***
Он пробуждается от шепота. Он отдаленно осознает свое окружение, смутно понимает, где находится — приглушенные шаги, монотонный звук приборов, скрип инвалидной коляски по полированной плитке — и только знакомый гул голоса Айзавы ослабляет его вспышку паники. Мир тихо спит, пока Хитоши снова погружается в сон, кто-то, медсестра, говорит что-то о морфии и его переносимости боли. Тихий храп — это то, что он слышит, когда снова просыпается. Лунный свет заливает комнату мягким светом, хотя он может видеть свет в коридоре из-под двери. Он не уверен, который час, но кажется, что уже достаточно темно, достаточно поздно, чтобы он знал, что все должны спать. Особенно люди, которые находятся в больнице. …Почему Хитоши в больнице? Он не может вспомнить. Его разум затуманивается, когда он пытается думать, и есть приглушенная боль, которую он изо всех сил пытается игнорировать, чем дольше он бодрствует. Он думает, что это проблема, не зная, что произошло, но он слишком измучен и болен, чтобы беспокоиться. У него едва хватает сознания, чтобы увидеть очертания Айзавы, тихо похрапывающего в кресле рядом с ним, прежде чем он снова погружается в сон. Мягкое оранжевое сияние солнечного света заливает комнату, когда он снова просыпается. Он медленно просыпается, больше довольный тем, что погружается в тихую дремоту и слушает, как существует мир. Рядом с его кроватью раздаются два голоса, которые тихо шепчутся друг с другом. Знакомые голоса дергают его за разум. Тодороки, указывает его память. И… Хагакуре…? — …не могу поверить, что он сделал это—! — …не удивлен, на самом деле… — …думала, что он всех ненавидит… — …просто неловко… Хитоши моргает, медленно открывая глаза. Цвета сливаются в мягкие оттенки, усталость цепляется за уголки его глаз. Он открывает рот, чтобы заговорить, но с его потрескавшихся губ слетает только искаженная фраза. — Шинсо! — Хагакуре почти кричит, спотыкаясь со своего места. Ее рукава дико хлопают в воздухе, как будто она парит над ним, не зная, куда деть руки, — Тебе… У тебя что–нибудь болит? Может, нам вызвать медсестру? Ты чт— — Хагакуре, — говорит Тодороки гораздо спокойнее, чем Хагакуре, но Хитоши распознает скрытое напряжение, — Сделай вдох. Он не сможет ответить, если ты ему не позволишь. Хагакуре смущенно хихикает, рука тянется, чтобы коснуться ее затылка (он предполагает). — А, извини, Шинсо, — щебечет она, — Я-я была взволнована. — Мм, — Хитоши не может по-настоящему сосредоточиться, его сознание то появляется, то исчезает. Его глаза опускаются. Слишком много усилий требуется, чтобы держать их открытыми. Это слишком много усилий, чтобы оставаться в сознании, — Чт` случ`ось? Хагакуре резко и влажно вдыхает, но ему отвечает Тодороки. — На тебя упало здание, — отвечает он в своей типичной резкой манере. Хитоши смутно чувствует, что его ругают, и почти смеется. Почти, потому что его бок пронзает боль от усилия, — Ты оттолкнул Хагакуре с дороги, но это заставило вас поменяться местами… Его голос затихает, приглушенный и водянистый для ушей Хитоши. Через несколько секунд его снова накрывает волна блаженного сна.***
Пыль покрывает его губы, его лицо. В ушах звенит белый шум, и боль ползет по лбу, прижимаясь к вискам. Гравий и куски щебня впиваются в его руки и ноги. Что-то скрипит над ним, угрожающий звук, который должен был бы напугать его, но он слишком ошеломлен, слишком встревожен, чтобы точно определить, где он и что произошло. Приглушенные голоса, безумные и гудящие от беспокойства, витают в воздухе. Он не может распознать, кто говорит, так как они сливаются воедино, но он их знает. Что-то не так, кричит его разум. Что-то не так. Он вдыхает пыль. Холодные, почти ледяные призраки на его лице. Это заставляет его дрожать. Это обволакивает его, баюкая в защитных объятиях. Как будто это пыталось защитить его от чего-то. От… Приближаются приглушенные голоса. Металлический звук раздается у его левого уха. У него есть смутные воспоминания о том, как он что-то туда положил, как ему вручили мини-устройство для связи. Однако он не может вспомнить, что это такое. Он дышит? Он мертв? Он не знает. —тоши, пожалуйста, ты можешь—! Проснись, Хитоши. …нибудь, если ты слы—! Он с трудом открывает глаза. Часть его хочет снова погрузиться в уютную пустоту. Что-то влажное, холодное и теплое просачивается под него, обвиваясь вокруг его пальцев. —Шин! Тебе нужно ПРОСНУТЬСЯ—***
