Путешествие с надеждой

Малькольм поднес трубку к уху, мысленно поражаясь тому, что еще остались люди, держащие у себя телефоны с дисковыми номеронабирателями, не говоря уже о том, чтобы пользоваться ими. Но ответом оказалась тишина. Аппарат был мертв. — Мы застряли здесь, голубка, — бросил он девушке в клетчатой ​​красно-черной юбке, чьи глаза походили на глаза лани, — ни посудины, ни связи. Ад разверзся в Северной Атлантике. Она с сомнением покосилась на него, попробовала позвонить сама и вскоре пришла к тому же выводу. — Мы в Северной Атлантике? Это шутка? — Головой что-ли ударилась? Это порт на Внешних Гебридских островах¹, лапочка. На море надвигается шторм и… Договорить она ему не дала, удостоив поразительно острым взглядом: — И, похоже, в попутчики мне достался незнакомец-хам. — Ничего не попишешь, милая. Придется тебе смириться. По крайней мере мне повезло куда больше. Проторчать здесь с такой хорошенькой де -… — Не пытайся говорить мне такие вещи, когда я даже имени твоего не знаю. — Малкольм, — быстро исправил свою ошибку тот и протянул руку. — Клара, — она пожала ее, натянуто улыбнувшись. Ладонь у нее была маленькая и холодная, хватка удивительно крепкая. Их взгляды пересеклись: в глазах ее был огонь. — Рад оказаться в этой заброшенной хибаре с кем-то вроде тебя, — Малкольм осклабил зубы в чрезмерно слащавой улыбке, которая осталась проигнорированной. — Взаимно, — она смотрела на него будто бы с вызовом. Что это, блядь, за птичка? Она появилась немного позже него, прямо за несколько минут до начала бури. Возникла словно из-под земли. И с собой ни багажа, ни сумочки, ни даже теплой верхней одежды. Это было подозрительно. А для человека, который только что получил письмо от премьер-министра с наказом тащить задницу обратно на юг по неотложным, но неназванным причинам, это поднялось до уровня «чертовски подозрительно». — В отпуске, стало быть? — спросил Малькольм, небрежно прислонившись к старой паромной кассе. — Нет. — Чем ты занимаешься, когда не остаешься в Богом забытых местах посреди шторма? Она бродила вокруг стола, что-то усердно ища. Что она думает откопать в этой дыре? Рабочий телефон? Ну, удачи ей. — Большую часть времени преподаю в школе в восточном Лондоне, — ответила она, не отвлекаясь от поисков. — Ах, — Малкольм мысленно выдохнул. Значит, не агент правительства, не госслужащая и не журналистка. А поэтому не представляет профессиональной угрозы для страны. Он и не подозревал, сколько напряжения в нем накопилось за те короткие минуты, которые провел с ней здесь, — что привело тебя на этот адски крохотный остров, если не отдых? Она нахмурилась и отошла к окну. — Друг оставил меня здесь. Без вещей в незнакомом месте. Думала, смогу вернуться домой, но… — она указала кивком на пустую пристань, — паром, идущий на материк, отменили. Малкольм открыл рот, но тут же закрыл. Нет, такие слова он прибережет для политиков, они явно не предназначались для девственных ушей школьных учительниц. — Это было очень опрометчиво с его стороны, — только и прокомментировал он, хотя на языке вертелось нечто гораздо более грубое. — Я уже привыкла, — она поджала губы и, недолго помолчав, спросила, — а почему ты здесь? Ты из местных? Малкольм прыснул. — Перед тобой мальчик из Глазго. В отсрочке от партийного Ада. И пребывание здесь было бы поистине чертовски расслабляющим, если бы меня внезапно не дернули обратно. Она изумленно подняла бровь, но, больше никак не отреагировала. Похоже, действительно не узнала его, к его облегчению. Окна продолжал заливать дождь. Небо закрыли мутно-серые облака, и старый круизный порт поглотила туманная дымка, затянувшая гаризонт. Маленькая гавань оказалась во власти бурного моря, чьи волны с белыми шапками, возбужденные резким изменением погоды, разгневанно бились о причал и скалистый мыс. Выстроенный из прочного камня домик паромной переправы стоял на невысоком холме, почти у самого берега, и, судя по всему, за несколько сотен лет пережил множество подобных ненастий. В нем было безопасно, пристойно тепло и еще оставались запасы продовольствия. Однако Малькольм отнюдь не горел желанием завершить свой итак вынужденно сокращенный отпуск, застряв здесь. — Послушай, детка, — смягчился он, — не хочешь продолжить наш разговор в пабе за пинтой² пива или чего-нибудь горячительного? Четверть мили вверх по дороге. Можно пройтись, пока погода вконец не испоганилась. — Я правда не могу, — отозвалась она, казалось, до этого глубоко погруженная в свои мысли, — я лучше пережду дождь здесь. — Клара… — — У меня в кармане ровно сорок фунтов, и это только потому, что я всегда беру с собой немного. На всякий случай. Не в первый раз он бросает меня в какой-то глуши. И мне нужны эти деньги, чтобы вернуться в мою квартиру в Лондоне, где лежит моя банковская карточка. Мне повезло, что я не оставила свой мобильник дома, но теперь он сел и… Черт бы его побрал. Цепочка из непристойностей в голове Малькольма едва не слетела с его языка. Она была адресована не ей, а ебаному мудаку, который так с ней обошелся. Не в первый раз? Она продолжала: — И кроме того, у меня даже ветровки нет. Я вымокну до нитки. Так что я лучше останусь тут. Здесь хоть и можно от скуки умереть, но зато сухо. Правда, я справлюсь. У Малкольма появилось стойкое ощущение, что он вот-вот ввязнет в дурацкую историю, из которой уже просто так не выпутается, но… ее глаза. Эта упертость в голосе. Такое, казалось бы, хладнокровное отношение к положению. Эта женщина полагала, что прекрасно обошлась бы и без него, решив свои проблемы сама, когда на самом деле все было ровным счётом наоборот. И это было интереснее всего, с чем он сталкивался за последние пять лет. Он расстегнул свой чемодан, извлек из него флисовую куртку и бросил на стол. — Плевать на деньги. Я плачу. Посплетничаешь о своих приключениях с подружками, когда мы вернемся в Лондон. Моя мать никогда не простила бы меня, оставь я тебя мерзнуть в этой лачуге. Она недолго изучала его лицо, после чего перевела