Двести секунд

— Синдзи, послушай меня. Теперь ты должен позаботится о себе сам. Тебе придется принять свои собственные решения. Никто не может сделать это за тебя. — Но я не могу… Я не могу пилотировать Еву, если все что я делаю — это причиняю боль и убиваю людей. Я думал, у меня нет права выбора — управлять ли Евой, но я только врал себе. Я просто не достоин пилотировать Еву, потому что я ничего не понимаю! Я не способен сделать хоть что-нибудь хорошее. Я сделал кое-что ужасное для Аски. Я убил Каору. Я ужасный человек. Я бесчестен и труслив. Все, что я постоянно делаю — это причиняю боль другим людям, так лучше я не буду делать ничего! — Я не собираюсь тебя жалеть. Если ты не хочешь чувствовать боль, тогда ты можешь просто сидеть тут и ждать пока тебя убьют. Плачь не спасет никого, наоборот. Ты ненавидишь себя, не так ли? Поэтому ты причиняешь боль другим. Глубоко внутри себя ты знаешь, что страдаешь сильнее, когда причиняешь другим боль, чем если ты дашь причинить боль тебе. Но это было ТВОЕ решение, это делает его ТВОИМ выбором. Это было то, что ты хотел, и это дает тебе причину. Прекрати лгать себе, и пойми, ВЫБОР ВСЕГДА ЕСТЬ. А затем прими решение. — Но ты не я. Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти! Ты не понимаешь… — И что с того? Это не значит что сдаться для тебя это нормально! Если ты сделаешь это, я НИКОГДА этого не забуду, сколько буду жить. Ведь видит Бог — я тоже не идеальна. Я совершила тонны глупых ошибок и потом сожалела о них. Но я делала их снова и снова, тысячи раз. Бесконечный цикл фальшивой радости и ядовитого самоненавистничества. Но даже тогда, каждый раз пройдя по кругу, я понимала что-то важное о себе. Пойми зачем ты пришел сюда. Почему ты существуешь в конце концов. Ответь на свои собственные вопросы. И когда ты найдешь ответы, возвращайся ко мне. Я буду ждать тебя. Обещай мне. — …Хорошо… — Увидимся… … — …Так целуются взрослые. Остальное будет, когда вернешься. © Мисато Кацураги — Синдзи Икари «End of Evangelion» ___________________________________________________________________________ …Железная дверь лифтовой кабины с лязгом закрылась за пилотом Евы-01. Я дождалась, когда мотор лифта запел басом где-то высоко над головой, унося Синдзи, вернее — давая ему шанс, и бессильно опустилась на покрытый рифлёным железом пол ангара. Что с ним теперь будет? Сумеет ли он выжить? Или даже… победить? А быть может ему удастся всё исправить? Ведь всё возможно, пока ты жив… Хотя какая теперь разница… Я всё равно сделала для него всё, что могла и при всё своём желании не смогла бы сделать больше. Я никогда не узнаю, что будет завтра. Потому что я больше не жилец. Смотрю на своё бедро — туда, куда попала пуля. Рана выглядит откровенно паршиво, но почему-то нет ни боли, ни страха. Наверное, это и есть шок. Выходного отверстия нет, стало быть пуля — во мне. Это ничего принципиально не меняет. Тёмная густая кровь медленными тугими толчками в такт ударам пульса выталкивается из моего тела, стекая на железный пол. Шансов у меня нет, потому что остановить её нечем, а даже если и было — спецназ SEELЕ доберётся до меня раньше. При наличии выбора — умереть от кровопотери или попасть к ним в руки, я однозначно предпочту первое. Судя по тому, что мне рассказывали когда-то на курсах тактической медицины, при таком ранении у меня остаётся примерно двести секунд жизни. Пуля перебила какой-то крупный сосуд, и спустя эти самые секунды я потеряю сознание и больше никогда не проснусь. Но я уже сделала свой выбор. Когда выбор сделан — становится так легко. Ничего не жаль и терять тоже нечего. Именно поэтому я советовала Синдзи сделать то же самое. Наверное, сейчас для меня это последняя возможность подумать о своей непутёвой жизни. И, может быть, в последний раз что-то понять, пока сознание окончательно не угасло. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, как кинолента. Это бред, не верьте. Ничего этого нет. И всё же я попробую сыграть в эту игру. Я закрываю глаза. В моём сознании одна за другой, по кругу, всплывают три картинки из моего прошлого. Наверное, это и есть для меня самое важное. То единственное, что я постараюсь забрать с собой, разрушив раз и навсегда оковы собственной физиологии. Вот первая… Холодно, темно… Страшно воет ледяной ветер. Море сильно штормит, метровые волны с дикой ненавистью бьют о прибрежный лёд, пытаясь его сломать. Мой отец силой заталкивает меня в спасательную капсулу, захлопывает крышку и, судя по звукам снаружи, сталкивает её в бушующее море. Больше я никогда его не видела. Я всегда любила своего отца больше покойной мамы, да простит она меня за это. Почему? Потому что я всегда была «папиной дочкой». Я была так похожа на него, его «копией» (как неоднократно говорил он сам) и его продолжением на этой земле. Он очень меня любил, и я отвечала ему тем же. Когда его не стало — я будто потеряла половину себя. Отец, зачем ты меня спас тогда, во время первого удара? Что хорошего я сделала в жизни после того, как осталась в живых? Да, я закончила университет, прошла по конкурсу в NERV, стала офицером и дослужилась до майора. Но всё это кажется теперь таким далёким и не важным. А что же тогда на самом деле было важно? Наверное то, что я никогда не забывала о тебе, папа. Всё, что я делала, когда вернулась в Японию после первого удара — я делала ради тебя. Мне кажется, мой отец до сих пор смотрит на меня. Когда я слишком много пью — с осуждением. Когда сделаю что-то такое, за что мне не стыдно — с характерной, только ему присущей улыбкой. Я сделала то, в чём когда-то поклялась самой себе, чтобы отомстить за его смерть — ангелов больше нет. Но сейчас я понимаю, что эта победа была Пирровой. Ведь люди… я не смогла победить людей. Они страшнее всех ангелов вместе взятых. Потому что количеству ангелов есть предел, а человеческим амбициям, гордыне и вероломству — нет. Мне кажется, никакая комплиментация это не исправит. Люди единственный вид на земле, который ненавидит себя подобных. Именно поэтому они заслужили то, что сейчас с ними происходит. Я открываю глаза и опять бросаю беглый взгляд на пол вокруг себя. Кровавая лужа продолжает расползаться, расширяя свои берега. Начинает кружиться голова и сильно хочется пить. Стало тяжело дышать. Это ещё не конец, нужно держаться. У меня ещё есть время. За воротами ангара происходит какая-то возня — насколько я понимаю, они решают что лучше — по-быстрому взорвать ворота или повозиться пару минут и вскрыть их аккуратно. Раз до сих пор не рвануло, они пошли по второму пути. Зачем-то я понадобилась SEELE живой? Вот хер тебе, непочтенная организация. Сочувствую, но ничего не выйдет. Я перестану дышать раньше, чем вы сюда войдёте. Веки становятся такими тяжёлыми… я снова закрываю глаза… … и вторая картинка возникает передо мной… Летний вечер, пронизанный теплом и солнечным светом. Так бывает только в юности — потому что с течением жизни перестаёшь замечать эту красоту за суетой и рутиной. Мы с Кадзи гуляем по парку, нам по девятнадцать лет. Он очень нравится мне и я немного нервничаю: почему он ни разу не попытался меня поцеловать? Я была бы совсем не против. А может, это не взаимно и я лишь тешу себя бесплодными иллюзиями? Будто прочитав мои мысли Кадзи вдруг сильнее стискивает мою руку. Я поворачиваюсь к нему и мгновенно тону в его глазах… Наши губы встречаются. Они такие мягкие и ласковые. «Пойдём ко мне?» — вдруг неожиданно для себя самой говорю ему я. Я не знаю, что именно он тогда подумал