Шум приветствует его. Солнечный свет целует его переносицу, теплый и приветливый, но не настолько, чтобы раздражать его закрытые глаза. Слишком много голосов — пять, может быть, семь? Он не может сказать — но он узнает фирменное ква Асуи и начало бесхитростных лекций Ииды, Каминари, нервно бормочущий кому-то — Ашидо? — о чем-то, буря бормотаний Мидории по поводу состояния Хитоши, Урарака — и от этого у него начинает стучать в голове. Это так громко. …еще не проснулся… —получил тяжелую травму органов и— —ку, пожалуйста, сделай вдох— …не хочу прикасаться к чему—то и вырубить больничную систему, ты знаешь… —все, пожалуйста, потише, мы в больнице—! —и ты тоже говори потише, ква— —лнуйся, Каминари, ты не заставишь больницу отключиться— Это слишком громко. Хитоши хочет нажать на паузу. Хочет сказать им, чтобы они заткнулись, пожалуйста, он не может думать. Его дыхание ползет в воздухе, охваченное тревогой, страданием. Ему кажется, что он хрипит вслух, возможно, потому, что голоса поглощаются, как будто пропылесосены. Или, возможно, открывшаяся дверь имела к этому какое-то отношение, а также строгий выговор. — Если вы собираетесь быть громкими, — слышится тихий упрек Айзавы, — тогда выйдите, пожалуйста. Хитоши хочет открыть глаза. Хочет поговорить. Хочет знать, что произошло — все кончено? Пойманы ли злодеи? Что случилось с— но он устал. Так, так сильно устал. Он не может сказать, когда снова заснул.***
— Шинсо, — потрескивает голос у него в ухе, выдергивая его из этого парящего расстояния, — Если ты меня слышишь, пожалуйста, скажи что-нибудь, — Они звучат отчаянно. Они звучат так, как будто ожидают иного. Скорбяще, указывает его разум. — я в п`рядк`, — кашляет Хитоши, а затем морщится от боли в нижней челюсти. Такое чувство, будто кто-то бросил ему в лицо кирпич, — В пор`дке. — Нет, это не так, — Легкий упрек. Это Айзава, — На тебя рухнуло здание. Доложи о своих травмах, если возможно. Хитоши не отвечает. Он сосредотачивается на дыхании и замирает на вдохе и выдохе на долгое время. Судя по нарастанию хриплых голосов, он думает, что пугает их своим молчанием. Чувство вины скручивается у него в животе. В его намерения не входит заставлять других бояться его. За него. — Шинсо!.. — Пр`сти, — Хитоши ущипнул бы себя, если бы мог пошевелить руками. Что-то прижимает его правую руку к земле. Он не открывает глаза, чтобы посмотреть, — Я. Застрял. Я, я не… Я не знаю! — Успокойся, Шинсо, — Тодороки отвечает ему, холодный тон проникает в измотанный разум Хитоши, — Ничего страшного, если ты не знаешь. Другой голос, более приглушенный и далекий, шипит, что это было нехорошо, но Хитоши соизволяет проигнорировать это, сосредоточившись на дыхательном упражнении, которому его обучает Тодороки. Забавно Это тот же самый, который Хитоши использовал на Тодороки, когда обнаружил, что у мальчика с двухцветными волосами случился приступ паники в прачечной в два часа ночи. Это было началом их дружбы. Ничто так не скрепляет, как травма. — Пр`сти. — Не извиняйся, — твердо говорит Тодороки, — Ты ничего не сделал. Как ты себя чувствуешь? — Как дерьмо, — говорит Хитоши, самый грубым голосом, каким он когда-либо говорил в своей жизни, и вызывает несколько пронзительных смешков в наушнике. — Что-нибудь конкретное? Хитоши замолкает. — Нинаю — говорит он, наконец, когда Серо предлагает ему заговорить. Если он попытается подумать и классифицировать, что причиняет боль, что неправильно, он думает, что впадет в панику — и он знает, что паниковать, когда он в ловушке под зданием, — не лучший способ действий. — Пр`сти, — повторяет Хитоши, когда это знакомое тепло, этот чистый комфорт приближаются, — Хчу спать. Волна голосов обрушивается на него. — Нет! — …Шинсо, не надо!.. — Он едва слышит их.***
