Everything is Healed

Что-то в нем разбивается в тот момент, когда он впервые за столь долгое время видит Майка воочию. Будто то, что Уилл так бережно собирал и склеивал по кусочкам все эти долгие годы, навеянные издевательствами в школе — их мерзкими шепотками, аморальным отношением отца к нему, а также временем, проведенным в изнанке (он мало чего помнил, только ощущение всепоглощающего страха), раскололось, рассыпалось разноцветной пылью у его ног. Майк, — каланча в ярко желтой рубашке, выглядывает из толпы, изредка мельтешит вдалеке. Он выглядит так комично, что улыбка сама собой лезет на лицо. Но даже в этом нелепом наряде, с растрепанными черными волосами, которые, он был уверен, на солнце отливали шоколадным оттенком, Майк не изменился. Остался тем же неуверенным, неуклюжим мальчиком, с которым он когда-то давно завел дружбу в детском садике. И в него же он, по своей глупости, влюбился. Это видно по тому, как он спотыкается, чуть ли не падая, когда выбирается из бурного потока людей. Его длинные, тонкие ноги, как у только что родившегося жеребенка, запинаются друг о друга. Но все же, его будто ловит какая-то невидимая сила или поток ветра, и он удерживает равновесие, выпрямляясь. И, с букетом наперевес, в два больших шага оказывается перед их небольшой компанией. В частности, перед Эл. Затем целует ее. И они улыбаются друг другу. И это, вроде бы, даже прекрасно. Как в тех романтических фильмах, которые его мама, освободясь от работы, так любила раньше смотреть по вечерам. Раньше. Хоть Джойс старается отрицать, что переезд ничего не поменял, но Уилл всегда отличался своим необыкновенным чувством подмечать самые неприметные перемены. Все настолько сильно изменилось, да так быстро, что, понимание этой настолько простой вещи, порой оставляло его в прострации. Было не ясно, как люди, окружающие его каждый день, так быстро оставили свою прошлую жизнь позади, забыли ее. Ну или постарались создать видимость этого. Больше даже огорчало не то, что все неумолимо меняется, даже не предупредив его об этом, а тот факт, что все знают об этом, но упорно отрицают. Даже Джонатан, который часто кидал на Уилла озабоченные, взволнованные взгляды, как бы спрашивая, все ли в порядке, успел отдалиться, сделался раздражительным. Конечно, он не винил своего брата в этом. Новое место, поступление в ВУЗ, да и проблемы с Нэнси не делали ситуацию лучше. Может быть он слишком упорно копает, превозносит это. Но иногда ему кажется, что он единственный, кто видит, как дела обстоят на самом деле. Да, проблемы. Но если таковые есть, то их нужно решать, называя все своими именами, а не прятаться за ложными отговорками и искать всему оправдания. Вот и он, ощущая нарастающие чувства внутри, он долго (правда, долго) изучал их в себе. Будто то новая одежда, к которой ты не можешь привыкнуть, ходишь да и следишь за своим отражением, хорошо ли сидит и как выглядит. Но избавившись от отрицания, он увидел то, что скрывало оно все это время. И он принял ту правду, которая, хорошо это или нет, была частью его существа. Принял себя и привык. Как привыкаешь к новой одежде и она перестает быть чем-то новым. Что там дальше? Решать проблему. Чувства заполняли его порой слишком сильно, стараясь вырваться наружу. Поэтому он выразил их в картине, которую он все это время так сильно сжимал в руках. Но, смотря на Эл и Майка, признание, скорее всего, отложится на неопределенное время. Он сжал шероховатую бумагу пальцами сильнее. Но эй, кто сказал, что всегда нужно прислушиваться к самому себе? Люди — ходячее противоречие. Такая херовая, кривая и извилистая палка о двух концах. Да к тому же выражать свои чувства иногда так сложно. Майк говорит Уиллу всего пару слов; даже на нормальный диалог не похоже. Разве так разговаривают «лучшие друзья» после долгой разлуки? Если да, то этот мир обречен, думает Уилл, садясь в грязно-желтый фургончик. Оттенок, накатывающего на него волнения. Пока они едут, покачиваясь и подпрыгивая