Леденцы

День не задался с самого утра. Доставщик с мыловаренного завода приехал на своём уёбищном зелёном фургоне. Вообще-то эта колымага показывалась у крыльца Гудвина регулярно, — или не эта, а её ублюдочная сестрица, — так что редкое утро приходилось считать особенно добрым. Гудвин стоял, скрестив руки, в дверях лавки, вынуждая доставщика кое-как протискиваться мимо с коробками, смердящими отдушкой до рези в глазах, и мрачно наблюдал, как сонная кобыла отгоняет первых утренних мух. Потом прошёл за доставщиком внутрь, чтобы отдать деньги. На стене висело засиженное мухами зеркало, которое за несколько лет никто не сподобился купить — слишком дорогая вещь для местных нищеёбов. «Сделай ебло попроще, — мысленно приказал он себе. — Не с Гингемой переговоры ведёшь». — В Канзас-Сити, говорю, ездил, — сообщил радостно доставщик. — Хочу посвататься к Мэри Браун, прикупил кольцо с изумрудом. Знакомый один присоветовал неплохой камень, доллара за три, вот такой… «Кажется, не меня одного здесь наебали». Гудвин приложил все силы, чтобы не фыркнуть. — Скажи, что очень подходит к её глазам. Женщины любят комплименты даже больше подарков. Доставщик понимающе разулыбался и закивал. «Вот опездол. — Гудвин улыбнулся — первый и последний раз за это утро. — Ты ей хоть раз смотрел в глаза, а не в пизду?» Потом притащилась первая покупательница, старуха Джонс. Денег у неё было хуй да нихуя, как и у большинства местных, так что в лавку она ходила пиздобольствовать. — Доброго утречка, мистер Гудвин, — завела она с порога. — Как ваше здоровье, как семейство? — Ещё не образовалось, — философски заметил Гудвин. «И не образуется. Терпеть ещё и чьи-то заебоны? Одна язва у меня уже есть, вторая нахуй не сдалась». — И очень, очень плохо. Господь судил людям жить парами, жена да прилепится… Слышали, что Питер Доэрти сватается к Мэри Браун? Уж наверняка прикупит у вас что-нибудь к свадьбе. Почистили б вы зеркало, мой дорогой, я бы уж посоветовала ему сделать хороший подарок, а вы мне — скидочку… — Вы мне и так должны один доллар тридцать два цента. — Гудвин постучал пальцем по обложке замызганной приходно-расходной книги. — А я разве отказываюсь? Вот сын вернётся скоро с Клондайка, настоящим богачом, да, и я сразу всё и отдам. Так что, займёте мне ещё немного? Всего только баночку зелёного горошка, одну маленькую баночку зелёного… «Ебёного!» — Нету! — рявкнул Гудвин. — Весь разобрали! — Как же это, кто же это? — пятясь к дверям, зачастила миссис Джонс. — Р-р-русские эмигранты! — наступая на неё, рыкнул Гудвин. — С фер-р-рмы Колхауна! Миссис Джонс убралась. Солнечный луч падал в мутное окно лавки, почти туда же, что и вчера. За год он делал небольшой круг, о чём свидетельствовал выгоревший кусок пола. На свету лениво кружились пылинки. Мухи гудели под потолком. Покупателей не было. Ближе к обеду забежала средняя дочка Тайлеров, долго стояла, почёсывая одной босой ногой другую, разглядывала товары, повыёбывалась перед зеркалом, и всё молча, усиленно игнорируя стоявшего здесь же хозяина лавки. Когда глаза наелись, подошла наконец к кассе и попросила два фунта сахару и фунт зелёного чаю. Хотя бы не в долг. — Дяденька Гудвин, а бывают зелёные леденцы? Джои Стейн говорит, что бывают, но я у вас никогда не видела зелёных, а у вас есть всё на свете, правда! «Вот же сучка мелкая. И эта туда же». — Не бывают, — стараясь не сильно кривиться при мысли о зелёных леденцах, так напоминающих ебучие изумруды, солгал Гудвин. — Так я и думала, что он жалкий врунишка! Чем же их красить в зелёный, ведь правда? Шпинатом, что ли? «Мышьяком, блядь». — А