взгляд на предложенную им куртку: — Ладно, Малкольм. Пошли выпьем. *** Дождь вперемежку с ветром хлестал порывами, периодически затихая. Путь до паба был больше похож на пробежку из-за внезапно усилившегося ливня. Клара оказалась гораздо в лучшей форме чем он, даже на этих нелепых каблуках. Он явно недооценил расстояние до деревни. Легко ошибиться, когда мчишься на машине и думаешь только о письме в кармане, а не о дороге. Это было настоящее бумажное извещение, которое они ему прислали. Его сотовый был безнадёжен на этом первобытном острове. По этой причине он и выбрал его. Пусть эти пиздюки попробуют добраться до него и заставят работать, если захотят. Кажется, у него снова подскочило давление. Лучше отложить все это до тех пор, пока его вновь не окружат южные идиоты с подгорающими задницами. Сконцентрируйся сейчас на девушке рядом, на группе блядских выкрашенных в белый цвет домиков с соломенными крышами как на этих бесполезных открытках. На прогулке под ливнем, ударяющим по спине. Он стянул с плеч пальто и высоко поднял его над ними обоими, чтобы Клара не вымокла так сильно, потому что полило как из ведра. Она взяла его чемодан на колесиках и удобно устроилась под его вытянутой рукой: со своим ростом она была буквально малышкой с ним. Вскоре перед ними возникла вывеска гостиницы, паб к которой примыкал с другой стороны здания. Они нырнули внутрь как раз в тот момент, когда небеса разверзлись с громом, воем ветра и ревом дождя. Малкольм вытер воду с лица ладонью и встряхнул ее. Клара же, закутанная в его серую флиску, была похожа на озябшую беспризорницу. Она сняла куртку и отжала насквозь мокрые рукава. Полная дама за стойкой приняла их за супружескую пару из-за его кольца, и он не сделал ничего, чтобы разубедить ее в этом. Меньше всего он хотел, чтобы Клара пострадала из-за ненужных расспросов. Другие постояльцы, что скучали в холле, оказавшиеся здесь в западне из-за непогоды, наверняка только и ждали какого-нибудь скандальчика. Это было не по сезону, по крайней мере так раздражительно долго, уведомил их местный клерк. Хозяйка навязала Малкольму дорогую комнату с ванной. Он вернулся к Кларе с двумя ключами от номера. Это были громоздкие старомодные медные ключи с подписанными от руки бирками. Больно чуднó. Он дал ей один и пронаблюдал, как она повертела его в своих кукольных ручках. — В гостинице всего одна свободная комната на двоих, дорогая, и я занял ее для нас. Он развернулся, проигнорировав непонимающий взгляд Клары, и потащил свой чемодан вверх по скрипучей лестнице. Комната располагалась на втором этаже и оказалась на удивление просторной. С глубоким эркером, окно которого выходило прямо на морскую гавань, и встроенным в него широким изогнутым диванчиком. На нем лежали декоративные подушки с вышитым на них цветочным узором и пара плюшевых, блядь, медведей; Малкольм был уверен, что туристы тащились от подобной хренотени. В комнате стояла двуспальная кровать, рядом было еще одно окно, с карниза спускалась светлая штора. — Мы с тобой типо женаты, — небрежно бросил он Кларе, когда они зашли, после чего пояснил со сдержанным раздражением, — это все та тупая грымза за стойкой. Заприметила мое кольцо. — Наверное, это и правда очевидно, — пробормотала Клара. — Я ношу его для отвлечения внимания, — он поднял левую ладонь и демонстративно потряс рукой, — как защитная окраска у тигра, помогающая ему сливаться с травой. Разведен уже век. Серьезно, я не собирался обманом заманивать тебя сюда или что-то в этом роде. — Мне все равно на твое кольцо. Меня больше волнует это, — она указала пальцем на кровать. — О, не беспокойся обо мне, милая. Я утащу подушку и вздремну на полу. Моя мать воспитывала меня не для того, чтобы я приставал к женщинам, которых это не интересует. — Выходит, все-таки не альфа-самец? — Не совсем, — он невесело усмехнулся, — есть только один тип людей, чье скудоумие я мечтаю как следует вытрахать, и ты к ним точно не относишься. Фигурально, я имею в виду. Можешь мне поверить, я не из тех озабоченных херов-маразматиков. Ее глаза расширились от дерзости слов, но потом, к его изумлению, она рассмеялась. После чего подошла к обшарпанному комоду с висевшим над ним небольшим зеркалом и посмотрела на свое отражение. С трудом пригладила пару взлохмаченных влажных прядей, удрученно покачала головой. Но для Малкольма она все равно была чертовски великолепна. Вся по-домашнему небрежная, соблазнительно неаккуратная. Однако он хорошо усвоил, что вслух женщинам подобное говорить не стóит. Они вечно склонны надумывать себе невесть что, зачастую принимая лесть и комплименты за пошлые оскорбления. Клара пожала плечами, глядя на себя в зеркале, потом коротко усмехнулась чему-то своему и повернулась: — Ты, кажется, говорил, что здесь есть где выпить? В баре было жарко и в то же время сквозило. Клара выбрала столик у окна. Малькольм не возражал. Шторм обещал быть захватывающим зрелищем, гораздо более интересным, чем идущий 24-часовой выпуск новостей. Он не хотел знать, что за ебетень они устроили, что были готовы ждать несколько дней, пока он не вернется, чтобы разгрести все. Возможно, все было так плохо, что ни один из чертовых отбросов, которыми они заменили его, не смог справиться хотя бы с половиной. — Что будешь? — обратился он к Кларе. — Вино. Красное. Он принес ей бакал полусухого, лучшего здесь, но которое сам же считал отвратительным, а себе порцию местного односолодового виски — гордости острова и источника всех доходов, не считая продажи закусок по завышенным ценам в гостиницах и сувениров в туристических лавочках. Оно было очень недурным. Он чуть не утонул в нем, не просыхая в свои первые дни на острове. Никакой политики. Никаких газет. Никакого телика и криков. Тихие часы, потраченные на чтение того, что ему нравилось. На удовольствие, а не на адски тяжёлые дни на работе, вечером после которых он был вынужден пить лекарства, чтобы скорее заснуть. Его либидо вернулось к норме примерно на третьей неделе, что хоть и доставляло