на бугристой дороге, Уилл украдкой рассматривает Майка. Не всего его, а мелкие детали, появившиеся на его лице за все это время. Как-то раз Уилл сидел в комнате Эл и помогал ей с каким-то дурацким проектом по биологии, а она все никак не могла оторваться от девчачьего журнала. Это была небольшая бумажная книжица из глянцевой бумаги, блестящая и яркая, содержащая в себе страницы о модных новинках этого сезона, какие-то советы, которые уж точно пригодятся в отношениях. Джойс принесла такой журнальчик однажды и Элевен, на удивление, понравилось. Ох уж эти девочки. Теперь она старается не пропускать ни одного выпуска. Так вот, в тот вечер она читала статейку о любви и о том, как часто она может спасти кому-то жизнь. И сколько бы Уилл не говорил ей остановиться и сосредоточиться, все это было в пустую. Ну и понимание того, что его новоиспеченной сестре нужно наверстывать упущенное, сделало свое дело, и поэтому он, пообещав, что это в первый и последний раз, сделал ей поблажку. Он слушал вполуха, не совсем понимая, о чем иногда идет речь. Но одна фраза засела у него в голове. Точную формулировку он не помнил, но главной была сама суть: влюбляются люди именно в мелочи. И он не мог с этим не согласиться. Маленькие, еле заметные веснушки появились на коже Майка, потому что она будто бы стала еще белее, поэтому и скулы его стали сильно выделяться, придавая лицу некую мужественность, часто проявляющуюся в его характере. Несмотря на ситуацию, Уилл был правда рад его видеть. Может быть даже счастлив по началу. Увидеть его горбинку на носу, черные бездонные омуты глаз, широкий, почти лягушачий рот, услышать глупый смех. И чем дольше он разглядывал Уиллера, тем больше приходило осознание того факта, что Майк был и правда красивым. Не в обобщенном понятии конечно. Он больше походил на одну из тех скульптур древнегреческих богов, которые люди, обходя толпой, восхищенно разглядывали. Разве уродство могут поместить на всеобщее обозрение в музеях? Вряд ли. Майк смело мог занять место любого из них. Да, его красота не для тех, видящих людей, а для тех, кто хочет ее увидеть. А может это все его невинная, детская влюбленность говорит за него? Может, все, что ему нужно, это хорошая оплеуха? Когда они покидают авто, Майк не смотрит на него. Когда заезжают домой, чтобы занести его вещи, тот его тоже игнорирует. И когда заходят в здание клуба ситуация повторяется. Уилл думает, что Майк несправедлив, но он не винит его, потому что все его внимание к себе требует Эл. И, как бы это было ни удивительно, он может ее понять. Так что старается не возникать, притворяться, что его с ними вообще и нет. Прекрасный день рождения получается. Он вспоминает, как желудок его чуть не сворачивался от волнения, когда он, вчера, лежащий в своей постели, представлял день их встречи. А в реальности же все его ожидания разлетелись вдребезги, оставляя после себя пустое место. Именно это ощущение пустоты не оставляло его на протяжении всего дня. Вакуум внутри заполнился чем-то, похожим на злость, а также режущей сердце печалью, что в совокупности могло дать ужасающий эффект. Поэтому он то злобно зыркал на Майка и Эл, сидящих перед ним, улыбающихся друг другу так сладко, что скулы начинало сводить. То он отворачивался и фыркал от обиды. На равнодушного Майка, на Эл, обман которой не прошел сквозь него. Это лишь резануло его чувством несправедливости к Майку, но эта секундная искра потухла также быстро, как и желание находиться здесь с ними. Но, видимо, Майк замечает его недовольство, потому что смотрит на него таким тяжелым, нечитаемо-странным взглядом. Вот, это же то, чего ты хотел? Но желанное внимание не вызывает у него радости, наоборот, его будто чем-то хлестнули по лицу. И он, не в силах выдержать такого, отворачивается, разглядывает толпу шумящих подростков. Еще он обижен на самого себя, если говорить на чистоту. За то, что не признался, не признается, и, возможно, уже никогда этого не сделает. А его бессмысленная