Чонхо тоже нужно будет бросить его наркотик.
Его Ёсана. Словно он и не знал его никогда.
Как жаль, что никто не предупредил, что слезать будет так чертовски больно.
Чонхо не спал нормально с того дня. Ему каждый раз снилось выражение лица Кана, в котором больше не было той заботы и ласки, лишь отвращение и злость. Чонхо постоянно задавался вопросом. Почему? Почему именно с ним, с его жизнью, с его семьёй? Почему его отец такой? Разве Чхве заслуживал хоть раз такой строгости, которой одаривал его отец? Почему ему нужно было терять самое дорогое ради отца? И каждый раз он снова не находил ответов на эти вопросы. Он словно был проклят, ещё даже не родившись. Может это кармическое наказание за его прошлую жизнь? Но Чонхо не помнил о ней ничего, так за что ему нужно было терять всё? Дни проходили, сливаясь друг с другом. Чонхо не понимал уже ничего: где он находится и с кем он разговаривает. Он не вслушивался в отчёты, в советы, в просьбы — ему была непонятна речь остальных. Ему слышался только голос его души, который вопил от боли. Парню казалось, что он начал сходить с ума. Новый проект «V» отнимал все его силы, но ужас настигал его во снах. Он старался задерживаться на работе подольше, заглушая свой голос внутри, но это мало помогало. Прошло около недели с их разговора с Юнхо. Чонхо пытался оправдать самого себя перед собственным зеркалом, но ничего не получалось. Почему он страдает один? Это он здесь жертва. Как может его друг жить так хорошо, пока ему плохо? Эгоист… Видимо, Ёсан был правда прав. За окном кружились снежинки, но Чонхо не видел в этом красоты. Природа замирала, пытаясь сделать последний вздох перед тем, как её скует мерзлота. Альбом с информацией по проекту «V» совсем не занимал его. Листы переворачивались один за другим, не задерживаясь в его пальцах дольше секунды. А смысл? Он знает это уже почти наизусть. Проект «V» должен был стать для компании Пака новым толчком и новым способом продолжать конкурировать на рынке. Проект симбионта, способного помогать человеку управлять собственными отказавшими конечностями, поражал даже сотрудников. Наделить вещество способностью понимать желания человека и восстановить его мышечную подвижность по памяти — удивительно! Немыслимо! Господин Пак Сонхва всегда был крайне амбициозен, всегда ставил задачи, которые остальным казались невозможными. Кто-то боялся вкладывать ресурсы и силы? Это не про Пака. Да, он был рассчётлив, но всегда принимал предложения, никогда не урезая отделы в финансах и свободе. Он правда был удивительным. Юнхо, казалось, был таким же. Либо за время, которое он проработал в компании, стал таким. Вот, что отличало его от Чонхо. Чхве всегда любил перестраховываться. Тысячу раз обдумать всё, лишний раз не встрять в мутное и неперспективное дело — это про него. В очередной раз Чонхо проверял отчёт по работе. Почему-то люди долго не задерживались рад проектом: кто просто сдавался, кому становилось плохо, поэтому он не двигался слишком быстро. Они отставали от графика работы, и Чонхо закипал от этого. Следовать инструкциям и правилам — основа благополучной работы, как он считал. Его глаза снова скользнули по склянкам, стоявшим на столе, и он стал просматривать отчёты наблюдений за симбионтом. Но мысли его были далеко не тут, а всё в том прохладном дне, в полудне, больше напоминающим сумерки. В глазах, в жестах, в интонациях, которые, казалось, больше никогда не вернуться обратно. В рёве мотора, в скрипе шин и запахе их трения об асфальт. Его мысли были в Ёсане. В его руках, которые больше не обнимут, в глазах, которые больше не посмотрят так, как не смотрел никто другой, в губах, которые были роднее своих. В его душе, которая оставалась загадкой всегда и для всех. Чонхо так легко потерял это, что на лице появилась горькая улыбка. Должно быть, Чхве правда был неудачником, как говорил его отец. Он прислонился головой к прохладному стеклу, которое тут же запотело