The Cluster of Comfort

Гроза — это меньшее, что могло бы напугать Тома сейчас. Но, вкупе со всем, что произошло за последние пару месяцев, он не смог проигнорировать вспышку молнии и осел на кровати взъерошенным воробьем с одышкой, как после двухчасового марафона. Сразу после вспышки комната обернулась в привычную темноту. Ночь пожрала очертания кресла и стола со стулом, а приоткрытый шкаф в полуметре от кровати зиял, будто черная дыра. Невозможно. Спать невозможно, думать невозможно, писать, сочинять, есть, отдыхать — все невозможно. Глухую тишину сменяет шум плохой погоды, в подвале и в гостиной на первом этаже бузит электрооборудование. Сбежать от шума не вышло — он стал только яснее и отчётливей. Что-то очевидно пошло не так с самого начала. Том видел сомнения в глазах своих друзей сутки напролет, но, как обычно, никто и ни в чем не сознавался. И он молчал, и он терпел, и ждал, когда кто-нибудь заговорит про слона в комнате. В приоритете, как всегда, был альбом. Грёбаный альбом, который принципиально должен отличаться от предыдущего. Уже сейчас Йорк понимал, что он будет отличаться — паранойя как никогда сильно зашкаливала. Что-то ему подсказывало, что сегодня он спать не будет. Разочарованный, но не удивленный, он наспех пригладил стоящие во все стороны волосы, впрыгнул в семейный халат и покинул спальню. «Художник и бутылка — лучшие друзья, » горько думал он, спускаясь по лестнице. Никто не запрещает ему напиваться, он уже большой мальчик. В каком-то смысле ему было необходимо, чтобы кто-то его остановил. На кухне никого не было. На пару секунд гостиную осветила очередная вспышка. Прогремел гром. Оборудование, раскиданое как попало, отбрасывало страшные, длинные тени на стены. Том открыл холодильник — в дверце зазвенела знакомая до боли бутылка. Несколько сомневаясь, он взял ее в руку и, ещё недолго колеблясь, решил выпить прямо из горла. Нахрен манеры, нахрен сдерживаться. Три-четыре глотка — и стало больно. Том с трудом подавил кашель. В следующий раз гром застал его врасплох — он вскочил от испуга. Жёлтая кухонная лампа не очень спасала от резких звуков, но отгоняла страшные тени. Из головы все не уходили жуткие образы людей, которых он совсем недавно встретил в баре. «Амбиции… вот же глупость. Они только уродуют.» Раздражение поднималось все выше к горлу — Йорк снова отпил из бутылки, залил его, и оно снова ненадолго отползло. Оно шипело, билось, начинало кричать. От этих ощущений невозможно убежать, некуда скрыться. Ему хотелось взорваться, или сжаться, или разбить эту бутылку о стену. Что угодно, только не чувствовать. Вместе с громом послышались тяжёлые шаги. Том вздрогнул, но не обернулся — какая разница, кто идет? — О, — послышался тихий голос Колина, — гроза разбудила? — Ага, — кивнул Йорк и слабо улыбнулся. Он поднял бутылку виски над столом. — Не хочешь? Том не ожидал, что Колин согласится, и тем более не ожидал, что он сделает пять глотков подряд. — Ну и дерьмище, — Том так и не понял, что именно прокомментировал Гринвуд, но он был согласен со всем и сразу. — Ага. С определенного момента тишина стала неловкой. Обернулась врагом. Теперь ни в покое, ни в шуме, невозможно было найти истинный покой. Стараясь подавить давящую его сознание неловкость, Йорк ещё немного выпил. — Как думаешь, — начал Колин, — а здесь есть привидения? Чего-чего, а вот такого вопроса Том не ожидал. Он даже саркастично усмехнулся. — В каком смысле? — Ты меня понял. Весь сарказм испарился. Колин прав, как всегда прав — что-то происходит, и то, что это заметил не только Том, что уже радует. Оборудование включается и выключается само по себе. В абсолютной загородной тишине по ночам слышны странные скрипы и стуки то в подвале, то на крыше, то за спиной. Кто-то невидимый приехал с ними в этот дом, и упертое, чисто английское молчание не способствовало решению проблемы. Какой именно — ещё предстояло решить. Выбирать есть из чего. Например, мучительный прогресс, или, если правильней, прогресс, стоящий нечеловеческих мучений; или, скажем, недомолвки и умалчивания, прямо как в школьные годы; или заметное, но неосязаемое присутствие в доме злого рока, привидения или черт знает ещё чего; или, в конце концов, личные проблемы Тома с самоидентификацией, самооценкой и вновь обострившейся тревожностью. «Будь мужчиной, » сказал бы сейчас ему его брат, и Том бы справедливо заехал бы ему по роже, но брата здесь нет, есть только Колин, морозящийся вместе с ним у барной стойки, так что Тому приходится удержать все свое недовольство при себе.