картина так и останется пылиться у него где-нибудь в самом дальнем углу, в кладовке. Хотя страх и стыд не дадут ему спрятать этот жалкий кусок бумаги в таком месте, достаточно открытом, потому что его мама часто использует их кладовку. Тогда придется закинуть сверток под кровать, либо вообще сжечь, не имея больше сил осознавать то, с какой целью она была вообще нарисована. А свои мысли по поводу того, что надо быть смелее, он запихивает куда подальше. — Прошел целый год, Майк. Зато у Эл целая куча писем от тебя. — Потому что она моя девушка! — А как же мы? — Главный вопрос, мучивший Уилла все это время, наконец-то слетает с его губ. Он заранее уже знает ответ на него, но внутри, там, где все бережно подшито и склеено медицинскими пластырями, все еще теплилась надежда. В голове ненароком проскакивает мысль, что если бы Майк не приехал, всего бы этого не было. Ему бы не приходилось вновь сдерживать свои чувства, не пришлось бы закрываться, боясь оттолкнуть; не пришлось бы плестись хвостом за друзьями и рушить «их день». — Мы друзья. — Майк смотрит на него, будто впервые видит, но немного сбавив пыл, вновь повторяет, — Мы друзья. — Ну так мы были лучшими друзьями. — Может тебе стоило больше писать мне? Я не знаю. Почему ты вешаешь это на меня? Почему только я виноват? Он еще пару секунд стоит на месте, переваривая услышанное, будто не он сам несколькими минутами ранее пытался обвинить Майка в том, что все теперь не так, как раньше. Его, такое ощущение, будто ударили чем-то тяжелым по затылку, посадили в глубокую земляную яму, наполненную ледяной водой, после чего выпотрошили, извлекли душу из тела, перекрутили в мясорубке, в конце концов вернули его самому себе. Всего-то пару секунд. Всего-то хватило и пары слов. Он стоял там, не ощущая себя, как бы между небом и землей. Колени внезапно затряслись, а голова закружилась. Мышцы ослабли, пальцы разжались и сверток картины выпал из рук, с глухим стуком приземляясь на пол, таким образом выводя тело из оцепенения. Он медленно двинулся в том направлении, в котором минутой ранее скрылся Майк. Взгляд его все еще был затуманен, но сквозь него он все же различил мелькающий силуэт в желтой рубашке. И он плетется за ним, будто бы за единственным источником света в непроглядной тьме. И будто бы он умер и идет за божеством, ведущим его на Великий суд. Что-то горячее и влажное скатывается по щеке и он понимает, что не умер, а просто разревелся тут. Распустил нюни, что за слабак! Он спешит утереть подступившие к глазам слезы, четкость зрения вновь возвращается к нему, а наваждение пропадает. Да и сам Майк исчезает с поля зрения. Он же не скрывая, показывает, что Уилл ему не нужен. Как этот день превратился в…в это?! Уилл перебарывает в себе огромное желание послать все и просто поехать домой, запереться в комнате и устроить сеанс самобичевания. Вместо этого он глубоко вздыхает, переступает через себя, даже закатывает глаза для виду, возвращаясь к прежнему состоянию. Он ускоряет шаг, надеясь нагнать далеко ушедшего вперед Уиллера. Нужно найти Эл. Уже дома, сидя с ними за одним столом, Уилл задумывается над тем, что может быть это именно с ним что-то не так. Может быть, если бы он только смог сказать Уиллеру всю правду на мгновение раньше, ничего бы и не произошло, между Эл и Майком не возникла эта невидимая, но осязаемая стена. И, может, если бы он сказал раньше, может… Майк бы посмотрел на него с благодарностью и даже сказал бы пару одобряющих слов, и они бы даже смогли затусить потом все вместе, как раньше. Его пробивает дрожью, когда он начинает думать об этом, представляя себе все в деталях, а потом приходит осознание того, что он тоже делает это. Убегает от того, что происходит на самом деле. Да и к тому же, все уже случилось. Но вина все равно сдавливает виски, после того, как Эл вскакивает и убегает к себе в комнату. Хлопок дверью разносится по всему дому. И он даже не чувствует той радости, которую он испытывал после их «расставания» с