Хагакуре в его комнате. Судя по звукам, она одна, стучит по своему телефону, ерзая на неудобном пластиковом стуле. Телевизор что-то тихо проигрывает. Возможно, это новости, но Хитоши не уверен. Он не уверен, что хочет знать, что происходит, хотя ему любопытно узнать о последствиях нападения злодея. Но ему также любопытно, почему Хагакуре здесь. Сама по себе. Хотя они и не были врагами, соперниками или кем—то еще, Хитоши редко общался с Хагакуре. В основном она проводила свободное время с девочками из класса или с Оджиро, который все еще нерешителен и неловок рядом с Хитоши (хотя Хитоши не винит его за это), и их социальные круги редко взаимодействуют. С другой стороны, у Хитоши нет точного круга общения в классе. Он дрейфует, по большей части, неуверенный в своем месте, по-прежнему, на курсе героя. Он нашел общий язык с Токоями и Кодой, и Каминари регулярно наведывается к нему, чтобы убедиться, что Хитоши не «одинок», и у них с Тодороки было что—то. Хитоши думает, что они друзья, учитывая, что они обмениваются кошачьими мемами и видео, и болтают допоздна, когда их мучают кошмары или бессонница, и жалуются на определенных одноклассников или классную работу — но у Хитоши раньше не было друга, поэтому он не уверен. Есть еще Мидория, который часто целеустремлен в своей цели сделать так, чтобы Хитоши было комфортно в классе. А еще есть Иида и Яойорозу. Иногда они с Джиро рекомендуют друг другу музыку. В любом случае. Суть в том, что Хитоши мало общается с Хагакуре, когда это не связано с классом, поэтому он действительно не понимает, почему она навещает его в больнице. — Мне жаль, — шепчет Хагакуре. Хитоши почти просыпается, чтобы спросить, за что она извиняется, — Ты… это моя вина, что ты здесь, едва живой. Я… Мне так жаль, Шинсо. Это не твоя вина, — хочет сказать ей Хитоши, но его рот не открывается. Как и его глаза. Это слишком утомительно. Он так устал. Это был его выбор — оттолкнуть ее с дороги, зная, что шаг, который он сделал, был сложным, зная риск, поменяться местами. Он действовал без раздумий в тот момент, когда заметил, что Хагакуре в опасности, а все остальные слишком далеко, чтобы что-то с этим сделать. Его ноги двигались сами по себе. В тот момент Хитоши думал только о том, как уберечь Хагакуре от опасности. Его не волновало, что он будет в опасности. Он просто двигался. У Хагакуре была семья, о которой она постоянно говорила, показывая всем фотографии, когда навещала их во время выходных поездок. Они будут скучать по ней. Как и Класс А-1, который знал Хагакуре гораздо дольше, чем Хитоши. Было бы несправедливо, если бы время Хагакуре закончилось прямо здесь и сейчас, когда они должны были посетить благотворительный сбор средств.***
— Шинсо-кун, — Яойорозу, — Что ты сейчас чувствуешь? — Боль, — говорит Хитоши, — Мне больно. — Мне очень жаль, — говорит Яойорозу, сочувствующая и обеспокоенная, — Я знаю, ты… ты напуган, но мы отвезем тебя в больницу через м-минутку. Похвально, как она и другие держат себя в руках. Хитоши спускается по спирали вниз, вниз, вниз, а его одноклассники взваливают на себя весь вес, потрескивают швы и все такое, но при этом стоят. Хитоши все еще не уверен, что он жив. — Ты жив, — подтверждает Яойорозу, но это звучит слегка сдавленно, — Поверь мне, Шинсо-кун. Ты жив. Надолго ли? Хитоши думает про себя. Бывали дни, когда он просыпался и думал, что это будет его последний день. — Думаю, у меня сотрясение мозга, — отстраненно говорит Хитоши, — У меня б`лит голова. Моя нога. Я не могу… Мне трудно дышать, — Никто