***

Неизбежно наступает время, когда им приходится снова собраться в студии и продолжать делать вид, будто у всех все хорошо и совсем ничего не происходит. На этот раз на повестке дня всего одна, несчастная песня, осточертевшая ещё месяц тому назад. Никаких препирательств и разногласий пока не происходит, и очередной день в импровизированной студии в подвале начался. Они разговаривали друг с другом мало. В основном все просьбы и предложения отправлялись к Найджелу, а его определенно не устраивала роль передатчика между двумя поссоришимися лагерями, и он просто отмахивался, позволяя им писать дубль за дублем за дублем за дублем… Такая атмосфера совсем не предрасполагала к работе. Запись вообще никогда не проходила у них легко. Первые два альбома дались им огромной кровью, а третий… Впрочем, время ещё было. Рано ещё что-то говорить. Том глубоко дышал, припоминал себе «проклятый» девяносто пятый год и, со скрежетом зубовным, вел своих друзей в неравный бой с великим и ужасным Творческим Кризисом. Его боялись все в этой студии, но ни один не показывал, как сильно на самом деле уязвим и беспомощен перед его загребущими лапищами. В его власти оказались даже соло Джонни. Это был болезненный провал. Но пока никто не признавал этого. Они уперто вознамерились довести хотя бы одну песню до состояния «демо», и избавиться от статуса «дерьмонабросок, который мы сделали на прошлой неделе в ненормальном порыве энтузиазма после пары банок пива». Йорк ценил их терпение, ведь своего собственного недоставало. Так прошли следующие пару часов. Синяки под глазами у Эдварда будто углубились, Колин все чаще встряхивал заболевшую руку, пытаясь скинуть с нее тягучую усталость, Джонни больше не поправлял лезущие на глаза волосы… а Фил продолжал стучать, и с каждым незаглушенным ударом по тарелкам он терял частичку собственной души. Том как на пороховой бочке сидел, держа в руке бесконечную, зажженую спичку. Одному Богу известно, что чувствовал Найджел после каждого своего «давайте ещё дубль». В последний раз он даже ничего не сказал, лишь нажал на кнопку записи… Апофеозом становится громкий, но короткий писк, который издает что-то за стеклом. Затем все резко гаснет. Дохнет все — мониторы, усилители, компьютеры, инструменты, свет. Вмиг все умирает, отключается. Тишина, однако, долго не держится. На нее обрушивается тирада, разобрать которую дано не каждому сапожнику. Она громкая, яростная, исполненная давно задавленного недовольства. Никому не кажется — Том реально бросил гитару об пол. Она жалобно отозвалась. — Обосраться и не жить. Это просто невозможно! — Пиздец, — разочарованный возглас Найджела слышно за три версты. Он сразу после смеётся, и его отчаяние подхватывают Фил и Колин. — Нихера не смешно, — справедливо подмечает Джонни, только начиная заводиться, но сдается и смеётся сам. Это похоже на приступ коллективного безумия. Том орет на оборудование, на дом, припоминает журналистов и менеджеров, благодарит их за все хорошее и плохое, сам переходит на истеричный, беззвучный смех и вытирает выступающие слезы. — В пропасть! В пропасть все это! — кричит он, ещё раз ударяя гитару ногой, уже несерьёзно, в шутку, и пытается не думать о последствиях первого удара. — Уму непостижимо, — Эдвард, кажется, держится лучше всех, ведь ему как-то удается обойтись без мата. Как только выключился свет, когда все оборудование в секунду отказало и их вымученные труды пошли прахом, языки вдруг развязались. При свете ламп было бы трудно выразить то разочарование, которое проникло в каждого из них. Да и сейчас, крича и раскидывая все вокруг, не получилось бы в полной мере выразить все, что творилось внутри. Первым к такому умозаключению пришел Фил. Он