из-за его дыхания. Тысяча слов: извинений, просьб, любви. Столько слов тонуло где-то внутри, не смелясь выплеснуться наружу. Если бы он мог только позвонить ему сейчас. Если бы он мог извиниться. Если бы мог вернуть всё обратно, объяснить почему. Но его отец абсолютно точно узнает об этом. А значит, им с Ёсаном снова не быть вместе. Чхве понимал, на что это смахивает. Его мать никогда не скрывала своей неприязни к отцу. Они поженились из-за желания семей, а не из-за «великой любви», как называли все их родственники этот брак. Мать отца была самой ярой сторонницей этого брака. Она была счастлива, когда семья матери Чонхо не смогла откупиться от них нужной суммой и им пришлось согласиться отдать свою дочь им. Чонхо любил её: она всегда была с ним добра, баловала его, учила. Но мать всегда смотрела на него, словно на предателя, как только он бежал к бабушке, хотя и говорила, что он должен с ней общаться как внук. И вот бабушка умерла. Для Чонхо это не было сильным ударом — все предполагали об этом ещё за пару месяцев. Безусловно, он был в трауре и искренне скорбил, но он не испытал никакого шока от её ухода. Наигранные слезы родственников на похоронах вызвали в нём тошноту. Никто из них вправду не интересовался ею, лишь наследством, которое она могла оставить. И каково было разочарование всей этой толпы внезапно объявившихся родственников, когда нотариус огласил, что бабушка завещала это все только своему сыну. Многие в ярости уходили с похорон, кто-то кудахтал о том, что бабушка была явно не в своем уме, раз сделала такое, забыв о всех остальных. Кучка лицемеров. Но и это Чонхо мог ожидать. Но он никогда не думал, что увидит свою мать, склонившейся перед кучей цветов и фотографией бабушки, перетянутой черной лентой, ярко улыбающейся. Когда она осталась одна, то громко смеялась, вызывая перешёптование за спинами, а у Чонхо впервые за то время пошли мурашки по коже. Его даже не так пугал труп, который он видел, как сильно пугал его этот смех. Она падала на колени, бросала в её портер цветы, вставала и опять падала в истерике. А вскоре мать собрала свои вещи и переехала в другой дом. Заявление о разводе не было — ей ещё стоило подождать смерти мужа в роли его жены, чтобы поиметь часть с наследства, если тот не запишет всё на одну из своих любимых проституток. Чонхо молча наблюдал за тем, как уезжала её машина и за холодным выражением лица отца. После этого, мужчина стал срываться на нём чаще, а появляться в их доме ещё реже. Чонхо не сомневался — он проводил это время на работе и в борделях, наслаждаясь лёгкими наркотиками. Это было так очевидно, что Чонхо смеялся от осознания раз за разом. Почему его отца ещё не уволили? Из-за уважения? Или никто и вправду не замечал, или не хотел замечать, его поведения? Чонхо отпрянул от стекла, как только понял, что по его щекам бегут слёзы. Он усмехнулся. Снова показал себя слабым. Он быстро схватил чашку Петри с образцом симбионта в руки и поставил её в шкаф до следующего дня. Уборка помогла ему отвлечься от мыслей, пусть и ненадолго. Он сел за стол, чтобы отметить время ухода из лаборатории и последние наблюдения. По спине, почему-то, прошёл холодок, и парень подумал на кондиционер, который, как оказалось, был выключен. Возможно, он приболел — его часто знобило в последнее время.«Несправидливо, правда?»
Чхве огляделся. Это сказал он сам или ему уже стало что-то мерещиться? Он определенно точно был один в лаборатории.«Они все не прилагают никаких усилий, пока ты торчишь здесь с утра до ночи и пыхтишь над проектом, а получают они столько же, сколько и ты, так ещё и с личной жизнью всё хорошо.»
— Кто здесь? — Чонхо вскочил со стула. Ладони его потели. — Выходите! Немедленно! Иначе я вызову охрану!«Я здесь. Прямо перед тобой, парень.»
— Перестаньте! — крикнул парень. — Я сказал! Выходите!«Я прямо тут. В шкафу.»
— Кто вы?! — Чхве в ужасе подполз к двери, стараясь отойти от шкафа.Мое имя Веном.