его не прерывает, — Я ис`каю кровью, мне кажется. Нинаю где. У него будет целый холст шрамов. Он не слишком осторожен, если честно. У Хитоши было бесчисленное множество шрамов на теле, и все они образовались из-за его самых жестоких приемных семей. Тот дом, в котором он сейчас находится, не так уж плох, хотя Хитоши предпочел бы, чтобы его не ограничивали в еде всякий раз, когда он «плохо себя вел». Что, с их точки зрения, означает дышать слишком громко. — Я умираю, — говорит Хитоши в резкой тишине. Осознание этого проникает в его кости. Он не боится. Он не боится. Он смирился с этим фактом. Шинсо Хитоши умирает.***
— Прошла неделя, — говорит Тодороки через пять минут после того, как открыл дверь и устроился на пластиковом стуле. Айзава ушел с приходом Тодороки, вероятно, желая оставить его наедине, — Тебе не кажется, что тебе уже пора просыпаться? Хитоши закатил бы глаза, если бы мог. — Очевидно, они поместили тебя в медицинскую кому или что-то в этом роде, — объясняет Тодороки тихим, успокаивающим баритоном, — Я думаю, это должно помочь тебе лучше заживать, поскольку им приходится использовать свои лечебные причуды в трудные времена. Тодороки замолкает, вероятно, борясь со своими мыслями. Зная, что он сделал с матерью Тодороки, Хитоши задается вопросом, что видит его друг, видя его лежащим на больничной койке, тихим и маленьким, как никогда. Мне жаль, думает Хитоши. Мне жаль, что я причиняю тебе боль. — Ты не можешь этого видеть, но класс собрал деньги, чтобы купить тебе плюшевую кошку, — продолжает Тодороки, тепло и нежность сочатся из его рта, — Мидория назвал его Всемогущий Младший — что, кстати, еще раз доказывает, что он секретный ребенок Всемогущего, — Хитоши рассмеялся бы, если бы не спал, — Мы также сделали открытки для тебя. Я думаю, что несколько учителей тайком положили одну или две в кучу. Затем Тодороки улучает момент, чтобы сказать Хитоши, что Айзава («и Мик-сенсей») был рядом с ним с момента нападения. — Я знаю, что это опасно подтверждать, — говорит Тодороки, и даже несмотря на то, что он так ошибается, Хитоши почти отчаянно хочет, чтобы эта теория оказалась правдой, — Но я… я счастлив, что у тебя есть такой человек, как Айзава-сенсей, который заботится о тебе, — Тодороки делает паузу и, уже тише, говорит, — Я знаю, ты это заслужил. Хитоши чуть не плачет. В комнате воцаряется короткая тишина, нарушаемая типичными больничными звуками. Хитоши ненавидит больницы. Посещение больницы всегда предшествовало переезду в другую приемную семью. — Знаешь, ты напугал меня, — сообщает ему Тодороки тише, чем когда-либо, — Я действительно подумал… на мгновение, я… — Тодороки останавливается, прерывисто дыша, и делает вдох, — Я должен был похоронить своего брата д-до UA, и я подумал… я подумал, что мне придется похоронить и тебя. Мне жаль, повторяет Хитоши. Мне так жаль. — Я требую клубничный молочный коктейль, когда ты проснешься, — говорит ему Тодороки, как только он берет себя в руки, хотя он предпочитает молочные коктейли со вкусом шоколада, — В том кошачьем кафе рядом со школой, — Он делает еще один вдох, — И мне очень жаль. За что? Хитоши хочет вырвать на себе волосы. Почему все извиняются перед ним? — Я был слишком медлителен, чтобы спасти тебя, — продолжает Тодороки тем же торжественным, скорбным тоном. Хитоши ненавидит это, — Мой лед, он — он защитил тебя от удара здания, н-но не от всего и… этого было недостаточно, и за это я извиняюсь, — Тодороки касается его руки, нежно и нерешительно, — Я надеюсь, ты сможешь простить меня, когда проснешься. (Если еще один человек извинится, Хитоши устроит драку с каждым из них.) Остальная часть визита Тодороки посвящена информированию Хитоши о его теориях заговора и нескольким новостям об их одноклассниках. Хитоши был худшим на данный момент с точки зрения травмы, но Мидорию должна была исцелить Исцеляюща девочка (ну как всегда), как и Бакуго, Урараку и Джиро. Однако ни один из них не был в больнице. Хитоши — единственный. Тодороки рассказывает ему о другой теории с профессиональным героем Мойкой— стиральной машиной, о его причуде — когда Хитоши снова дрейфует. Засыпание под звуки голоса Тодороки навевает ностальгические воспоминания о ночах, проведенных в общей комнате, когда они не могли уснуть, свернувшись калачиком с горячим шоколадом и шепча некоторые из своих секретов, которые они не осмелились бы рассказать в другое время.***