некий дискомфорт, но было приятно осознавать, что он все еще на коне. Когда пришло умасливающее письмо от премьер-министра, это было практически разочарованием. К нему вновь было вернулся нормальный аппетит, но от письма его снова вырвало. Метафорически. Ебаный остолоп Том. Малкольм украдкой взглянул на девушку, с которой застрял здесь — единственная приятная вещь в его несостоявшемся отъезде с острова. Пожалуй, даже во всей деревне. Что в ней его так зацепило? Да, она была хороша собой, но его мир итак был захламлен смазливыми честолюбивыми штучками обоих полов. Цветущая юность, наверное. Поразительное бесстрашие. То, как она улыбнулась первому удару грома, когда грозовой фронт подобрался совсем близко. Или, может быть, это была просто маленькая клетчатая юбка, которая мгновенно вскружила ему голову. Клара повернулась в его сторону, но у него было достаточно такта, чтобы быстро отвести глаза. В любом случае она еще могла оказаться дурой. Но если бы она действительно заинтересовала его, он, вероятно, мог бы взять у нее номер, чтобы потом созвониться в Лондоне. В конце концов имел он право иногда отдыхать от того ебушатника, в который превратилась его жизнь, или нет? Конечно, при условии, что она свободна. — Расскажи мне об этом придурке, который бросил тебя здесь. Клара помотала головой. — Он не хотел, я думаю. Просто часто забывается. — Мало что хорошего можно сказать о мудаке, который бросил подругу хуй-пойми-где без возможности вернуться домой. — Он неплохой человек. Просто немного… — Клара вздохнула с очевидным раздражением, — не от мира сего. И нет, я не оправдываюсь. Просто все это порой очень… утомляет. Она сделала добрый глоток вина и скривилась. Мнение Малкольма о ней поднялось: а она разбиралась в выпивке. Он попробовал свои виски. Льда больше, чем ликера. Руки бы бармену поотрывать. — Тебе хотя бы понравился остров? — спросил Малкольм. — Нет. Тут кошмарно. Ну, на самом деле красиво, наверное, когда погода получше. Но что тут вообще делать? — Напиваться, ловить рыбу, рисовать сраные пейзажи, читать, бродить по округе в дождь и заболеть пневмонией. — Так ты этим здесь был занят? — Я арендовал коттедж и заперся в нем. Сидел за книгами. Ну, знаешь, мариновался в одиночестве. — Звучит божественно. — Ты преувеличиваешь. — Мне не помешало бы провести так несколько недель. — Глядя на тебя, я могу сказать, что ты не продержалась бы дольше дня. — Я провёла так почти целую неделю, чтоб ты знал. — Я отказываюсь в это верить. Любой мужчина, который взглянет на тебя, из кожи вон вылезет, но заставит твое грустное личико улыбаться. — Только не этот, — кисло сказала она. — Так что между тобой и этим твоим другом? — Ничего такого, — Клара отставила бокала и помотала головой, — ничего такого, если ты об этом. Он просто мой друг. Кстати, ты напоминаешь мне его. Лицом. Ты даже мог бы быть его младшим братом. Малкольм приподнял бровь: — Преимущества или недостаток для меня? — Серьезный недостаток. Но для тебя есть и хорошая новость: ты будешь хорошо выглядеть, когда поседеешь. — Рад слышать. Малкольм посмотрел, как она отпила еще немного, и сделал очередной глоток виски, в котором все еще плавало чертовски много льда. Он выудил пальцами пару кубиков и швырнул их через стол. Клара сдержанно улыбнулась — это была первая улыбка, которую она подарила ему — и метнула в него лед обратно. Проскользив по столу, он приземлился на его брюки аккурат на промежность. Малкольм взял лед с брюк и снова запульнул Кларе щелчком, после чего показал ей букву «V»³. Тут она рассмеялась. Удовольствие, охватившее его при звуке ее смеха, было абсурдным. — Чем ты занимаешься, Малкольм? — Я директор по связям с общественностью, — сказал он, расплывшись в зубастой улыбке. Клара секунду смотрела на него широко раскрытыми глазами, затем усмехнулась. — Я прямо-таки вижу, как ты общаешься с прессой, говоря им, о, я не знаю, что-нибудь вроде: фирма моего дегенерата клиента приносит свои самые искренние извинения за то, что облажалась по самую ебаную задницу. Ну, или что-нибудь в этом духе. Малькольм не мог не улыбнуться. Было странно приятно слышать подобные выражения, исходящие из этого красивого рта. — Звучит просто блестяще. Я распечатаю это себе на карточках, когда вернусь. — Имя и номер на лицевой стороне, идите нахер цветным шрифтом на обороте, — говоря это, Клара смеялась, а Малкольм не мог оторвать взгляд. Большие глаза, яркая улыбка. Черт бы его побрал, месяц в этом месте заставил его размякнуть. Как еще он мог объяснить навязчивое желание рассмешить ее? — О, так ты значит все-таки в отпуске от твоей тайной пиар-кампании здесь, в солнечной северной Атлантике? — Возможно, — она шутливо подняла на него бровь, и он поерзал на месте, даже на секунду занервничав. — Что ты преподаешь, когда не застреваешь не пойми где из-за кретина, который получит от меня серьёзную взбучку? — Литературу. В средней школе. — Джейн Эйр и прочее дерьмо? Безутешный Хитклиф, бьющийся головой о долбанное дерево в неебически сильную грозу? — Да, определенно из твоего любимого. Видишь вон то дерево? — она указала в окно на огромный дуб, простоявший здесь, наверное, больше трёх столетий, и которому было все равно на шквалы Северного моря. — Я бы помочился на него, — сказал Малкольм. — Ты бы выглядел фантастически в глазах прохожих. Я просто вижу, как кровь отливает от твоего лица. — Поверь мне, милая, я захочу биться лбом о дерево примерно через десять минут после того, как вернусь в гребаный Лондон к ебаным оксбриджским болванам, с которыми мне приходится иметь дело каждый день. Повторяя «бля» и делая это до тех пор, пока не расквашу себе его до крови. — Попробуй лучше ударить чей-нибудь лоб о дерево, — предложила она, — гораздо эффективнее. Он ухмыльнулся: — У меня есть список кандидатов длиной с мою руку, и это не считая карандашных заметок. — Ты уверен, что тебе нравится твоя работа? Малкольм залпом допил остатки виски. — Никогда не утверждал обратное, милая. Может закажем еще? Чего-нибудь