Майком прошлым летом. Господи, она действительно стала ему дорога как сестра, ее состояние и счастье стали для Уилла дороже, чем свое собственное? Или же он просто ощущает долг перед ней? За то, что та спасла его когда-то. Скорее всего, все потому, что Майк и вправду повел себя как придурок. Ну, то есть, как он обычно себя ведет. Он поворачивает голову в его сторону, пристально всматриваясь в чужой профиль, стараясь пробраться в его мысли, но в какой-то момент перехватывает хмурый взгляд Мюррея, направленный на него. Но тот быстро отводит его чуть правее, где сидел Майк, катая по тарелочке кусочек шампиньона. — Что-то не нравится мне эта обстановка за столом, — Говорит он с набитым ртом, — Совсем не нравится. — Затем берет салфетку, прикладывая ее ко рту. — Вы, детки, иногда не видите того, что ответ всем вашим бедам находится прямо перед носом. Подростковый максимализм, детка. После ужина все дружно разбредаются кто куда: Майк остается в гостиной у телевизора вместе с Джонатоном и Аргайлом, для которых любое движение сейчас является непосильной ношей, сам Уилл помогает Мюррею убрать за всеми. Эл так и не появляется на первом этаже. Уилл лишь слышит, как скрепят половицы на верхнем этаже, как включается вентиль в ванной и начинает шипеть вода. Может поговорить с ней, раздается в его голове, но Уилл отгоняет мысль, как назойливое насекомое. Потому что, черт возьми, вряд ли она захочет говорить с кем-то сейчас. Поэтому он придерживает эту идею до лучших времен. Может когда она успокоится. Хотя они еще никогда не говорили по душам с ней, так что это будет достаточно странным явлением. На следующий день все остается почти таким же, за исключением того, что Уилл начал ловить на себе взгляды со стороны Майка. Но тот сразу отворачивался, понимая, что его застукали. Позавтракав, Майк взял порцию вафель для Эл и, с нескрываемым волнением на лице, поплелся по деревянным ступенькам наверх. Конечно. Внезапно его одолела мысль о том, что если бы на ее месте был сам Уилл, то они бы и не заметили его отсутствия или того, что с ним что-то не так. Сочли бы они это за его нормальное поведение? Он встал из-за стола, не в силах больше сверлить взглядом свою недоеденную порцию. Волнение поднималось в нем где-то из глубин сознания. Что-то грядет. Это похоже на ощущение, когда Истязатель разума оказывался неподалеку. Его шею тут же обдавал мерзопакостный, липкий холод, а чувство страха заглатывало его целиком, заставляя буквально застыть на месте. После того как он помыл тарелку и убрал ее на место, то окинул взглядом гостиную. Но найти себе подходящего занятия так и не вышло, а будить Джонатана, заснувшего предыдущим вечером прямо на диване у телевизора, не хотелось. Поэтому он поспешил в свою комнату, может быть он нарисует что-нибудь, включит музыку и отдастся своему воображению. Но на пороге в свою комнату он замирает, невольно прислушиваясь к голосам, раздающимся из приоткрытой двери напротив. Из-за того, что комната Эл была по соседству, не было никакой трудности разобрать, о чем именно шла речь. Сердце его забилось как бешеное, гулко отдаваясь в ушах. Да они там устроили разборки: Эл чуть ли не кричала, задыхаясь в слезах, Майк лишь изредка вклинивался в разговор. Звучал он неуверенно, отстраненно, будто думал о чем-то своем. Потом он тихо пробормотал что-то такое (Уилл не очень разобрал), отчего комната их погрузилась в тишину. Но и этот момент длился недолго, Эл попросила Майка уйти. Уилл же, не в силах больше слушать все это, да ему даже не положено тут находиться сейчас; просто он не имеет право. К тому же, не было никакого желания попасться Уиллеру под «горячую руку». Ему даже не хотелось представлять его реакцию, когда тот будет покидать чужую комнату и случайно…совершенно случайно наткнется в коридоре на Уилла. Да, ситуация не радовала, поэтому не хотелось усугублять ее еще больше. Он нырнул в свою комнату, боясь, что его застукают. Прикрыв дверь, как бы ограждая себя от