обо мне. Я и сама не задумывалась тогда, зачем так поступила и что на самом деле мною двигало: похоть, желание полностью раскрыться перед ним или страх одиночества. Наверное, всё-таки страх… но другой. Чувствовать себя желанной — самый простой путь убедить себя в собственной значимости. Я боялась НЕ быть, НЕ состояться. И тогда он не захочет быть со мной, а пройдёт мимо меня — пустого места, и пойдёт дальше. Я не знала тогда, КАК судьба испытывает на прочность. А она просто-напросто даёт человеку то, чего он больше всего боится. … Он был таким нежным в наш первый раз. А потом мы целую неделю не выходили из комнаты… Казалось, это будет длиться вечно. Но ничего вечного нет. Через некоторое время мы расстались и разбежались в разные стороны… чтобы снова встретиться спустя много лет. У него были за это время другие девушки, у меня — другие мужчины. Но когда я снова увидела его, я почувствовала, что всё наше прошлое друг без друга не имеет ни значения, ни ценности. Я вдруг поняла, что всё это время шла от него до него. От Кадзи к Кадзи и никак не иначе. Потому что всю жизнь я любила только его. И где-то в самой глубине души ждала, когда мы снова встретимся. За прошедшие 10 лет и он, и я обросли каждый своими колючками и «дилемма дикобразов» — это как раз про нас. Дикобразы могут стремиться друг к другу, но при этом больно колоть своими иглами. Поэтому они всегда будут держать дистанцию. Но… в итоге я увидела в его глазах то, чего больше всего ждала… и боялась. Он ничего не забыл. Ничего не прошло. Нужно было подойти к краю и потерять его, чтобы это понять. Ведь война и любовь — несовместимые вещи. Потому что одна даёт жизнь, а другая — её забирает. … Всё закончилось в тот день, когда я молча смотрела на телефон проводной связи, стоящий на моём столе, который никогда больше не зазвонит. Когда я узнала, что его больше нет. Что я никогда больше его не увижу. Аппарат был мокрым от моих слёз, которые всё не заканчивались. У Синдзи осталась от него хотя бы трогательная и такая личная просьба поливать его спрятанную от чужих глаз арбузную грядку. У меня — лишь одно короткое сообщение на автооответчике, которое я стёрла спустя неделю после его ухода. Если бы я не сделала этого — я бы просто сошла с ума. Или покончила с собой. …С его уходом я потеряла вторую половину себя. И что же в итоге от меня осталось? Ничего, пустое место? Нет… это не так. …Я открываю глаза в очередной раз. Надеюсь, в последний, потому что веки стали неподъемными, словно две чугунных болванки. Лужа крови увеличилась ещё на треть. Жажда становится невыносимой, но нужно терпеть. Осталось совсем немного. Потерпи, Мисато… скоро всё закончится. Я снова закрываю глаза… …Третья…последняя. Обычное утро в нашей квартире. Мы втроём — Синдзи, Аска и я — готовимся идти по делам. Я — в штаб-квартиру NERV (командующий вызывает на ковёр), пилоты — в школу. Синдзи возится на кухне, готовя завтрак, Аска наводит красоту перед зеркалом. Меня жутко раздражает, что по случаю встречи с высоким начальством я не могу сейчас выпить банку-другую пива. Быть трезвой в этой жизни для меня давно уже стало невыносимым. Поэтому я сижу на табурете в углу кухни, закинув нога на ногу и молча наблюдаю за своими… детьми? С юридической точки зрения, я их опекун. По сути — неродная мать. Значит, всё-таки — за моими ДЕТЬМИ. Была ли я для них хорошей матерью? Наверное… нет. Потому что мне мешала та же «дилемма дикобраза», которая не давала нам с Кадзи быть счастливыми. Но совершенно по другой причине. Они были подростками, никогда не знавшими ни любви, ни ненависти… в их короткой жизни просто не было для этого времени. Несчастными детьми с изломанными судьбами, на которых свалилась совершенно не детская работа по