из меню. — Только не это вино, пожалуйста. Оно было мерзким. Он заказал два чистых виски и несколько корниш пасти⁵, и это было все, что он мог доверить этому месту. Вероятно, их достанут из коробок в морозильной камере, что было странно утешительной мыслью. Он принес напитки и снова сел. Клара смотрела в окно: на улицу, объятую бурей, на ставшее почти совсем темным небо, хотя до заката на севере еще было далеко, дождь, гонимый ветром, что поднимался по холму от моря. Вспыхнула белая молния, разделив небо пополам, и через несколько секунд раздался гром. Гроза подобралась к деревне быстрее, чем можно было ожидать. — Бармен говорит, к завтрашнему дню разъяснит. Паром должен прийти по расписанию. — Хотелось бы надеяться, — отозвалась Клара задумчиво и, опершись подбородком на ладони в кулаках, придвинулась теснее к окну. На ее лице отражалось полное погружение в то, что происходило снаружи. Больше, чем просто восторг. Сверкнула еще одна молния, и Клара улыбнулась. Ямочка на щеке, нос-кнопка. Такая хорошенькая. Малкольм пил и не мог наглядеться. Слишком красива для него, слишком юна для него, слишком невинна, но кто мог запретить ему просто любоваться? — На что ты смотришь? Малкольм поймал себя на том, что улыбается, казалось бы, без всякой на то причины. — На тебя. Ты охуенно красива, как чертова английская роза. Пожалуй, это единственная хорошая вещь, которую гребаные англичане сделали для меня. — Очень любезно с твоей стороны, если проигнорировать лексикон. — Извини, дорогая. Он поставляется с пакетом «Malcolm». — А что еще туда входит? Он запустил пятерню в волосы. Черт бы его побрал, если бы нашлось, что сказать, не касающееся работы. Что он делал, когда был дома? — Я играю на кларнете. Джаз. Я имею в виду Sing Sing Sing⁴, — он коротко изобразил игру пальцами. — Правда? — Да, правда. Когда-то в Глазго у меня была обычная жизнь, и, черт побери, как-будто лет сто прошло. Тогда я выступал со своими приятелями. Ничего особенного, просто корпоративные и свадебные вечеринки. Но я и сейчас стараюсь не забывать. Это помогает превратить редкие спокойные часы дома в приятный вечер. — Я впечатлена. — На тебя легко произвести впечатление, милая. Но больше старому Малкольму нечего рассказать. Моя работа изъела меня изнутри. — Ты поэтому сюда приехал? Он нахмурился: — Типа того. — Ты не обязан говорить мне, если не хочешь. Он уставился в свой стакан. Она была первым человеком, который спросил его. Он взял стакан, но пить не стал, вместо этого тихо проговорил: — Может, позже. Принесли заказанные блюда, что стало поводом отвлечься от неудобной темы. Малкольм избегал собственных размышлений о причинах своей отставки. Да, это был явно унизительный факт: смотреть как Флеминг оказывается на шесть ходов впереди и видеть мат, маячащий перед носом. По крайней мере, премьер-министр этого не предвидел и поэтому изо всех сил пытался держать марку хозяина судьбы. Но Малкольм знал, что это иллюзия, понимал, что проиграл, и это не слишком то радовало. Как это произошло? Он потерял нить где-то на полпути. Не удержал свой гребаный швартов и был унесен в море как дерьмовый паром в Преисподнюю. Остоебалые сравнения. Еда на столе. Верно, он должен поесть. Его костюмы в эти дни висели на нем как тряпка на лезвии ножа. Клара молча принялась за кушанье, но внимательно наблюдала за ним. Малкольм вздохнул и, сдавшись, отрезал немного от пирога. Тесто было мягким, начинка горячей и заманчиво сочной. Вероятно, это поможет ему не окочуриться от истощения. Но если бы они добавили чуть больше соуса, его, вероятно, снова бы стошнило. Он проглотил солидный кусок и сказал: — Я расскажу тебе, зачем я приехал сюда. Я отправился в Ковентри, чтобы посмотреть, справятся ли эти пиздаболы без меня. Не прошло и недели, как меня отослали обратно. Риск оправдался, но стоило мне уехать подальше, меня вызвали повторно, чтобы спасти некомпетентных уебков, которые ничего не могут делать сами, — Клара смотрела на него, сосредоточенно слушая, Малкольм продолжал, — предположим, что я собираюсь вернуться к всей этой пиздобратии, чтобы там все окончательно не развалилось, полетев ко всем чертям. Понятия не имею, почему оказываю им эту сраную милость. Он не хотел говорить о своих чувствах по поводу возвращения на Даунинг-стрит. Если бы разобрался в них, в любой момент мог передумать, поэтому не нашел ничего лучше чем вернуть разговор к ней: — А к чему ты возвращаешься? Лицо Клары просветлело. — К детям, школе, моей работе. Честно говоря, я без понятия, почему я здесь. Ну, не сейчас здесь с тобой я имею в виду, а на этом острове, название которого я бы даже не знала, если бы не вывеска на пристани. Они снова заговорили о ней, и Малкольм расслабился. — Как, блядь, ты попала сюда? На вертолете? — Ага. А потом он крикнул мне: «скоро вернусь», запрыгнул обратно и улетел. — На кой черт ему вертолет? — Он филантроп, можно сказать. Я думаю, ты бы назвал это так. Ездит по миру, вмешивается в проблемы других, в основном что-то чинит или кого-то лечит. — Только не говори, что это какое-то сраное благотворительное общество. — Не совсем. Чувствую себя плохой, говоря это, но я человек не такого склада, чтобы заниматься подобным. Но так или иначе я помогаю людям и вношу свою долю в наше дело. Иногда у меня неплохо выходит и у самой. — Почему тогда ты плетешься за этим херовым эгоцентричным снобом? — Потому что вижу чудеса. Так я отвечаю всем, кто меня спрашивает. И это абсолютная правда. Но все стало похожим на, я не знаю, рутину? — она уперлась кулаком в подбородок, — путешествуя, я познаю прекрасное и ужасное. Жизнь и смерть, и это все остается со мной. Я не представляю, как он выносит это. — Ты пытаешься заглушить все это в себе, но это ни хрена не работает. — Либо так, либо просыпаюсь с криком от кошмаров каждую ночь после. — Да что б меня, как ты выдерживаешь такое? Зачем продолжаешь? На твоем месте я бы бросил все это, послав куда подальше, чем так изводить себя. — Я почти забыла зачем. Бывать в