неугодного внимания, еще пару секунд стоял, затаив дыхание. Он прислушивался ко звукам из соседней комнаты. И когда понял, что там царит тишина, прошел к шкафу, в котором у него хранятся его сокровища: баночки с различной краской, начиная от акварели, заканчивая масляной, листы всякого размера, разноцветные и простые карандаши, грифели, мелки, кисти, пару листов цветной бумаги и его небольшой журнал со совсем старыми рисунками, которые ему жалко было оставлять в Хоукинсе. Поначалу он хотел отдать их Майку, но сейчас он был рад, что все-таки решил оставить работы себе. Он вытянул из бесконечного множества альбомных листов один единственный, схватил коробку с гуашью и пару кисточек. Он все еще не был уверен, что нарисовать. Может просто пейзаж, которые он не так часто выводил на бумаге. Что-то сентиментальное было в этом. Но не успел он и приблизиться к мольберту, купленному ему Джонатоном на его первую зарплату, как в дверь постучали. Черная макушка сразу же бесцеремонно пролезла в открывшуюся щелку. — Хей, — Протянул Майк, неловко глядя на него. — Можно? В ответ Уилл только кивнул. Не потому, что не хотел говорить с ним. Просто он совершенно не ожидал, что Майк заглянет в нему за все время прибывания в их доме. Байерс буквально растерял весь свой словарный запас. Не говоря уже о том, что тот игнорировал его большую часть времени. Намеренно или нет, но это было фактом. Когда его неожиданный гость прошел в комнату, плотно закрыв за собой дверь, огляделся вокруг. Его губы озарила небольшая улыбка. — The Cure, мне тоже нравится эта группа, — Он кивнул в сторону плаката, висевшего у него над кроватью. Что происходит? Пронеслось в голове Уилла. Он просто пришел в его комнату, чтобы что? Байерс, не зная, куда себя девать, прошел к подоконнику, чтобы разместить на нем все свои приспособления, которые были нужны ему для рисования. Что ж, Уилл надеялся, что после разговора с Майком, который почему-то ощущался как что-то, страшнее смерти, у него все еще останутся крупицы желания заниматься любимым хобби. Улыбка исчезла с лица Майка, как только тот заметил выражение полного непонимания ситуации на лице своего собеседника. Парень вздохнул как-то тяжело, прерывисто выпуская воздух из своих легких, затем потупил взгляд. — Послушай, я знаю, что ты слышал наш разговор. — Начал Майк, особо не церемонясь, сразу приступая к самой сути. Уилл мысленно выругался, отвешивая себе такой же мысленный подзатыльник, — И я хотел бы попросить тебя, — Он запнулся, поднимая глаза от разглядывания своих потрепанных временем кроссовок. Уилл мог поклясться, что видел их на нем год назад, в то самое лето, — В общем, чтобы ты никому не говорил об этом, ладно? И, пожалуйста, не вмешивайся…я имею в виду, что мы сами разберемся с этим. У меня все под полным контролем. — Да уж, это видно. — Не удержался он от ехидного комментария. Вырвалось. Он поймал взгляд Майка, острый и грозный. Ему явно не понравилась брошенная им фраза. — Эй, это наше с ней личное дело, ладно? Ты не имеешь к этому никакого отношения. — Оу, ну да, — Протянул Уилл, поднимая глаза к потолку, выказывая свое раздражение. — А то, что я живу здесь тоже, вообще-то, ты не заметил еще? Да и к тому же, она теперь тоже моя семья. Он ощутил, как медленно, но верно, на него накатывает волна необъяснимой злости, как горло сдавливают тиски, а глаза вновь наполняются влагой. Он поспешил отвернуться, притворяясь, что разглядывает происходящее за окном. Несправедливо. — Почему ты снова строишь из себя жертву? Что я сделал тебе такого, из-за чего ты ведешь себя так со мной? Ты же сам даже не удосужился сказать мне правду, как на самом деле обстояли дела у Эл, — Выдает Майк, его голос грубый, вот-вот, и он сорвется на крик. — А я просто попросил тебя об одолжении, — Он вновь замолкает на мгновение, уже спокойнее добавляет, — Как друга. Уилл кривится от брошенной фразы. — Ты сам веришь в то, что говоришь? Как друга, — Он сипит забавно, коверкая голос, передразнивая