасных мучений, что бы я не говорил ранее. Союз вздохнул. — Послушай своего старого отца хоть раз в жизни, Союз, — тихо проговорил РИ. — И ложись с миром. Мне жаль, что ты попал сюда так рано. Союзу нечего было на это сказать. Он просто пошел, куда ему указали. Рейх, в отличие от Империи, врос в землю почти полностью. К Союзу в голову прокралась еще нечеткая, но острая мысль, что что-то здесь не так. Правда, эта мысль поразительно быстро выскользнула у него из головы. — Лежишь, псина? — Лежу, — Рейх оскалился до боли знакомо. — Как вижу, и твой час не сильно позже моего настал. — Правильно видишь, — кивнул Союз. Он наклонился и убрал цветок, до того заслоняющий Рейху лепестками один глаз. — Премного благодарен, — пафосно хихикнула псина. — Эта хрень недавно распустилась и зацвела тут, а хотел бы еще немного посмотреть на небо. — Ну, пусть земля тебе будет пухом, — пожелал Союз бесстрастно. — И тебе того же, — Рейх вмиг как-то посерьезнел. — Не груби своему отцу, даю тебе совет. Упокоиться не сможешь. — Вот вы оба заладили, «не сможешь» да «не сможешь», — буркнул Союз устало. — Правда, значит, — осек его Рейх. — Прекрати поясничать и просто прими совет. Никто тебе здесь зла больше не желает — мы уже упокоились, а значит, никаких злых эмоций не можем испытывать. Только безбрежное спокойствие. Я всех простил, ты тоже простишь и только тогда поймешь, как это на самом деле хорошо, Союз. Союз встал рядом с ним на колени, наклонился, убрал волосы с лица. — Знаешь, все чуднó. Будто и не ты это вовсе. Сколько помню, как грызлись мы с тобою насмерть, так и не понимаю, как сейчас так спокойно говоришь, — руки Рейха оплетали гибкие стебли растений, все тело было покрыто цветами, только лицо еще оставалось свободным от них. — Прости меня, — Рейх сказал это так легко, будто не он за всю свою короткую жизнь не признавал ни одной своей вины, даже самой их малости. — За все прости и отпусти тяжкую боль. А то все с собою носишь, словно это нечто полезное и вусмерть тебе нужное. Выбрось. — Не могу, — выдохнул Союз едва слышно. — Гложет до сих пор. — Ну, тогда просто иди дальше. И не торопись — все успеешь, — Рейх оскалился на прощание и снова вперил свои вишневые, сверкающие алым глаза в небо. — Пока, — произнес он, хотя так и подмывало сказать «до свидания». Но что-то подсказывало, что Рейх шутки не оценит. Он пошел в другую сторону, туда, где предположительно лежал Югославия. Тот тоже зарос почти по самую макушку, только лицо и было видно. Странно. Российская Империя здесь явно дольше, чем Рейх и Югославия. Так в чем же дело? — Здравствуй, — произнес Союз и замер. Он вдруг понял, что не знает, что сказать дальше. С Рейхом было легче. — Здравствуй, — ответил Югославия мягко. — Не думал, что увижу тебя еще, Союз. Подойди хоть. Союз подошел ближе, присел на колени так же, как перед Рейхом — что странно, он совсем не боялся замараться. — Прости меня за то, что я сделал, — произнес он через силу, зажмурившись, как маленький ребенок. К его удивлению, Югославия легко рассмеялся, словно колокольчик. — Я давно тебе все простил, Союз. Прости и ты себя за мою смерть, — сказал он по-доброму. Союз почувствовал, как у него внутри разжался тугой ком и ощутимо стало легче. — Спасибо тебе, — тихо проговорил он, погладив Югославию по голове, и пошел обратно. Он пришел к могиле отца, огляделся, но постамента с его именем так и не появилось, и это было странно. Чего-то он определенно не понимал. — Ты сделал все, что я сказал? — прохрипел РИ из могилы, смотря на него своими остро-желтыми глазами. Союзу вспомнилось вдруг, как отец о нем заботился, когда он совсем был ребенком. Он тогда никак не понимал