видел силуэты своих друзей, бьющихся в нервном смехе, мелькающими в тусклом, красном свете аварийки, и долго не мог придумать, что сказать. Такая картина его впечатлила — от пресловутого английского стоицизма не осталось и следа. Стоило только выключить свет! И стереть подчистую труды трёх месяцев, конечно… — Что за хуйня? — решает крикнуть он, сдерживая смех. — Ебучая гроза, ебучее оборудование, ебучие «Radiohead», — все не уставал перечислять Йорк. — Все потухло, нахрен! — расстроенный голос Найджела раздался ближе, так как он, видимо, зашёл в студию. — Что-то спаслось, но большинство похерилось. — Мы в жопе! — Сжечь этот ебаный дом мало будет. Мало будет разъебать тут все. Когда вообще нам было легко?! — Том! Успокойся… — Даже не пытайся! — Не буду, — Колин, да и все здесь отлично понимали, что успокаиваться бесполезно. Они тут все в одном шаге от безумия, уговоры только сделают все хуже. — Просто подумал, что надо сбавить обороты, но, твою мать, я устал быть миротворцем! — Так не будь миротворцем! — крикнул Джонни. — Да, вырви ебучие струны из своей гитары! Дай мне штекер — я лично перегрызу… — Ладно, а ну взяли себя в руки! — выкрикнул Эд. Его бесила перспектива орать и ругаться, ведь это вполне могло затянуться на две с половиной вечности. — Это, нахрен, бесполезно. — Я знаю! — раздасованно взмахнул руками Том. Он чувствовал, что энергии на крик ему хватит ещё надолго, но никто не исключал возможности, что подобный акт «освобождения» не превратится в полноценный нервный срыв. — Черт возьми, я тоже бешусь. Надо сворачиваться, пока мы не подрались… А сейчас мы вместе поднимемся наверх, и не трогайте меня. Я могу не сдержаться и ударить. Все облегчённо посмеялись. Эдвард пошел вперёд, чувствуя себя после сказанного гораздо лучше. Негодование быстро сменилось смирением и некоторым стыдом за то, что эмоции в принципе вылезли наружу. Тому пришлось спрессовать остатки гнева и обиды на весь мир, чтобы окончательно не разочаровать ребят. В конце-концов, это всего лишь несчастный случай. Неожиданность, неприятный сюрприз, к которому они не были готовы. Если так произошло — то так тому и быть. По мере подъёма все громче становился звук проливного дождя. — Мы окна не закрыли, — Найджел торопливо подошёл к подоконнику и обнаружил его залитым водой. — Вот же блять. Она уже стекала на пол, некоторое ее количество впиталось в ковер. В гостиной что до, что после закрытия окон, было все так же душно и влажно. Том поежился. Нигде не было света. Только луна освещала кухню и диваны. — Разведем огонь? — спросил Фил, с надеждой наблюдая, как Джонни осматривает поленья. — Ни одного сухого. — Вот блять, — дернулся Том. — А где розжиг? — поинтересовался Эд. — Закончился вчера. — Вот же блять, — завершил Эд. Все ненадолго умолкли. — Наверное, пробки перегорели. — Наверное, боги нас ненавидят, — послышался разочарованный голос Тома. — Возможно все, — пожал плечами Колин, слишком нервно для обыденного жеста. — Пойду проверю. Лучший способ избежать очередного взрыва — это изолироваться. Эд решил, что лучшим решением для него будет покопаться в щитке в кромешной темноте. А когда его решения были не абсурдны? В конце-концов, он сейчас здесь, в компании отъявленных невротиков всея Британии, а не где-то в комфортном кабинете, разбирает свои адвокатские бумаги по адвокатским тумбочкам… Найджел поплелся за ним, не зная, куда ещё себя приткнуть. Остальные нашли себе углы, в которые и забились: Джонни сел возле холодного камина, Том вжался в один угол дивана, Фил — в другой, а Колин продолжал стоять, оперевшись на холодную барную стойку. Время потекло бесконечно-медленно. В этой бесконечности Том располагал шансом позволить себе поехать