Громкий скрежет-скрип встряхивает его. Боль эхом отдается по всему его телу. Это все, что он знает. Это все, что он есть. Шинсо Хитоши — это боль, Шинсо Хитоши — это Другой голос — Серо? — уверяет его, что они почти на месте, что ему просто нужно продержаться еще несколько минут. — Дикие Дикие Кошечки здесь, Шинсо, — лепечет Серо, — Они найдут тебя и вытащат отсюда, ясно? Все будет хорошо, еще несколько минут… Голос в его голове спрашивает, есть ли у него еще несколько минут. Он не уверен, что хочет знать этот ответ. — Хор`шо, — удается ему прохрипеть. Его разум кружится, всепоглощающий ураган мыслей, — Вс-все в пор`ке? Серо делает паузу, и Хитоши сразу же думает о худшем. — У большинства из нас все в порядке, — говорит Серо, медленно произнося слова, словно завязывая черенок вишни, — Мы все ранены, но… ты важнее. Нет, это не так, хочет сказать Хитоши. Я действительно, действительно не так уж важен.***
Кто-то держит его за руку, пальцы нежно сжимают его ладонь. Ему не нравятся мозолистые пальцы и ладонь, но, тем не менее, он ценит поддержку. Они разговаривают с кем-то еще, в ком Хитоши легко опознает Айзаву. — …Скажи мне честно, Шота… С Шинсо-куном все будет в порядке? Слушатель едва проснулся… О, думает Хитоши. Это Сущий Мик. — Он получил небольшую травму головы, — говорит Айзава тоном клиническим и резким, но Хитоши достаточно общался с этим человеком, чтобы понять, что он обеспокоен. Очень обеспокоен, — К тому времени, как мы его нашли, у него был шок, он также… истекал кровью… у него была сломана половина грудной клетки, пробито легкое, сломано запястье, вывихнуто колено… травма органов… — Айзава делает паузу, голос дрожит, и делает глоток дыхание, — Это много, Хизаши. Я не знаю. Ямада водит большим пальцем по тыльной стороне ладони. — Черт, — бормочет Ямада, — Черт. — Нам повезло, что обошлось без травм позвоночника, — говорит Айзава через мгновение тоном мягче, чем Хитоши когда-либо слышал, — …Но причуда Чие не может зайти так далеко… Чие? Ямада цокает языком. — Сколько сеансов он провел с ней? — Пока два, — отвечает Айзава, и его голос совсем не звучит довольным, — Но, по-видимому, Хитоши слишком устал. Она едва могла залечить самые опасные травмы. В воздухе повисает пауза, достаточно ощутимая, чтобы коснуться кожи Хитоши. — …Его приемные родители уже навестили его? — Ямада спрашивает тихим голосом, — Я видел его социального работника поблизости, но я еще не видел, чтобы кто-то из других взрослых с нашей стороны появлялся. Айзава сжимает зубы, дыша таким образом, который, как знает Хитоши, является его способом выражения гнева, когда он находится в обстановке, в которой он не может, цитируя Бакуго, пролить дерьмо наружу. — Персонал больницы выявил… условия, которые я и его социальный работник проигнорировали, и Шинсо забрали из его нынешней приемной семьи. Меня что. — Прямо сейчас он временно находится под опекой UA, — объясняет далее Айзава, — Я полагаю, ты мог бы сказать, что он сейчас находится в подвешенном состоянии, с точки зрения опеки. У меня есть идея… Но мы обсудим это с тобой, когда вернемся домой. — Звучит как план, Шо. Хитоши не знает, что, черт возьми, происходит. Айзава и Ямада жили вместе? Хитоши забрали от Накамуры? Он подопечный UA? Он даже не знал, что такое бывает. По-видимому, человек засыпает на неделю, и весь мир переворачивает это дерьмо. Тяжелый вздох Ямады