этой грубой и неловкой заботы, не понимал, что о нем беспокоятся безумно, только Российская Империя этого беспокойства выражать не умел, даже не так — боялся. И только до сих пор непонятно — чего? — Да, отец, — сказал Союз медленно, будто пробуя давно забытое слово на вкус, и увидел, как глаза РИ расширились в недоумении и изумлении. — Я все сделал. Только… У тебя прощения не попросил. — Прощаю, — выдохнул Российская Империя. — И ты прости меня за все. Видит Бог, я никогда не хотел тебе зла. — Бога нет, — фыркнул Союз. Империя вдруг потускнел, отвел от Союза свои желтые глаза, на бледном лице так похожие на ромашки. — И что с того, что нет, Союз? — печально и как-то горько произнес он. — Мне просто важна моя вера. Разве это чем-то плохо? — Бога нет, — упрямо повторил Союз. — Зачем лгать людям, что он есть? Это просто способ удержания власти, не более того. — Есть способы удержания власти и похуже этого, — заметил РИ. — Твой, например. Ты не понимаешь, как людям важна их вера. Они практически сами исцеляются, если верят, любую душевную тоску так можно излечить. Так чем это плохо? И почем тебе знать, есть он, этот Бог, или нет его? Вера не для того нужна. — Чушь собачья, — Союз тряхнул головой. Российская Империя вздохнул. — Вижу, тебя не переубедить, — сказал он. — Ну что же, ты прав, признаю. Союз почувствовал, как внутри что-то кольнуло. Сначала это его ничуть не обеспокоило, но всего лишь через пару минут внутри начало болеть так отвратительно сильно, что он чуть не взвыл вслух от непереносимой рези под ребрами. Из глаз брызнули слезы, и Союз стиснул зубы, чтобы не заорать. — Какого черта происходит, отец?! — Надо же, ты вспомнил, что я твой отец, — вяло усмехнулся РИ. — Я говорил тебе не ссориться ни с кем? Говорил. И Рейх повторил, наверное. И Югославия. Но ты, упрямец, предпочтешь лучше страдать, чем послушать доброго совета. — Как больно!.. — взвыл-таки Союз, не сдержавшись. — Скажи, что мне делать, отец! Я послушаюсь, обещаю! Он рухнул на колени и, кажется, сбил их в кровь. Только как это могло быть возможно, если землю здесь покрывала мягкая густая трава? — Конечно, теперь послушаешься, — вздохнул Российская Империя, закатив глаза. — Просто извинись передо мной. Неужели это так трудно понять? Я на твоем месте соображал быстрее. — Прости! Я не хотел обидеть тебя! Я просто считаю церковь сплошным лицемерием! — крикнул Союз и упал на траву. Через пару минут он тряхнул головой и приподнялся на локтях. — Больше не болит? — участливо спросил Империя. Союз рассеянно огляделся. Волосы его были смешно растрепаны, и вообще он представлял собою крайне забавное зрелище. Казалось, он понял что-то, что понял в свое время Российская Империя. Упрямость здесь никому не нужна. — Да что это за чертово место? — спросил Союз странным голосом. — Чертей же нет, — хмыкнул Империя. — Оно само учит тебя тому, чему считает нужным. Пока ты идешь сюда, пока ты здесь, даже пока ты лежишь, оно все время нашептывает тебя что-то. Я слышал, это для перерождения. Чтобы наши потомки, которыми мы станем, не устраивали больше такого количества войн. Очевидно, работает не очень, но Поле старается. — Поле? — переспросил Союз. — Оно живое? — Не совсем. Но что-то вроде того, — замялся РИ. — Осмотрись. Твой постамент все еще не появился? — Нет, — Союз поднял глаза. — Ой. — Что — ой? — А бывают парные могилы? — спросил Союз. Российской Империи вопрос показался крайне странным. — Ни разу не видел, — честно ответил он. — Это важно? — Да. Да, пожалуй, важно, — Союз сглотнул. — У нас она парная. — Что?! — Империя задрал голову и вперился взглядом в надпись на своем постаменте. Там четко читались его и