крышей и окончательно сдаться под давлением паранойи и отчаяния, но, ещё раз рассудив, решил отложить это дело. Впрочем, он частенько так делал. Фил промямлил что-то про дыхательные практики, и на это никто не обратил внимание. Его нарочито глубокое дыхание утонуло в шуме ливня. Джонни всегда славился тем, что быстро загорается и быстро остывает; он и сегодня не изменял себе. Сейчас напряжение осталось разве что в его осанке, да и то только потому, что он сел на холодный, твердый пол. Колин открыл холодильник, встретился с непривычной темнотой, зазвенел бутылкой виски и осилил три глотка залпом. — Дай сюда, — буркнул Том. Так бутылка перешла и Филу. Джонни вежливо отказался, спрятав глаза под длинной челкой. Не шуми сейчас дождь, было бы совсем неловко: они не привыкли так молчать в компании друг друга. Им всем было что сказать, но вместо того, чтобы открыть рот и заговорить, они пялились внутрь себя. Том задавался извечным вопросом, «опять мне придется начинать все это? Пожалуй. Всё к этому ведёт». Но он снова не успел. В комнате появился Эд, а за ним Найджел и белый свет фонаря. — Там чушь полнейшая, ребята, — Найджелу всегда удавалось звучать невозмутимо даже в самые тяжёлые, трудные моменты. Очевидно, что он расстроен не меньше остальных. — Сегодня будем без света, — заключил Эд и посмотрел в окно, на стену дождя. Только сейчас он заметил, что пара фонарей перестали гореть. — Возможно, это проблема по всей улице. В комнате снова стало тихо. От теплого дождя становилось душно. Они попытались обсудить перспективу добраться до соседей, что остались при электричестве, попросить их позвонить электрикам или хотя бы попросить розжиг. Ключевое слово — попытались. У них осталось так мало терпения и сил на коммуникацию, что эти идеи показались больше невыполнимыми, чем реальными. Словно кучка обиженных на мир подростков, они остались сидеть в темной гостиной, передавая бутылку виски по кругу, пока она не закончилась. Тогда Фил достал сигареты. Колин, Эд и Найджел украли у него по одной. Пачка опустела. — Хорошо, что не декабрь, — справедливо подметил Джонни, — а то перемерзли бы все. — Да… — как-то отстраненно отвечал Колин. Табак и алкоголь успокоили нервы. На смену гневу и обиде приходил уже обыденный, до боли знакомый дискомфорт. Общий дискомфорт, текущий из стен по полу, хватающий за ноги и прижимающий к раритетным коврам. — Поговорим об этом? — О чем? — Ты знаешь. — Раз это так очевидно, назови. Дай имя слону в комнате. Найджел подметил, как мрачно выглядел Том после того, как сказал это. Скорее всего он внутренне ругал себя за выбранный тон. — Это просто трудное время, — начал Фил, думая о дыхании, — мы просто опять зарываемся в детали… — Ага, а ещё этот дом, нахрен, проклят, — перебил его Том. — Или вы со мной не согласны? Фил замолчал. Все остальные сидели с опущенными глазами. — Оборудование сбоит. Тишина ни секунды не комфортная. Когда вы в последний спали? — Вчера, — язвительно бросил Эд. Успокоиться не получилось. — А нормальный сон когда был? — Вчера, Том. Я замечательно спал, дело не в этом. В сухой стог сена бросили спичку. Том зажегся моментально. — Тогда поздравляю, мать твою! Флаг в руки! Проверься у оккулиста, Эд, может, ты начнёшь замечать, что происходит. — Не всё крутится вокруг тебя и твоих проблем, — Эд не смотрел на Тома, но чувствовал, как он пытается сжечь его одним взглядом. Все в комнате неизбежно напряглись. Воздуха осталось совсем мало. Джонни прижался к холодному камину. Найджел очень хотел бы сесть куда-то, но боялся пошевелиться, поэтому остался у влажного подоконника. Колин вертел в руке пустую бутылку. Фил просто дышал. — Какого хуя, Эд? — Том звучал обиженно. Он был в ярости. — Я