как их потом есть, этакую гадость! — Тебя дома не хватятся? — Ой, и правда! Чтобы немного успокоиться, Гудвин посмотрел на нехуёвую батарею винных бутылок. На выпивку у местной пиздобратии почему-то всегда хватало, и это хоть немного оправдывало зелёный цвет в его глазах. Может быть, ещё доллары. Время перевалило за полдень и понемногу катилось к вечеру. В лавку заглянули Тара Тайлер и Марта Тейлор, пёзды недоёбанные, скорее всего, тоже просто поглазеть, и принялись копаться в скобяных товарах, перемывая косточки соседям. — Приходит такой к ней, сапоги дёгтем намазаны, волосы набриолинены, одеколона флакон, наверно, на себя вылил, и даёт ей это кольцо. Под цвет глаз, говорит. А глаза-то у неё — синие! Она кольцо это об пол, изумруд этот — вдребезги, просто вдребезги, и букетом его отдубасила, прямо до калитки гнала! «Отсоси, уёбок». — Что-то раззадорила ты меня на зелёный. А у вас есть такой же, только зелёный или хотя бы салатневый? — Марта показала Гудвину небольшой эмалированый тазик. «Господи, дай мне сил. Ёбаное всё. Захуярить тебе им по башке, чтоб в глазах позеленело!» Марту, которая была замужем за мясником и, в отличие от остальных, периодически что-то покупала, Гудвин не любил почти так же, как зелёный цвет, — за отдалённое сходство с несговорчивой сучкой Стеллой. — Можете взять этот и перекрасить. — А зелёная краска у вас есть? «Да ёб твою мать, вы что, сговорились все, что ли?!» Впрочем, поскольку этим блядям полосатым в действительности не нужны были ни тазик, ни краска, то к тому моменту, как Гудвин досчитал до десяти, они пиздели уже о совсем другом. — Ах, мистер Гудвин, какой, говорят, магазин открыли в Канзас-Сити! У-ни-вер-сальный! Когда вы будете расширяться, мистер Гудвин? Представляете, вон там будут меха и хрусталь, а вон там — свежая зелень! — Я бакалейщик, а не зеленщик, — сердито тряхнув счёты, буркнул Гудвин. — И вообще, сегодня я закрываюсь раньше, голубушки. Может быть, действительно закрыть лавку к ебеням, не дожидаясь, пока отцы семейств по дороге с работы потянутся за выпивкой и табаком? Не успел: практически в дверях столкнулся с Чарли Блэком, Элли и Тотошкой, на которого правило «с собаками нельзя» в этой лавке не распространялось. Чарли купил табаку, выпивки и полфунта леденцов для Элли. — А почему вы не делаете зелёных леденцов? — неожиданно спросила девочка. — Мне сегодня Эби Тайлер говорила, что таких не бывает, но вы же наверняка знаете, как их делали в Изумрудном городе! Ни у кого нет, а у вас будут! Уж от кого-кого, а от Элли он не ожидал такого подвоха. — Да что ж вам всем пиздец припёрло-то! — начал он негромко, постепенно переходя на крик. — Зелёный, зелёный, зелёный! Что за день-пиздень, как будто других цветов на свете не осталось! — Ты чего, блядь, при ребёнке выражаешься? — нахмурился Блэк. Тотошка зарычал. — Я… я думала, вы любите зелёный, — оторопело сказала Элли. — Люблю? Люблю?! Да он мне вот где сидит, глаза б мои его не видели! В Зелёной стране он буквально ВЕЗДЕ, там зелёное буквально ВСЁ, и даже в мои личные покои, где я пытался отдохнуть от этого злоебучего цвета, эти мерзавцы пытались напихать своей… любимой… зелёной… хуеты! С последним словом Гудвин особенно сильно приложил счёты о прилавок, и костяшки брызнули в разные стороны. — А эти их сраные изумруды… В Волшебной стране они, может быть, и были изумрудами, но здесь… — устало закрывая руками лицо, тихо добавил Гудвин, — они превратились в мерзкие липкие леденцы, которые только и годятся, чтобы травить ближних. Думаешь, улетая оттуда, я мечтал поселиться в этой пизде мира?