Союза названия, хотя РИ мог сказать абсолютно точно, что раньше там такого не было. — Какого?!.. — Не имею ни малейшего понятия, — Союз осмотрел. — Сходить, что ли, спросить, пока могу? — Не стоит, — Империя уже успокоился, и его голос вновь стал практически бесстрастным. Союз немного позавидовал такому спокойствию. — Это всегда сугубо личное. Как соберешься, ляг рядом, или что-то вроде того. Союз сразу же и лег. — Да не так скоро, дурак! — зашипел на него Империя, но было уже поздно. Союз почувствовал, как гибкие стебли безболезненно впились ему в спину и внезапно перевернули. Он оказался лежать лицом к лицу с собственным отцом. У того аж зрачки расширились, как ему было страшно. Чего Союз не знал, так это того, что зрачки расширяются еще и тогда, когда человек смотрит на что-то, его глазу приятное, а все они — человекоподобны. — И почему так? — пробормотал Империя будто сам себе. — Наверное, Поле считает, что мы были слишком далеки друг от друга при жизни. Союз никак не мог отстраниться, сколько бы не старался. Сдавшись, он уткнулся своему родителю в плечо и смешно сердито зафырчал. Российская Империя улыбнулся, ласково погладив его по волосам. — И долго нам так лежать? — спросил Союз недовольно. — Долго. Пока все не порастем цветами. Знаешь, я так безумно люблю ромашки, — РИ шептал это Союзу почти в самое ухо. Позже он с удовольствием заметил, как ухо покраснело. — Они так похожи на наши с тобой глаза. А Роськины глаза похожи на васильки. Как он там? — Все с ним в порядке, — буркнул Союз, все еще злясь. Даже умереть ему нормально не дали. Если Бог и есть, то он точно мстит Союзу за все его пренебрежение. — Жив-здоров. — Хорошо. А как ты? — этот вопрос застал Союза врасплох. — Лежу, как видишь, — огрызнулся он. — Перевариваюсь твоим Полем. — Ты как себя чувствовал? Что делал, когда меня не было? — терпеливо продолжил спрашивать Империя. — Знаешь, я не хочу с тобой ссориться. Меня теперь невозможно вывести из себя, Поле забрало у меня всю мою боль. Если ты будешь совсем уж сильно грубить, тебя накажут, как наказывали недавно. Это просто правило этого места. Так что можешь ворчать сколько душе угодно, я не обижусь. — Все со мной было в порядке. Ничего особо не делал, — быстро ответил Союз, предпочтя игнорировать последний монолог Империи. — Как сам? — Да вот, лежу потихоньку, о жизни думаю. Небо здесь красивое. Говорят, люди боятся умирать. Но, наверное, не боялись бы, если бы умирали в таком красивом месте, — Российская Империя поднял глаза, и в них отразилась обожаемая им и при жизни голубизна. — Сентиментальным же ты стал, старик, — Союз почувствовал, как стебли обвили его спину сильнее, буквально вжали в отца. — Даже когда я был визжащей мелюзгой, ты таким не был. — Не был, — эхом повторил Империя. — Может, и не был. А может, и был. И почему только ты так ненавидел меня? — Не ненавидел, — покачал головой Союз. — Просто я раньше думал, что ты забрал меня у моих настоящих родителей. Глупость, конечно же. Я плохо помню теперь свое детство до тебя. Где я был? Что тогда было?.. Никак не вспомню. — Ты родился в этом Поле. Я здесь нашел тебя. Такое редко бывает, знаешь, когда воплощения рождаются посреди кладбища абсолютно ничейные. А я взял и подобрал тебя. — Ты никогда не рассказывал, — нахмурился Союз. — А что ты здесь делал? — Не знаю. Будто само что-то тянуло. Своих детей у меня никогда не было, а ты… Тебя наверняка кто-то выбросил, а Поле подобрало, затянуло в свое пространство и нашло нового родителя. Не очень подходящего, и Поле, кажется, это понимало, но хоть что-то. Воплощениям стран расти без родителей совсем больно. — Ясно. — вздохнул Союз. Стало немного