пытаюсь сказать тебе, что это место хреново влияет на нас всех. — Да, а ещё погода хреновая и Фил встал не с той ноги, поэтому все пошло не так. — Эдвард пошел в нападение. Он даже не до конца понимал, почему так сильно разозлился. Возможно потому, что больше всего злился на самого себя. — Ситуация хуевая, а что, надо все на нее сваливать? — Гениально. По тебе нобелевка плачет. — Хватит, Том. — Тогда добудь нам электричество, мать твою, позвони Зевсу и попроси отсыпать немного! Набери хотя бы электрика! Ты ведь всегда выше любых неудач, ты на все можешь повлиять. Правильно я понял? О’Брайен не ответил. Тогда все поняли, что пора заканчивать. Даже если это невозможно — закончить надо прямо сейчас, иначе начнется драка. У Йорка язык подвешен, никто в этом не сомневается. В нем появилось много энергии, возможно, он был готов подраться, и отсутствие ответа вызвало настоящий взрыв. — Почему я снова виноват? Не понимаю. Это я выключил свет? — его настроение было понятно каждому, но не каждый был готов пожертвовать всем ради выяснения отношений, никто больше не бросался стремглав в перепалку. Хотя, чем дальше, тем сложнее было держать себя в руках. — Я виноват в том, что плохо сплю? Я виноват в том, что нихера не получается уже три месяца? — Нет, ты не виноват, Том, — уверял его Колин с раздражением. — Тогда почему Эд утверждает обратное? — Я и слова об этом не сказал! — рыкнул Эд так, что стены затряслись. Когда все сжались, перепугавшись, Том только сильнее нахмурился. Его ни секунды не пугала перспектива рукоприкладства. — Так согласись же, что дело не только в тебе, или во мне, или в нас! Очевидно, что происходит какая-то хуйня. Ты будешь спорить с этим? Если так, то не забудь набрать электрика… — Заебал со своим электриком! Сам его набирай! — в голосе О’Брайена зазвучала угроза. — Отвали. — Том, перестань, — жалобно попросил Джонни. — Перестать делать что? — он взмахнул руками. — Я, бля, стою на защите здравого смысла. — Ну конечно, — Эд отвернулся, не в силах больше стоять на одном месте. Том выдохнул, откинувшись на диване и закрыв лицо руками. Они снова замолчали. Напряжённую тишину прервала яркая вспышка молнии, в свете которой они наконец-то смогли рассмотреть лица друг друга: осунувшиеся, искаженные обидой или злобой. Затем на улице прогремело так, что все коллективно вздрогнули. Холодный страх сбавил напряжение. — Это не в соседний дом случайно? — беспокойно отозвался Найджел. Он прозвучал почти отчаянно. Эд направился к окну. Оглянулся. — Пожара не видно. Да и вообще ничего не видно. — С таким дождем никакой огонь не страшен. — Верно… И снова молчание. Снова гром. Разыгралась серьезная буря. Будь в доме электричество, они бы наверняка получили штормовое предупреждение… Джонни потёр руки. Как только отступали эмоции, появлялись дискомфорт и холод. Ребята погрузились в себя — каждый задумался о своем. Временное отступление было необходимо, иначе они перебьют друг друга до наступления утра. Если оно вообще наступит. Они уже давно нуждались в оптимизме. Взрыв должен был произойти также, как должно было произойти, например, рождение ребенка или коронация Королевы. События не противоречили друг другу. Колин, самоназванный миротворец, только и думал о том, что, пока они находятся в жутком дискомфорте, любой разговор приведет к неприятностям. Им проще разойтись по углам и не разговаривать несколько дней, а затем вернуться и общаться, как ни в чем не бывало. Только вот теперь никто и никуда не уходил. Не то тоска их пригвоздила к месту, не то тяжкие раздумья — Колин не умел читать мысли, — но на свой счёт ошибиться не смог бы и при огромном желании; ему стало жутко. Том не справился с обидой, но до последнего