Майка. — Тебе не кажется, что между нами это слово уже утратило свое значение? Кто бы знал, как тяжело Уиллу даются эти слова. С какими усилиями он выталкивает их из себя, борясь со слезами, потому что, ну, кому-то нужно уже сделать это. Ибо они так и будут…непонятно чем. Кому-то нужно сделать первый шаг, и пусть это будет он сам. Оттолкнуть человека еще дальше, чем было? Повисает гнетущая тишина. Ощущение, будто из комнаты высосали весь воздух, оставив вакуум. Майк громко сопит за его спиной, и Уилл уверен, что неприятные ощущения в районе его лопаток то того, что чужой, внимательный взгляд чуть ли не прожигает его. — Тогда скажи мне это в лицо. — Голос его, ровный и холодный, заставляет вздрогнуть. Он не может, черт, да он же снова разревелся. Настоящие мужики не плачут! Если ты, конечно, не баба или не педик. Вспоминает он случайно слова отца. Уилл упал тогда, разодрав себе коленку, так сильно, что пришлось ехать в клинику и подшивать ее. Отец тогда отвесил ему затрещину, а слова эти отпечатались на подкорке сознания. И сколько бы он не пытался стереть это, уйти от этих воспоминаний, результат был нулевым. Вот и сейчас, что-то внутри кольнуло, из-за чего еще больше слез подступило к глазам. Он не выдерживал и они медленно, горячим потоком скатывались по его щекам. Он молча плакал, его выдавала лишь изредка подрагивающая спина. Старые швы разошлись. Давай, будь мужиком, покажи, что ты не тряпка! Ну! Образ отца снова возник перед замутненным взором, когда он опустил голову, вытирая саднящие глаза рукавами своей блузки. На короткое мгновение он решил, что Майк просто ушел из его комнаты, так и не закончив разговор, но шумное дыхание и аромат его одеколона все еще присутствовали здесь. Да ты посмотри на себя…как девчонка. Я думал, у меня родится сын, которым я бы гордился…Он шмыгнул носом пару раз, прогоняя наваждение. Раны начали кровоточить. Он глубоко вздохнул, мысленно считая до пяти. Майк говорил что-то ему, а может самому себе, но Уилл не слышал. Ему не удавалось сдерживать себя больше, еще немного и все, что он так долго лечил в себе, сломается. А родилось ничтожество. Он резко развернулся лицом к Майку. — Ты не понимаешь. Если бы ты знал, почему я… От тебя одни проблемы. Головная боль ударила его, словно молния, заставляя поморщиться. — Так скажи мне. — Произносит Майк, на удивление, спокойно. Как он может? Страх, боль и стыд смешались вместе. Он не знал, что ему делать. Ему хотелось в объятиях прижаться к матери, ощутить теплые пальцы, перебирающие прядки его волос, услышать успокаивающие слова. Если он признается сейчас, сделает это, не скажет ли ему Майк…Знаешь, лучше бы тебя вообще не было! Он прикрывает лицо ладонями, пытаясь спрятаться. Он не может сбежать сейчас. Он уже откровенно плачет, всхлипывает, а в попытках вдохнуть побольше воздуха, начинает хрипеть. Ну почему сейчас, почему именно когда перед ним Уиллер? Старые страхи впивают в него свои зубы, пробираются внутрь, разрывая его. Он мысленно умоляет, чтобы Майк ушел сейчас, чтобы накричал, ударил, да хоть что-то. Но лишь бы не молчал. Когда он всхлипывает в очередной раз, к всему общему он начинает икать. Тогда он ощущает, как чужие руки обхватывают сначала его плечи, затем ложатся на лопатки, притягивают ближе, прижимают к себе. — Боже, У-Уилл, я… Что, я… — Он шепчет беспорядочно и быстро, из-за чего большую часть слов было не разобрать. Голос у него такой, будто он и сам сейчас разрыдается. Когда икота проходит, а дыхание восстанавливается, Уилл отстраняется, ладонями упираясь в чужую грудь. Голубая, крупная клетка. Он боится поднять глаза. — Уилл, прости меня. Я не хотел, чтобы ты так…расстроился. Просто Эл и… Черт возьми! — Последние два слова он выкрикивает, отходит на пару шагов назад. — Пойми я…я не оправдываюсь, ты правда заслуживаешь этих извинений, потому что ты прекрасный. И я не заслуживаю тебя. Ты столько всего пережил и все еще остался таким же, каким я тебя запомнил в тот день, когда