новых местах увлекательно, но для чего я там? Чтобы помогать? Я обычный человек, не в моих силах вызволять целые цивилизации, восстанавливать разрушенные города или предотвращать межрасовые войны. Я могу только разговаривать с людьми разных культур и утешать словами, когда они страдают от чумы или других напастей. Я только выполняю поручения, пока кто-то другой их спасает. Это немного… — Бесит? — Сводит с ума. Любая может принести ему чай. Почему это делаю я? Я неплохо преподаю, и порой мне кажется, этого достаточно, ведь я тоже своего рода забочусь о людях. Просто не в таком масштабе. — Сдается мне, твой кретин большой любитель неприятностей. — Это уж точно. Но я думаю, что мне пора заняться своей жизнью. И не только потому, что он снова бросил меня не пойми где, — в ней вновь появилась эта маленькая вспышка злости, острая пряность в сладости розы. — Научись управлять своим гневом, милая. — Ладно, у меня все под контролем, — она медленно выдохнула, — сдержу все это в себе, чтобы в следующий раз, когда увижу, высказать все, что о нем думаю и что решила. — Вот и умница, — Малкольм поднял свой стакан и торжественно произнес — за то, чтобы иметь смелость сказать всем мудакам «нет». Она звонко чокнулась с ним, и они одновременно выпили. После разговор вертелся вокруг скудного выбора блюд в меню, приемлемом виски и чудаковатых местных. Клара оставалась интересной. У нее был шустрый ум, и она быстро улавливала его шутки. Даже те подьебки, которые никогда не просекали политические овцы, которых он имел обыкновение кусать за пятки. Ее совершенно не пугала его манера речи, и, вероятно, не было ничего, чтобы ее смущало в нем. Он испытывал исключительное удовольствие, беседуя с ней, и думал, что мог провести так всю ночь, если бы она терпела его. И она, кажется, терпела. Чудеса все же случались. В конце концов ее стакан опустел, как и его. — Я вернусь через минуту, — сказал Малкольм. Он хотел заказать для них третью порцию напитков, но сначала забежал в джентльменский туалет, где с большим облегчением утолил малую нужду. Он ненадолго задержался у зеркала, оглядев себя быстрым критическим взглядом, несколько раз провел рукой по волосам: все еще презентабелен. По-прежнему болезненно худ, но уже не такой седой как раньше, и этот джемпер делал его похожим скорее на сорокалетнего, чем на пятидесятилетнего. Перед уходом он закинул в автомат несколько монет и купил пару презервативов — чем черт не шутит? Сначала он подумывал выстоять очередь в баре, но мысль о долгом ожидании заставила его давление подняться почти так же высоко как в прошлый раз, когда Олли по-крупному облажался. У него было ощущение, что здесь собралось все население поселка. Только для того, чтобы смотреть этот дерьмовый телек и говорить друг другу банальную чушь о том, какая неистовая выдалась гроза в этом сезоне. — У меня есть бутылка наверху, — признался он Кларе, возвратившись к ней с пустыми руками, — Джура⁶ пятнадцатилетней выдержки. Купил в качестве сувенира и хотел забрать домой, чтобы приберечь до особого случая, но сейчас не менее хороший повод. Что скажешь? — Здесь слишком шумно, — только и ответила она. Клара встала, перекинув волосы через плечо. Он последовал за ней, наблюдая за ее аппетитной задницей чуть более жадно, чем подобает мужчине, глазеющему на женщину, которую он встретил всего несколько часов назад, и отчаянно поклялся себе не распускать руки. Чего никогда бы и не сделал, только не он. Но он просто обязан был заполучить ее номер до того, как они сядут на обратный паром. И позвонить ей вечером того же дня, когда вернется в этот чертов захудалый город на юге. Или, может, лучше на следующий день. Покажись он слишком навязчивым, тотчас все испортил бы. Просто отвести на прогулку было бы достаточно и, быть может, в постель после. Если бы она захотела. Он был нетерпелив, но это устроило бы его на данном этапе. Хотя резинки он и купил, таясь маленькой надеждой. Может быть, она была бы в настроении. Однако он сделал бы это только в том случае, не отнесись она к этому как к интрижке. Он бы дождался секса, дав ей время решить нравится ли он ей. Сколько угодно времени, главное, чтобы она продолжала улыбаться ему. — Возьми меня. Я чертова девочка-подросток, — пробормотал он. — Что? — отвлеклась она, пытаясь вставить ключ в замок. — Ничего, милая. Дверь открылась, и они оказались в темном пустом номере. Клара подбежала к окну в большом эркере с видом на море над крышами гостиниц. Расстегнула застежку на туфлях, отбросила их в сторону. Малькольм включил прикроватный светильник. Снять обувь, да, неплохая идея. В спальне было прохладно после душного паба, и он не стал переодеваться. Дождь нещадно бил по окнам, гулко барабанил по крыше. Где-то снаружи ворчливо задребезжали ставни. Молнии полосовали небо, сопровождаемые резким, раскатистым громом. Гроза, судя по всему, достигла своего апогея, и здесь, на верхнем этаже, под самой крышей, ощущалась сильнее всего. Казалось, они были совсем одни, затерянные на крошечном клочке земли в Северной Атлантике и нашедшие прибежище в тепле обветшалой комнаты старой гостиницы. Клара забралась на самый подоконник и, прислонившись лицом к оконному стеклу, сложила ладони чашечкой, чтобы заслонить свет. — Хорошо видно, дорогая? — Ага. Должно быть днем пейзаж отсюда просто великолепен. Бутылка виски была спрятана глубоко в чемодане, в коробке, для надёжности обернутой слоем свитеров и рубашек, чтобы довести в целости. Малкольм достал ее и распечатал — вот это была вещь! И он был счастлив открыть ее для Клары. Он зашел в ванную и поискал глазами, из чего можно было выпить. — Один сраный стакан для воды на весь ёбаный номер. Напомни мне сжечь это место, когда мы уйдем. — Ну, это лучше чем ничего. — Что здесь вообще хорошего? — Как минимум недырявая крыша. Малкольм вернулся в комнату и налил стакан доверху. — На здоровье, ласточка. Готов поспорить, такого ты еще не пробовала, — он передал его ей, она сделала небольшой глоток, и ее глаза