Беседа Цезаря

      День старался быть хорошим. За окном усердно пели птички, из лабораторий отдела Линейного Счастья доносился детский смех и первые признания в любви, смирно гудела опытная модель реморализатора, а в кабинете Киврина отчётливо пахло яблоками.       Внезапно раздался деревянный грохот и испуганный топот множества ног. Раздражённый кто-то стремительно процокал каблуками через лабораторию, и грохот раздался снова. Дверь кабинета ударилась о стену, затем благодаря полученному ускорению ударилась о косяк, и Кристобаль Хунта пронёсся к шкафу, за потайной дверцей которого стояла бутылка мадеры.       — Теодор, — начал он, — у меня для тебя плохие новости. Прямо скажем, паршивые.       — К нам с-снова едет к-комиссия?       — Ты едешь в командировку.       Птички замолчали. Детский смех прервался. Запах свежих яблок сменился на запах яблок моченых. Послать кого-то в командировку в Институте значило почти то же, что проклясть. Корифеи из института уезжали исключительно на научные конференции и исключительно в тех случаях, когда нельзя было эту печальную обязанность переложить на выносливые плечи дорогого ближнего.       — Один? — скорбным голосом спросил Киврин.       — Нет, — отмахнулся Хунта. — Всё не настолько страшно. Вообще-то в командировку еду я, но погибать одному, даже на благо родины, — дело чёрное и неблагодарное, поэтому я беру тебя с собой. Документы у Модеста, Модест у Януса, Янус второй день ходит с Большой печатью, — словом, выезжаем через полтора часа.       — Ну ничего, ничего. К-командировка — эт-то ещё не к-конец с-света. Есть там р-речка? Н-ну, значит, по-порыбачим.       — Теодор, — вздохнул Хунта, — Теодор, мы едем в Уэльс. Какая рыбалка, Теодор?! Приехали, забрали и уехали, нет. Нет, лишней минуты я не продержусь в этом царстве холода и тоски! И потом, речка-то там, конечно, есть, но с чего ты взял, что в ней можно рыбачить? Это тебе не прохладная и чистая Китежа, это какая-то Скорпионка! Правда, в Скорпионке живут скорпионы, а какая живность водится в Аске, я не знаю. Хотя, знаешь, радуйся; хоть какая-то тебе радость: по слухам, в той школе, в которую мы едем, варят отличное варенье из авалонских яблок.       Напряженная тишина исчезла. Снова запели птички, засветило солнышко, запахло свежими яблоками, заработал гигантский дистиллятор детского смеха.       Собрались они быстро и незаметно. Ехать предстояло весь день с пересадками. Сначала на Летучем корабле добрались до Ленинграда и припарковали его на крыше дома номер четыре по Гороховой улице; потом пешком дошли до Варшавского вокзала, и оттуда поездом до самой Варшавы.       — Документы, пожалуйста, граждане, — раздался над самым ухом звонкий голос польского пограничника.       Хунта недовольно поднял голову от блокнота. Последние полчаса он пытался решить в нём уравнение Геда-Гудвина, и пограничник сильно ему помешал. Смерив его презрительным взглядом, Хунта решил, что пограничник — существо обыкновенное, особыми способностями к познанию мира не отличающееся, а значит, его, Хунты, внимания не заслуживающее, и, сунув документы куда-то в район живота, вернулся к уравнению.       — Кристо! — Схватил Хунту за рукав не привыкший к таким поездкам Киврин, когда они переходили на Варшаво-Венскую линию, — Кристо, я тебя умоляю, — он выдохнул, — скажи мне хотя бы, куда мы едем?!       — А я не сказал? — удивился Хунта, — в Уэльс, в Кармартен-на-Аске.       — Там находится школа Мерлина, — милостиво пояснил он, когда забросил чемоданы в багажный отсек.       — К-как? Нашего Мер-мерлина?       — Боюсь, мой друг, ты слишком высокого мнения о способностях нашего Мерлина. Этот Мерлин — дальний родственник нашего, какой-то троюродный дядя или вроде того.       Дальше ехали в молчании. Снаружи мелькали деревья и кусты, слипшиеся в одну черно-зеленую полосу, в блокноте Хунты появлялись всё новые и новые диаграммы, графики и чертежи, а Киврин читал мемуары Гулливера, изредка прерываясь на дорожные указатели.       — Осторожно, Кристо, — предупредил он спустя несколько часов, — мы въезжаем в Шлараффенланд.       Через несколько минут они ощутили это на себе. Шлараффенланд, или страна Молочных рек и кисельных берегов, была знаменитой страной дураков. Со всего света съезжались туда идиоты и лентяи за лёгкой жизнью. Труд там был уголовно наказуем, и поэтому все маги старались обогнуть страну по кривой дуге. Все живые существа, обладавшие хоть каплей мозгов и порядочности, неизбежно там погибали. Коэффициент глупости в воздухе скакнул до критических высот.       Хунта ослабил галстук, спрятал в карман блокнот и растворил карандаш. Всё равно ничего стоящего у него не выйдет, пока они не уедут из клятого места. Корифеи приготовились к бою. Поезд замедлился.       Мерно стучали колёса. От местной атмосферы лености и барства, царившего здесь уровня которых не достигли бы и десять Обломовых, неимоверно хотелось спать.       — Кристо, — прошептал Киврин, спасаясь от сна, — зачем нам туда, в эту твою школу Мерлина?       Хунта попытался ответить, но не смог. Глаза его ввалились, черты лица заострились, сам он посерел и являл собою зрелище в высшей степени удручающее. Он слабо вскрикнул, попытался шевельнуться и стал медленно по стеночке съезжать на полку.       Киврин закрыл глаза. Он был обязан помочь другу, но силы будто таяли. Наконец он сорвался, перегнулся через стол и схватил Хунту за запястье.       Веки его слабо дрогнули и приоткрылись. Хунта сжал руку в кулак.       Поезд, словно почувствовавший волю двух магов зашевелился быстрее, дёрнулся, потом дёрнулся ещё раз, рванулся вперёд и выехал из Шлараффенланда. Корифеи ощутили прилив сил, выпрямились и какое-то время ехали молча, успокаиваясь и перерабатывая пережитое.       — А в Кармартен-на-Аске нам надо, — сказал наконец Хунта заметно окрепшим голосом, — потому что у местного учителя Орбилия есть замечательная запись беседы из покоев Гая Цезаря Октавиана. Этот самый Гай Цезарь сбежал у нас недавно из колонии и отказывается возвращаться, а он мне нужен. Правда, Орбилий не очень любит расставаться со своими экспонатами, но это ничего: зато он очень любит латынь. Там работает мой бывший ученик, Тарквиний, он обещал мне помочь. Уж вместе-то мы как-нибудь его уговорим!       — А я? — Киврин улыбнулся. — Я по л-латыни знаю т-только Dum spiro, spero и Memento mori.       — Не волнуйся, Теодор, — Хунта окончательно приободрился, — я придумал занятие и для тебя. Пока мы с Тарквинием будем просить Орбилия отдать нам запись, ты будешь занят не менее важной миссией. Отнесись к ней со всей серьёзностью, которая, я знаю, где-то у тебя есть. Ты должен сделать так, чтобы Мерлин, директор школы, дал нам варенье — для тебя, и пару-тройку авалонских яблок — для меня.       Приближался только полдень. До Уэльса оставалось несколько долгих часов.