пытался отстоять идею, что с домом что-то не так, что и все остальные нехотя задумались об этом. Колин сам подал Тому эту идею, и сейчас чувствовал себя даже виноватым, что не заступился. — Здесь есть пледы? — вдруг спросил он. Находящиеся в комнате с недоумением посмотрели на него. — В диване, возможно, — ответил Джонни, кивнув. — Становится холодно. — Да… — растерянно подтвердил Фил, — думаю, согреться сейчас не будет лишним. Том молча встал с дивана вслед за Филом и Колином, они обнаружили в ящике четыре пледа. Первый отдали Джонни, второй — Найджелу, который уже весь трясся, сидя на подоконнике у холодного окна, третий достался Филу. Том от пледа отказался, так что четвертый разделили Колин с Эдом. Для этого Тому пришлось уступить место на диване, и он получше завернулся в свою тонкую, осеннюю куртку. Конечно, логичнее было бы добраться до соседей и вызвать-таки электрика. Но сегодня, очевидно, был день не для человеческих решений. Немного согревшись, они снова обратили внимание на сам дом, на его естественный запах, его планировку. И вправду, если подумать, то он был настолько правильно сделан, что это даже… напрягало. Эд не хотел думать об этом, но получилось как-то само собой: ему редко снились кошмары, но именно в этом доме он просыпался раза три от плохого сна. Этот факт его смутил, и он посмотрел на Йорка. Тому не нравилось здесь все. Будь у него возможность, он бы сейчас левитировал над землёй, и так бы он не коснулся ни одной поверхности. Его отторжение, как всегда, было видно на его лице. Фил осторожно осматривался. Дом показался ему незнакомым. Джонни было холодно. Плед согревал его медленно и неторопливо. Всем вдруг стало удивительно ясно, что дом пытается если не переварить их, то выплюнуть на улицу. — Нет, дело не в доме, — убеждая в этом в первую очередь себя выпалил Эд, — не только в нем. Том уже ничего не ответил. Его устраивал этот компромисс. Все удивились этому факту. Даже сам О’Брайен. — Честно, я все ещё не привык к этой тишине, — почувствовав, как земля убеждений Эда рыхлеет, Найджел осмелился что-то сказать. — Каждую ночь как по новой. Я вам не рассказывал, но одной ночью я так долго не мог заснуть, что пошел в студию, врубил радио и заснул на диване. — Я сплю в наушниках, — чуть погодя добавил Джонни, с опаской поглядывая на Тома. — Как у тебя получается? — вскинул брови Колин. — Люблю слушать сердцебиение. — А я сплю на спине, лишь бы его не слышать, — пробормотал Йорк, потирая ленивый глаз. Никто это не прокомментировал. — Я все ещё считаю, что мы — кучка параноидальных идиотов, но, — Эд словил на себе несколько косых взглядов и поторопился продолжить, — я слегка погорячился. Здесь нет чьей-то вины конкретно. И ты ни в чем из этого не виноват, Том… — Каков прогресс! — с усмешкой сказал Колин, когда убедился, что Том на это ничего не подготовил. — Давайте не повторять события девяносто пятого? — Черт возьми, проклятый год, — хрипло отозвался Йорк. Он был рад услышать извинения. — Больше никакого девяносто пятого, — кивнул Эд. Облегчение наступило сразу же. Наконец-то они снова были на одной волне. Не самой уютной, но одной. — Иди сюда. Йорк пошел на тихий голос Фила, позволил обернуть себя пледом, но глаз не поднял. Ему никогда не давалось искусство отпускать обиды. Все в комнате выдохнули — Том перестал дистанцироваться, и это хороший знак. Он обернулся в кусок пледа и погрузился в размышления. — Помните, писали «Morning Bell»? — Колин похлопал Тома по плечу, обращая его внимание на свои слова, но он и ухом не повел. — Тогда мой бас впервые отрубился сам. Так я и начал подозревать что-то неладное. — А я неоднократно слышал какой-то треск в стенах. Прямо вокруг моей комнаты, — сказал