округлились, а брови поползли вверх. Он ухмыльнулся ей: — Добрая порция односолодового виски — это совсем другое дело. Нравится? — У меня не хватает слов, чтобы описать весь вкус. Такой глубокий и… — Темный, сложный, терпкий… — Как ты, — Клара улыбнулась ему поверх края стакана и отпила еще, после чего протянула обратно. На ум не приходило ничего из того, что можно было сказать в ответ. Она обозвала его? Флиртовала? Или это была обыкновенная вежливость? Он так и застыл, соображая, как выкрутиться, и не придумав ничего подходящего, поднял за нее тост. В этот момент в комнате на мгновение стало светло как днем. Послышался страшный короткий треск, и Малкольм мог поклясться, что почувствовал, как покалывает его кожа. Прежде чем он успел заговорить, оглушительный гром сотряс здание гостиницы. Поняв, что оба они испугались, Клара вдруг расхохоталась, Малкольм тоже, и смех их потерялся в раскатистом реве. Вновь стало тихо, и Клара спросила: — Могло попасть в гостиницу? — Черт возьми, похоже на то. Снова раздался грохот, но не от грома, словно что-то где-то рухнуло, и свет в номере внезапно погас. Откуда-то донеслось слабое трещание, и они бросились к окну, чтобы посмотреть, что творилось на улице. Снаружи царила непроглядная мгла. Малкольм несколько раз сильно моргнул и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. — Старый дуб, — прошептала Клара, — молния ударила в него. Боже мой. Опять сверкнуло, и можно было разглядеть дерево, расщепленное посередине на две части. Половина его завалилась на дорогу, зацепив с собой ветками линии электропередач. Провода гремучими змеями извивались на земле от ветра, искрясь и недовольно шипя. — Что б меня, хорошо, что я не пошел туда. Мне бы невзъебено досталось. — Если бы ты вообще выжил после удара молнии. Малкольм выругался. Сила грозы и правда была удивительной. Сотни лет роста, разрушенные в одно мгновение. Из гостиницы вышел мужчина в дождевике со светоотражающими полосками. Он подошел к упавшей половине дерева, но, увидев отблески тока, попятился назад. Ночью ремонтировать было никак нельзя. Нужно было где-то найти источник света. На комоде стояла желтая свеча с длинным фитилем. Малкольм порылся в своем багаже ​​и в одном из отделений нашел зажигалку, лежащую рядом со старым «Викториноксом"⁷ своего деда, который всегда брал с собой в поездки. — Романтический вечер, если уж на то пошло? — Собственно говоря, да, — сказала она. Он резко повернулся, но Клара не смотрела на него — все еще наблюдала за тем, что происходило снаружи. Он сел рядом. Клара смотрела в окно, привстав на коленях. Ее стройные ноги облегали черные либо колготки, либо чулки. Честно говоря, да, все это было чертовски интимно. Она сделала вечер таким. В который раз Малкольм залюбовался ее прелестным лицом с тонкими чертами. Такая миленькая, такая отважная, смышленая и совершенно равнодушная ко всему тому дерьму, на которое он расточал свою жизнь. Каким-то ему не до конца ясным образом она видела намного больше, пока он убивал дни в серых коридорах, полных кабинетных кретинов. Она повернулась и потянулась за стаканом с виски. Он передал ей его и проследил: на этот раз просто смочила губы. Клара вернула стакан ему. Их руки случайно соприкоснулись, и он улыбнулся. — Ты снова пялишься на меня, — невсерьез возмутилась она. — Я не могу не пялиться на тебя. Ты самое прекрасное, что я видел за последнее десятилетие. — Осторожнее, Малкольм. Из-за таких слов у девушки может сложится неправильное впечатление. — И что за впечатление у тебя сложилось? — вопрос был задан почти машинально. — Впечатление, что ты заинтересован. — Я больше, чем заинтересован. Я неебически очарован. Я прикован. — Неужели? Ее голос был также нетверд как и его. И все, что произошло после, едва ли казалось реальным. Он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал. Это был безвинный поцелуй, с сомкнутыми устами. Она не протестовала, не отстранилась, и поэтому он повторил его, на этот раз неторопливо сминая ее губы своими. На третьем поцелуе она закрыла глаза, ее рот приоткрылся для него. Ее ладошка лежала на его груди, покоясь на области сердца. Если бы она только знала. Уже много лет от него мало, что осталось. Только сейчас он осознал свою потерю. — Клара, золотце. — М-м? — она медленно открыла глаза. Он поцеловал ее в кончик носа. — Скажи мне, если хочешь, чтобы я остановился, и я остановлюсь. — Хорошо, но все в порядке. Но слова лились из него, неудержимые: — Между нами нет никаких обязательств. Только попроси, и я перестану. Наверное, подрочу, чтобы утешиться, но перестану. — Малкольм. Я знаю. И я доверяю тебе. А теперь поцелуй меня еще раз, — она взяла его за свитер и притянула к себе. — Я твой покорный слуга, — сказал он, ухмыляясь во все зубы и снова накрыл ее губы своими. На сей раз он был более настойчив. Малкольм прекрасно знал как вскружить голову женщине, используя одну лишь технику французского поцелуя. В какой-то момент Клара перехватила инициативу на себя, и он не был против. Они могли приспособиться друг к другу. — Ах, так хорошо, — выдохнула Клара, — слишком давно меня не целовал кто-то, кто имел хоть малейшее представление о том, как это делается. — Могу сказать о том же, дорогая. Черт, я не должен этим гордиться, верно? Она постучала пальцем по кончику его выдающегося носа и улыбнулась: — Как правило о таком умалчивают и хвастаются списком трофеев. — Списком трофеев? Я ничего не трахал с такими мозгами, как у тебя… Когда он в последний раз трахал кого-то, кроме своей руки? О, что б его, это был тот самый день, после получения прямого приказа, означавшего окончание всего этого кошмара. Джейми завалился к нему с охапкой бутылок и парой девочек. Он вливал в себя виски до тех пор, пока не позволил одной из них уложить себя в постель. Это был буквально последний ебаный раз, когда он спал с кем-то. Черт. Он не заслужил эту девушку. По крайней мере, на двадцать лет моложе его. Что он делал, совращая ее? — Эй, эй, — Клары заломила брови к