повисает в воздухе. Хитоши чувствует, как пальцы — Айзавы — нежно перебирают его волосы. — Он просто ребенок, — ровным тоном комментирует Ямада, — Все эти дети просто… дети, Шо. Они… Они не заслуживают такого обращения. Быть такой мишенью. — Они этого не заслужвают, — соглашается Айзава так же тихо, — Но, к сожалению, так оно и есть. Как их учителя… мы можем подготовить их только как можно лучше. Ямада хмыкает, но меняет тему. Облегчение Айзавы почти слышно. Хитоши дрейфует под звуки того, как Ямада решает проблему в рамках своего радиошоу для Айзавы, чувствуя себя успокоенным и утешенным. Безопасно. Хитоши чувствует себя в безопасности. (Это, вероятно, что-то значит.)***
— Я буду честен, Сотриголова-сенсей. Айзаве не нравится этот тон. Ему не нравится это выражение на лицах врачей. — Я хотел бы начать расследование в отношении приемной семьи Шинсо-куна. У меня и моей команды есть основания полагать, что им в лучшем случае сильно пренебрегают или, в худшем случае, жестоко обращаются. У Айзавы пересыхает во рту. Он хочет отрицать это, хочет утверждать, что он видел бы знаки, что он знал бы, но он понимает ошибочность человечества. Он понимает, что он не совершенен и не всеведущ. Всегда будет что-то, чего ему не хватает. Всегда быть кем-то, кого он слишком поздно спасет. (Оно падает — здание — оно падает) — Пожалуйста, — слышит он свой голос. — Расскажите мне о своих подозрениях. Доктор Тачибана бросает на него сочувственный взгляд, как будто знает, что чувствует Айзава. Скорее всего, так оно и есть. — Одна из причуд моей команды заключается в том, что она может знать историю травм человека, исцеленных или нет. В основном это делается для того, чтобы убедиться в отсутствии случаев жестокого обращения в качестве меры предосторожности. Поскольку в настоящее время Вы фактический опекун Шинсо-куна, Вы можете просмотреть список, если будет желание. Айзава кивает. Он не думает, что может говорить. Доктор Тачибана протягивает ему список с доброй, сочувствующей улыбкой. Он больше ничего не говорит, пока Айзава смотрит на слова, на клинические описания старых травм и ран, от которых страдал его ученик. Красный цвет заливает его взгляд.***
Хитоши не знает, который час. Он не знает, какой сегодня день. Солнце почти лениво скользит по комнате, обдавая его теплом одеяла, только что вынутого из сушилки. Этого почти достаточно, чтобы он снова заснул. Почти. Он открывает глаза, щурясь от мягкого яркого света. Он не делает попытки пошевелиться, не уверенный, достаточно ли он исцелен, и впитывает окружающую обстановку. Айзава сидит у его кровати, его внимание приковано к ноутбуку, лежащему у него на коленях. Он не одет в свой стандартный комбинезон и едва причесан — скорее, на нем удобные спортивные штаны и выцветший свитер UA, волосы собраны в полуопрятный пучок. На цепочке, обернутой вокруг его шеи, поблескивает кольцо. О, почти тупо думает Хитоши. Так, он женат на Ямада-сенсее. Это кажется сюрреалистичным — осознавать и понимать свое окружение. Это гораздо лучшее чувство, чем раньше, когда он пробирался сквозь мрачные глубины вызванного морфием сна. Он никогда не думал, что когда-нибудь будет благодарен за то, что не спит. Но он проснулся. Он проснулся. (Он жив—) Идут новости. Синоптик закончил свои прогнозы на неделю, переключив камеру на ведущих. - Есть последние новости о студенте второго курса UA, госпитализированном в результате нападения на благотворительный вечер , — говорит мужчина, — Герой со временной лицензией — Сирена, как надеются врачи, очнется от медикаментозной комы к концу этой недели и—» Канал переключается на случайную станцию. На экране появляется детское шоу с маленькими крошечными персонажами, которые уговаривают аудиторию коротким предложением. — Я смотрел это, Сенсей, — хрипло произносит Хитоши, забавно возмущенный, учитывая, что Айзава даже не знал, что он проснулся. Его голос