спасению человечества. Легко ли матери отправлять своих детей на войну, с которой они могут не вернуться? Поначалу я пыталась не привязываться к ним. Потому что сегодня Синдзи, а завтра (…когда его не станет?) кто-то другой. Но… я не смогла. Ни алкоголь, ни напускной цинизм не смогли вышибить из меня желание защитить, сохранить, помочь… Наверное, это в крови у каждой женщины, будь она хоть сто раз майор NERV. Потому что чужих детей не бывает. Я чуть не сошла от горя, когда Синдзи не вернулся из боя, растворившись в LCL. Тот месяц, когда его не было с нами был самым тяжелым в моей жизни. Я сама от себя не ожидала, что буду так тяжело переживать потерю. Первую неделю после инцидента я практически не спала, всё ещё веря в чудо — вот сейчас зазвонит телефон и оперативный дежурный скучным голосом доложит, что пилот Евы-01 найден, жив и почти здоров. Но телефон молчал… а потом я каждое утром привычно замазывала пудрой чёрные круги под глазами, выпивала тройной кофе вместо пива (которого требовала душа) и шла на ставшую такой ненавистной службу. Когда он неожиданно вернулся, я поняла, что лучше сама сто раз погибну страшной смертью, чем еще раз позволю кому-то из них умереть раньше меня. Я не пропущу их вперёд. Я всё-таки старшая по званию. …Именно тогда до меня дошло, что мы несмотря ни на что — семья. Что бы эти двое не думали об этом. Они просто перестали быть для меня чужими, хотя я так и не смогла заменить им мать. … Внезапно в моём слабеющем от нехватки гемоглобина мозгу приходит осознание… А ведь это именно ОНИ наполнили моё сердце и душу, когда казалось, что всё уже давно потеряно. Это благодаря им я чувствовала себя живой всё это время и до сих пор каким-то чудом жива. Если ценой своей жизни я хоть чуточку помогу им продержаться подольше в воцарившемся вокруг аду — значит, всё было не зря… …Я видела как они украдкой смотрят друг на друга, когда никто их не видит. А когда видит, всеми силами нарочито показывают всем, насколько они друг другу безразличны. Глупышки, они могут так водить за нос своих одноклассников, но не меня. Будь они постарше хотя бы на пару лет — я бы ничего не смогла противопоставить тому, что может вскоре возникнуть между ними. Но им только четырнадцать… Выживут ли они после всего этого? Есть ли у них будущее? Будут ли они когда-нибудь вместе? Я уже никогда не узнаю ответ… …потому что я уже просто плаваю в луже собственной крови. Каждый удар сердца отдаётся тупой болью в голове. Сознание начинает меркнуть. В дверь ангара уже пару минут ломится спецназ. Похоже, они окончательно отказались от идеи взорвать ворота, притащили какой-то электроинструмент и вскрывают им стальную дверь. Мне всё равно. Потому что я не собираюсь отсюда возвращаться. Я всё закончила здесь. И вот на грани существования, в моем затухающем сознании возникает последний вопрос — так кем же, в конце концов, была ты в своей уходящей жизни, майор Мисато Кацураги? Сильно пьющей женщиной, не способной без стакана справиться со своими проблемами? Боевым офицером, который не сумел стать хорошим командиром, потому что не захотел без оглядки отправлять детей на убой? Или, может быть, той, которая не смогла стать для дорогих ей людей ни женой, ни матерью? …И ответ на него — майор Кацураги такая, какая есть… А с каким знаком она — плюс или минус, пусть решат они когда-нибудь потом. Если выживут.

***

… Я так и не поменяла пингвину коврик, как предлагала Аска… Да, Пен-Пен, я больше не твоя хозяйка, увы. Моё время заканчивается и твой следующий коврик уже не моя забота. Я прожила свои 28 лет как могла… и несмотря ни на что это была хорошая жизнь. Потому что мне не о чем жалеть — я ухожу налегке. Кадзи, любовь моя, я ведь всё правильно сделала? Я иду к тебе, любимый.