понятнее, но появилась еще целая куча вопросов. Благо, у них было еще много времени, чтобы наговориться вдоволь. — Тебе нужен был наследник? — Не особо. Скорее, твое появление было нежелательно — оно спровоцировало волну восстаний, — РИ вздохнул. — Многих разослали по ссылкам. Простые люди больше всего пострадали, и мне это ужасно не нравилось. — Как будто тебя когда-то заботили простые люди, не смеши, — пренебрежительно фыркнул Союз. — Простые люди — это большая моя часть. Ты постоянно забываешь об этом, — Империя скосил глаза на Союза, но вновь поднял их в небо. — Давай не будем ругаться. Они замолчали. Каждый думал о своем. — А почему ты, — внезапно прервал тишину Союз. — Так не любил меня? — Я любил и до сих пор люблю, — спокойно ответил Российская Империя. — Общая могила — разве не доказательство тому, что у нас все взаимно? — Да иди ты! — Союз, непонятно почему, взбесился, даже попытался отдернутся от РИ, но гибкие стебли растений только сжали его крепче — предупредили. — Очень смешно! — А похоже, что я шучу? Хватит дергаться, или нас с тобой соединят еще сильнее. Я уже чувствую, как об мое бедро кое-что трется. Прекрати. Союз вздрогнул и замер. — Ну что такое? Неужели смущаешься? — Российская Империя двинул тазом, и Союз почувствовал, что у него тоже… Проблема. — Ты слишком активно терся об меня, плати теперь по счетам. Союз молчал, только уткнулся лицом в стык чужих плеча и шеи — спрятался. — Да что же ты?.. — и тут РИ поразила внезапная догадка. — Неужели ты… Невинен? — Иди ты! — рыкнул Союз, и Империя почувствовал, как внизу у него сильнее потянуло возбуждением. Ох, черт. — Посмотри на меня, — попросил Российская Империя, и Союз поднял на него красные глаза. Раньше Союз и не подумал бы даже скрывать подобное, но сейчас отчего-то было так стыдно. — В этом нет ничего страшного, Союз. Правда теперь, в нынешнем нашем положении, будет затруднительно… Ну, ты понял. Союз уткнулся лбом РИ в грудь, завозился. Империя обнял его за талию поверх гибких стеблей, и они вразнобой задвигали бедрами, притираясь друг к другу. Одежда не была плотной, но все равно мешала. О, как они оба жалели, что были слишком упрямы раньше, пока были живы. — Мф! — и стало липко. В голову внезапно стрельнуло мыслью, что они до конца своей жизни оба теперь будут лежать липкие и грязные, но внезапно, растения между ними зашевелились, и стало чисто. Теперь, кажется, Союз тоже уверовал во всемогучесть пресловутого Поля. — М-да, — вздохнул Российская Империя. — Нам здесь долго куковать. Может, еще разочек?Бонус. Сцена после титров.
«Да ну блядь, — думал про себя Рейх. — Да почему они не могут разговаривать тише?! Думать мешает, вообще-то!» — А похоже, что я шучу? Хватит дергаться, или нас с тобой соединят еще сильнее. Я уже чувствую, как об мое бедро кое-что трется. Прекрати. «О Боже, нет, ну вы серьезно?! Нет, только попробуйте начать ебаться!» — Ну что такое? Неужели смущаешься? Ты слишком активно терся об меня, плати теперь по счетам. «О нет, живая трава, Поле, или как тебя там! Зажми мне уши, срочно!» — Да что же ты?.. Неужели ты… Невинен? «Вот от таких подробностей о жизни Союза я бы отказался! За что мне это мучение?!» — Иди ты! «О, потрясающе. Драма века, — Рейх нервно завозился в своем травяном коконе. — Теперь и я возбудился, черт». — Посмотри на меня. В этом нет ничего страшного, Союз. Правда теперь, в нынешнем нашем положении, будет затруднительно… Ну, ты понял. У Рейха болезненно задергался глаз. Давно он не чувствовал себя так беспокойно в посмертии. — Мф! «Да твою ж мать!» И только Рейх думал, что все стихло... — М-да. Нам здесь долго куковать. Может, еще разочек? «Только не это…»