мы познакомились. Уилл лишь смотрит на Майка, молча слушая, впитывая в себя полученную информацию. Но все еще не прошедший гул в голове немного мешает сосредоточиться, а еще вид покрасневшего Уиллера, его неуверенный взгляд. Вот сейчас, давай же. — Ты мне нравишься, Майк. Вот, в чем моя проблема. Как только тайна вскрывается, он чувствует, будто тяжелая ноша, которая все это время тяготила его, испарилась. Облегчение пришло резкой волной, отчего стало легче дышать, и он даже без опаски смотрел на своего собеседника. — Я…Уилл? Но он машет рукой, останавливая его. — Послушай для начала. Майк, ты мне нравишься, — Он замолкает, подбирая слова. — Не как друг. Прошлый год был чем-то очень странным, я почти не видел тебя. Может в этом и моя вина. — Когда Майк открывает рот, Уилл машет головой, перебивая его, — Так что я думал, правда, что все наладилось, ну знаешь, между нами. А потом ты приезжаешь сюда, как не бывало, не сказав мне ни слова. Еще и игнорируешь. Разве у меня нет права быть обиженным или расстроенным? Так что это даже очень относится ко мне. И это все человек, который мне нравится. — Он специально подчеркивает последнее слово, улавливая, как на щеках Майка проявляется прелестный румянец. — Я хотел сказать раньше, потому что это действительно тяжело скрывать это вот так столько лет. Поэтому появилась эта картина, мое признание. И она для тебя, Майк. — Уилл, я даже не знал и… Черт, почему я такой слепой?! — Он подходит ближе, хватает его за плечи. — Я заметил, что ты странно начал вести себя и даже не удосужился спросить, поговорить. Я был слишком зациклен на Эл и забыл о тебе, потому что, возможно, я боялся…может быть я тоже… Агх, я не знаю, все так странно! Майк вскрикивает, отворачиваясь, делает пару глубоких вдохов и разворачивается обратно к нему. — Когда я шел сюда, я совсем не хотел причинять тебе боль вот так. Я даже не знал, что ты переживаешь так сильно из-за этого. Я подумал, что будет лучше, если новость о нашем расставании с Эл останется между нами, до поры до времени. — Уголки губ его приподнимаются в небольшой улыбке, а Уилл так и замирает с широко раскрытыми глазами. Это он сейчас все правильно понял? — Не думаю, что сейчас самое время для того, чтобы все прознали об этом, так? Особенно после вчерашнего. — Погоди, — Уилл еще раз шмыгает носом, складывая два плюс два, — Так вы расстались с Элевен? — У Майка тут же вытягивается лицо. — Так ты все же не слышал. — Он шлепает себя по лбу, — Вау, я думал, что идиот, а оказывается, что все намного хуже. — Он неловко хлопает себя по тощим бедрам, усаживаясь на кровать позади него. — Да нам давно пора было сделать это. И почему я только сейчас это понял? — Когда он замолкает и пристально смотрит на него, Уилл медленно, очень нерешительно присаживается рядом. Они оба, раскрасневшиеся, с блестящими глазами сейчас совершенно сбиты с толку. Но возможно, увидев их, кто-то бы сказал, что это самое очаровательное, что они когда-либо видели. — Когда ты уехал, я стал много размышлять. И понял, что Хоукинс уже не такой, каким он ощущался раньше. Так что в тот день я понял кое-что важное для себя. Потом Эл и ее это письмо, — Майк взмахивает рукой в воздухе, будто оно сейчас возьмет и материализуется перед ним, — Она сказала, что тебе нравится какая-то девчонка и что ты рисуешь для нее. Я разозлился на тебя, хотя не имел на это никаких веских оснований, заревновал. И тогда я подумал, что эти мысли по отношению к тебе неправильны, что я странный, что другие не поймут. И тогда я решил вести себя так, будто тебя не существует. И это было самым ужасным, что я когда-либо делал в своей жизни. И в этот момент Уилл понимает. Все детали встают на свои места, складываясь в общую картину. Он почти увидел, в отражении глаз Майка, как его щеки заливаются краской от одной лишь мысли. О мысли, что тот чувствует то же. Чужой взгляд становится почти невыносимо выдерживать. — В тот день, когда ты уехал, я понял, что ты для меня больше, чем