переносице, — в каком мы веке? Я могу заняться фантастическим сексом, если захочу. И ты меня не совращаешь. — Я сказал это вслух? — Теперь мой черёд заверить тебя, что я не против, если мы остановимся сейчас. Я хочу получить твой номер завтра, но нет ничего страшного в том, если ты не уверен, что хочешь переспать на первом свидании. — Первом свидании, — абсурдность всего ее заявления заставила Малкольма икнуть, — сладкая, ты можешь взять мой номер телефона, мой адрес и ключи от входной двери. Она ничего не сказала на это, только коротко поцеловала в кончик носа: — Повернись. — Что? — Я сказала повернись. И откинься назад, на меня. Да, вот так. Малкольм согнулся вперед, боясь опереться на нее своим весом, но Клара ненавязчиво потянула его назад, положив одну руку на область сердца, а другую на живот. Ее ладони стали выводить круги по мягкой ткани его джемпера, успокаивающе нежно и медленно. Малкольм глубоко выдохнул. — Ты кожа да кости, — прошептала она пораженно. Она закатала его ему до плеч. Малкольм услужливо поднял руки, позволяя ей снять полностью, после чего отбросил в сторону. В номере было прохладно, даже как-то сыро. Когда руки Клары оказались на пуговицах его рубашки, его дыхание участилось. Он едва ли мог поверить: она действительно собиралась позволить ему переспать с ней. Просто ляг с ней в постель, Малкольм. Займись любовью. События шли своим чередом, и все, что ему нужно было сделать — расслабиться. Рубашка отправилась на пол к джемперу, и руки Клары скользнули по его оголенному торсу: соскам, вниз по животу и назад, тому, что считалось на этом тощем теле волосами на груди. Дыши. Успокойся, Малк. Его член дергался в брюках каждый раз, когда ее рука проходилась по низу его живота. Если она продолжит в том же духе, он рискует испустить в свои боксеры. Что было бы жалким зрелищем. — Теперь моя очередь, — Малкольм повернулся и попросил Клару сесть также: спиной к нему. Она прислонилась к его груди, устроившись между его ног, но не настолько близко: вынужденная предосторожность, отсроченный рай. Он замешкался, возясь с ее блузкой со скрытыми пуговицами, которые были расположены не так, как, блядь, должны — эта хитровыебанная женская одежда выводила его из себя, все какое-то лилипутское и сшито как-будто задом наперед. Наконец, покончив с пуговицами, он начал нарочито медленно стягивать блузку вниз и одновременно оглаживать ладонями ее ключицы, плечи, запястья, устроив из этого маленькую игру. Его вознаграждением за все старания было то, как откликалось дрожью ее тело под его прикосновениями, и его собственное имя, томно прошептанное ее губами. О, Клара, он только начал. Бюстгальтер расстегнулся. Неторопливо и чувственно Малкольм проложил дорожку из поцелуев вдоль ее позвоночника снизу вверх, одновременно лаская обе половинки груди. Это было сладостное, ни с чем несравнимое ощущение. Соски, мгновенно затвердевшие под кончиками пальцев, щипок, ее прерывистый вздох, ее голова, прильнувшая к его плечу, более сильный щипок, и она застонала. Клара придвинулась, крепче прижалась спиной. Малькольма прельстила такая реакция; он мог играть с ее сосками всю ночь. Но теперь пришло время поднять ее юбку и узнать, что находилось под ней. Он отыскал боковую молнию, помог расстегнуть. Он стащил юбку вниз, после чего подцепил один из чулков за поясок, но Клара перехватила его руку, сказав, что самой быстрее. — Да, убери поскорее эти еблетени, чтобы я мог прикоснуться к тебе. — Такой властный. Ты уверен, что это роль не может быть моей? — Все не будет так просто, милая. — Сними брюки, — велела она, словно и не думая о его словах, и мог ли он не повиноваться? Малкольм сделал, как потребовали. После чего стянул носки и отбросил в угол. Что могло быть хуже чем выставить себя полным дураком в одних носках и выпирающим из боксеров стояком. Он вытащил упаковки с презервативами из кармана смятых брюк и сунул их под одну из подушек, где мог быстро найти. Клара встала перед ним. Теперь на ней не было ничего кроме трусиков — розовых кружевных стринг, оставляющих ее задницу заманчиво обнаженной для его рук. Он положил одну ладонь на ее попку, другую на затылок и, притянув к себе, горячо поцеловал, переплетая свой язык с ее. Вскоре он снова уступил ей — знал, что хотела этого. К тому же при таком раскладе она оказалась слишком занята, чтобы жаловаться, когда его широкая ладонь бесстыдно переместилась меж ее бёдер, обнаруживая, насколько она уже мокрая там. Малкольм оттянул стринги в сторону и скользнул средним пальцем в нее, заставив Клару судорожно вздохнуть. Он самодовольно ухмыльнулся, провел большим пальцем по клитору. Пускай узнает, что о сексе он знал побольше молодых напыщенных болванов. Малкольм опустился на колени, стянул с ее ног трусики, поцеловал внутреннюю сторону бедра и, раздвинув пальцами половые губы, провел по чувствительным складкам языком. Положив руку ей на талию, чтобы поддержать, он начал искать то, что заставляло ее содрогаться больше всего. Дыхание ее становилось все более прерывистым, и как только Малкольм услышал первый стон, остановился. Выпрямился, поцеловал влажными губами. Она без колебаний ответила, ни капли не стесненная, а затем присела, желая отблагодарить тем же. Она прижалась к нижней части его члена в поцелуе, провела языком и когда обхватила губами, Малкольм выбранился про себя. Он наклонился и, взяв ее за плечи, мягко потянул обратно вверх. Она несколько растерялась из-за этого, на что он поцеловал ее. — В моем возрасте у меня есть только один шанс, дорогая, и это не то, чего я хочу в первый раз. — Но у меня нет… — У меня есть, — он залез рукой под подушку и, вытащив квадратный пакетик, поднял, чтобы показать. — О, так ты был готов? Он встал на коленях на кровать. Разорвал фольгу, откинул на пол. — «Лучше путешествовать с надеждой, чем достичь пункта назначения», — вспомнил он. — Стивенсон? — Я докажу, что он был, охуеть, как неправ. Слава всем чертовым богам в небе, защита могла оттянуть момент. Он хотел, чтобы