звучит на удивление хорошо для человека, который, по сути, провел в коме больше недели. Айзава роняет пульт. Он с грохотом падает на землю с шумом, который заставляет Хитоши вздрогнуть, звук болезненно звенит в его ушах. Айзава принимает это за что-то другое и встает на ноги, озабоченно нахмурившись. — Тебе больно? — Руки Айзавы медленно приближаются к панели управления, — Я позову медсестру… — Я в порядке, — говорит Хитоши, прежде чем Айзава успевает нажать на кнопку. Он не хочет никого беспокоить. Айзава поднимает бровь, вероятно, сомневаясь в этом утверждении, — Действительно, Сенсей. Я в порядке. — Ты только что вышел из комы, — категорично говорит ему Айзава, — После того, как на тебя упало здание. Хитоши кашляет. Неловко. — Я… мне жаль…? Айзава фыркает, но, тем не менее, нажимает кнопку. Когда Хитоши издает протестующий звук, Айзава говорит. — Мы должны сообщить персоналу, что ты проснулся, несмотря ни на что. Они, вероятно, захотят сделать несколько тестов, чтобы убедиться, что все в порядке. Хитоши морщится. Он ненавидит больницы. Так сильно. — Предполагается, что Мидория — проблемный ребенок, бросающий вызов судьбе, — сухо говорит Айзава, хотя никто не может отрицать его привязанности, — Только не ты. Губы Хитоши кривятся. — Извините, сэнсэй, — удается ему сказать, — Я боюсь, что теперь у тебя их два. Айзава поднимает глаза к потолку, как бы прося силы, но в комнату врывается команда медицинских работников, заставляя его проглотить все, что он хотел сказать. Как только он проходит через водоворот медсестер и врачей, тычков и уколов, тестов, от которых ему хочется снова заснуть, приближается время обеда. В животе у него урчит, когда в палату входит другая медсестра с подносом супа. — Мы собираемся помочь тебе вернуться к твердой пище, — ласково говорит она, ставя поднос ему на колени, — Старайся есть как можно больше, но не перегружай себя, хорошо? Ему требуется добрая минута, чтобы взять ложку. Айзава внимательно наблюдает за ним, пока он ест со скоростью пожилой черепахи. Он проглатывает добрую порцию супа — он пресный, в нем нет ничего особенного, — прежде чем насытится, еще немного и суп грозит выплеснуться из желудка. А это то, чего никто не хочет. Айзава без подсказки ставит поднос на прикроватный столик, не желая, чтобы Хитоши так сильно двигался, прежде чем занять свое место. Хитоши старается не выглядеть таким запуганным, каким он себя чувствует, зажатым под этими темными глазами. — …Ты злишься на меня? — спрашивает Хитоши, и мягкая уязвимость его голоса почти вызывает у него желание зарыться в землю навечно. — Не на тебя, — говорит Айзава после паузы, явно обдумывая, что сказать, — Я… расстроен, что на тебя и твоих одноклассников напали в месте, которое должно было быть безопасным… и что вы все стали мишенями — но, нет, Шинсо, я не сержусь на тебя. Хитоши сглатывает, в горле пересохло больше, чем когда он проснулся. — Оу. — Ты не сделал ничего плохого, Шинсо, — сообщает ему Айзава строгим, деловым тоном, — В то время как ты напугал меня до чертиков, — Хитоши вздрагивает от этого, — и хотя я бы предпочел, чтобы ты не был так ранен, я знаю, что ты сделал то, что, по твоему мнению, было лучшим вариантом действий в тот момент. Ты не колебался, и твои действия спасли жизнь Хагакуре. Дыхание Хитоши прерывается. Одно дело слышать, как это говорят другие, но совсем другое — когда это слетает с уст Айзавы. Его наставник — его герой — кладет руку ему на макушку, успокаивающую и теплую. — Ты молодец, Хитоши, — бормочет Айзава, — Ты был героем — ты и есть герой, — поправляет Айзава, и мир, кажется, останавливается для Хитоши в тот момент, когда эти слова слетают с губ Айзавы, — и я не хочу, чтобы ты сомневался в этом. Понял, проблемный ребенок номер два? — Да, — бормочет Хитоши сквозь слезы, но он улыбается, — Я понимаю, Сенсей. С ним все будет в порядке. В конце концов, он герой.