друг. Даже больше, чем лучший друг. — Он усмехается от того, насколько это, возможно, глупо звучит со стороны. Уилл легонько цепляется двумя пальцами за кожу на запястье, щипает ее. И от осознания, что это не сон, и что он точно находится в реальности, сердце заходится в бешеном ритме и он боится, как бы Майк не заметил этого. Хотя сам может слышать, как шумно тот дышит от захлестывающего его волнения. — И да, тот странный бородач, Мюррей вроде, который сделал нам мазню вчера на ужин, был прав. — Он поясняет, когда Уилл вопросительно приподнимает брови, — Ну, про то, что иногда нам нужно просто оглядеться по сторонам, чтобы понять. — И что же ты понял? — Спрашивает Уилл шепотом. Поэтому Майк наклоняется, придвигаясь ближе, чтобы они могли слышать друг друга. Все из-за той разницы в росте. Он быстро моргает несколько раз. Чужое дыхание обдает теплой волной, заставляет вздрагивать и краснеть еще больше. — Что ты для меня слишком дорог, чтобы я мог волноваться о том, что подумают другие. И что я хотел бы разговаривать с тобой и держать за руку. — И он, в подтверждении своих слов тянет свою трясущуюся руку к его, касается холодными подушечками пальцев его костяшек, затем сплетает пальцы. Уилл замечает, что ладони его сильно вспотели. Не то, чтобы сам он не волновался в данной ситуации, но ему просто-напросто не было дела до этого. — Я могу поцеловать тебя сейчас? — На выдохе произносит он. От него пахнет каким-то дешевым одеколоном, мятной жвачкой, и Уилл стремится полностью заполнить легкие этим ароматом. — Пожалуйста? В голове происходит короткое замыкание, и слова застревают где-то в районе гортани, и он лишь открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба. Хотя, может он так себя и ощущал сейчас. Он вглядывается пристально в лицо напротив: те же веснушки, темные глаза, острые черты лица. Ничто в нем не выдает обман или стремление пошутить над ним. Он вообще не помнит, когда в последний раз видел Уиллера настолько искренним. Просто удостоверился. — Да, — Шепчет он, неуверенно кладя руку ему на шею, поглаживая кожу под воротником. Майк позволяет ему. — Да. И это наконец-то происходит. Первое прикосновение губами выходит каким-то неумелым. Уилл не знает, куда ему девать свои руки, поэтому просто укладывает их себе на колени, сжимая ткань брюк. Майк быстро отстраняется, обхватывает его лицо своими большими ладонями и снова целует. В этот раз перед глазами будто взрываются галактики, приятная волна пробивает все тело, и он ощущает тепло. Он чувствует, как большие пальцы поглаживают кожу на его щеках, как Майк нервно выдыхает через нос. Будто все так, как и должно было случиться. Что-то в нем разбивается в тот момент, когда он видит улыбку Майка, предназначенную ему. Он чмокает его еще раз в нос, потом еще раз в губы и Уилл, такое ощущение, снова готов разрыдаться на месте, превратиться в лужицу. — Эл, наверное, лучше меня в этом, — Смущенно лепечет он, когда его обнимают за талию, а лицо Майка утыкается куда-то в шею. На брошенную им фразу тот лишь громко смеется, отчего мурашки щекоткой проходятся по коже. — Не сравнивай. С тобой я будто с ума схожу. — Бормочет он в ответ, все еще держа его в своих объятиях. Уилл расслабляется. Он все еще ощущает жар на своих губах, и мысль приходит к нему с небольшим опозданием. — Знаешь, я думаю, нам придется наверстать все упущенное. — Майк отодвигается, выравниваясь, игриво приподнимая бровь. — И я думаю, что начать можно прямо сейчас. Что-то в нем разбивается, но на этом месте возникает что-то новое, особенное, светлое и прекрасное. То оказывается чем-то большим, чем все его предрассудки, с которыми он так долго боролся. Ощущение страха испаряется. И даже мысли об отце, об изнанке, случайно промелькнувшие где-то на горизонте сознания, уже не кажутся такими ужасающими. Потому что он уверен, что Майк теперь будет рядом. Он прикрывает глаза, ощущая чужое, горячее дыхание на своих губах. И все теперь стало таким правильным.