их ночь не закончилась быстро. Чтобы Клара запомнила этот вечер, запомнила его, а потом захотела повторить. Чтобы выкрикнула его имя в дымке экстаза. Они перекатывались по кровати, борясь за право быть сверху. В конце концов она позволила ему победить. Он раздвинул ее ноги нетерпеливым движением и протолкнул свой член в ее сладкую киску, после чего вытащил, чтобы подразнить, и рассмеялся, когда она выругалась на него за это. Он закопал себя по яйца. Выглядело так же хорошо, как и ощущалось. Он сделал несколько плавных толчков, срывая с ее губ полустоны. Прекрасная женщина. Клара. Свет от свечи творил чудеса с ее лицом, волосами, карими глазами. Он накрыл ее своим телом и поцеловал: — Хорошо? — Да-а. Он опустился на локти, постепенно увеличивая интенсивность движений и пытаясь выяснить, как ей нравилось больше и что доставляло наибольшее удовольствие. Все, казалось. Она была настолько распалена; он мог поклясться, что не видел ни одну женщину такой. Он перешел на мерный, но глубокий ритм, чередующийся с резкими толчками, которые заставляли ее кричать сильнее и чаще. Многократные вспышки молний освещали комнату, восхитительно обнажая ее голое тело под ним: запрокинутую назад голову, капельки пота, собирающиеся в ложбинке между грудей, темно-каштановые волосы, красиво разметавшиеся по подушке. Клара стонала, не сдерживаясь, однако все еще не была близка к истомлению. Малкольм наклонился к ней и поцеловал в приоткрытые в тяжёлом дыхании губы. — Что тебе нужно, дорогая? Скажи. Мой палец? Мне тебя укусить? Скажи мне, девочка, я сделаю все, что угодно. — Прикоснись ко мне. Он мог бы сделать это за полминуты, стоя на коленях, держа два пальца на ее клиторе, но сейчас для этого было едва ли подходящее положение. Он знал, что ей нравилось погрубее, поэтому несколько раз сильно ущипнул за соски и яростнее задвигал бедрами. — Кончи для меня, Клара. Сделай это, о, сладкая, да, сейчас. Господи, как же… блядь. Она вскрикнула, вся напряглась и, выгнувшись, конвульсивно содрогнулась, сжимая его внутри. Малкольм едва сдерживался сам. Все, чего ему сейчас хотелось: покрывать поцелуями ее поддернутое судорогой оргазма лицо, ловя все еще возбужденное дыхание, а после лечь рядом и шептать милые банальные вещи, которых никому не говорил лет двадцать. Когда волна наслаждения отступила, ее глаза снова открылись, и она улыбнулась ему. Время для его собственного финиша. Он уткнулся лицом ей в ключицу и сгреб ее тело обеими руками, исступленно вколачиваясь в нее. Господи, он был на грани, давление в нем нарастало, ожидая своей разрядки. Кончая, он вскрикивал ей в шею, хрипло бормоча ее имя. Оргазм накрыл белым слепящим пятном, член продолжал пульсировать, отдавая все, что в нем было. Малкольм буквально рухнул на нее, что было не по-джентльменски с его стороны, но Клара, похоже, не возражала. Ее пальцы ласково перебирали его волосы. Ему не хотелось расставаться с ней, но гребаный презерватив мог испачкать простыни, если не избавиться от него сейчас. Малкольм поднялся с кровати, быстро чмокнул Клару в губы и исчез в ванной, чтобы привести себя в порядок. Когда он вернулся, Клара уже лежала под одеялом. Он задул свечу. Она откинула край одеяла и приветственно протянула к нему руки. Он скользнул в кровать к ней и встретил ее ленивым поцелуем — глубоким и благодарным. — Как это было? Она устало засмеялась: — О, я должна оценить тебя сейчас? В ее голосе была удовлетворенность. Малкольм надеялся, что его самодовольство не казалось таким очевидным. — У меня есть карточка для заполнения. От одного до пяти, где один — чертовски согласна, порекомендовала бы опыт подругам, а пять — чертовски не согласна, меня трахнули впустую. Раздалось тихое хихиканье. — Чертовски согласна. — Чертовски согласна или чертовски согласна, порекомендовала бы опыт подругам? — Нет, извини, но не хотелось бы делиться такой находкой. — Какие-нибудь комментарии в адрес персонала? — Довольно привлекательный, хотя и совершенно бесстыжий, ужасно сквернословящий, непредсказуемый клад Шотландии. Как оказалось, скрытый романтик. Наверное, чистое зло на работе. Никогда не затыкается. Малкольм поцеловал ее. — Мне нравится разговаривать, — поделился он, — после. И во время. — Об интимных вещах? — Просто о всяком: подушках, ковре перед камином, о том, как неудобно прятаться в офисном шкафу. О чем угодно. Не возражаешь? — Нет, мне тоже нравится. — Ляг на другой бок, дорогая, — она повернулась, и Малкольм прижался к ней сзади, обнял. Она идеально помещалась в его руках. Как будто была создана именно для него. — А что насчёт любовного ласкового разговора? — спросила Клара. — Да, иногда меня тянет и на такое. Но обычно я называю это сладким трёпом после хорошего траха. — Очень в твоём стиле, я бы сказала. Малкольм почувствовал, как она погладила его руку, лежащую у нее на животе. Слава Богу, она не была из тех моделей-скелетов: у нее был аккуратный красивый животик. Школьная учительница. С острым умом и темпераментом. Он коснулся губами ее шеи и глухо прошептал «Клара» ей в волосы, впервые ощущая себя таким идиотски счастливым. Наверное, нельзя было закончить секс с совершенно незнакомым человеком удачнее. А если же это было только началом их отношений — так еще лучше. — Все еще хочешь взять мой номер утром? — прохрипел он. — Если пообещаешь, что мы сделаем это снова. — Я весь твой. Она сонно замычала и нежно сжала его руку. В Лондоне. Увидеть ее снова в Лондоне. Блаженствуя в чувственных мгновениях, выхваченных в конце чудовищных дней, отдавая то немногое, что осталось в его душе. Как она сказала? Любая могла принести чай. Да кому вообще он сдался? К черту чай. — Знаешь, мы могли бы заблудиться на обратном пути в Лондон, — сказал он. Она долго молчала. Достаточно долго, чтобы он успел проклясть себя раз тридцать. Слишком быстро, безмозглый кретин. Такер, идиот. Наконец, она ответила: — Я должна вернуться в школу к сентябрю. Мы можем заблудиться до этого времени. — Считай, что это, черт возьми, уже устроено.