Сэллуэй. — Крысы? — с некоторым отвращением предположил Найджел. — Вряд ли это крысы. — А если и крысы, то очень странные крысы, которым интересен только ты, Фил. — Если не крысы — то что это? — Джонни убрал волосы с глаз, точнее, попытался, и они уже через несколько секунд снова закрыли ему обзор. Они снова замолчали. Ответа не нашлось. Собирая по крупицам последние пару месяцев — странные звуки, шорохи, кошмары, сбоящее оборудование — они медленно складывали картину мистическую, мало приближенную к реальности. — Хорошо, какая теория вам нравится больше: призраки или живой дом? — Живой дом? — переспросил Эд у Тома. Это был их первый переброс словами за последние десять минут. — Вот и я думаю, что теория с призраками звучит лучше, — улыбнулся Том. Наличие высшего образования меняет людей — начинаешь различать черное и белое, обнаруживаешь между ним серое, и, в качестве часто возникающего побочного эффекта, развивается скептицизм. Но в нынешних обстоятельствах, в эту крайне неудачливую, дождливую ночь, всем присутствующим «призраки» показались гораздо правдоподобней, чем «тысяча и одна неудача в одно время в одном месте». Бессознательное работало активней в ночной темноте и в холоде. Где-то вдалеке забурлил гром. Парни морально готовились к новой вспышке света. — Я тоже голосую за призраков, — сказал Найджел, подходя поближе. — И я, — кивнул Фил. — Призраков не существует, — тихо подметил Джонни, — но если вы все думаете, что это они, то я не хочу быть крайним. — А я за живой дом. Все посмотрели на Колина. Он усмехнулся. — Понаблюдайте за стенами. Иногда по ночам они начинают двигаться, точно стенки желудка. Все ближе и ближе, и вот по ковролину уже растекается желудочный сок… — Хватит, Коз, не надо, — Йорк смеялся не то от нервов, не то от облегчения, — хватит с нас страшилок. И так не по себе. Наконец-то гром прогремел близко, как все и ожидали. Теперь можно было расслабить напряженные в ожидании мускулы тела. — В смысле? Мне комфортно, — Эд демонстративно устроился на диване, поджимая к себе ноги. — А мне не очень, — все устремили взгляды на Джонни, все это время сидящего на полу. — Так давай, запрыгивай на диван! — Я предпочту личное пространство, но спасибо. — Нам для тебя что, диван освободить? — Его можно разложить. Так мы уместимся на нем все вместе. И впрямь, в такой угнетающей атмосфере это было умным решением. Настроение больше не портилось, вовсе нет, только становилось… жутко. Все эти разговоры о доме, в котором они все вместе находятся, лишь укрепили его статус, как «призрачного, недовольного, недружелюбного», а находиться внутри этого самого дома в процессе подобных обсуждений было неуютно. Создавалось ощущение, будто в стенах есть уши, и вся раритетная мебель напряглась, чтобы вслушаться в их разговоры. Этот дискомфорт почувствовали все без исключения, и переглянулись, убеждаясь в реальности происходящего. Нет, у стен не появились уши, но расходиться по комнатам в темноте и в такой страшный ливень уже не хотелось. Они разложили диван и расселись на нем кругом, как будто посередине горел костер. Том облегчённо выдохнул, когда Джонни сел рядом и ему нашлось, куда преклонить голову — на его плечо. — Ну класс, — усмехнулся Найджел. — Мы просто конченые параноики. — Да и пожалуйста, — Колин оставался позитивным, — здесь нас некому судить. Правильно? Все присутствующие закивали. Здесь некому их обсуждать и ругать, за исключением невидимого призрака… — Значит, можно не стесняться и предаваться паранойе столько, сколько понадобится, чтобы она полностью выдохлась, — продолжал Колин. — Надо износить её, лишить сил. Как мы это сделали с гневом сегодня в студии. — О, кошмар, — Том потирал переносицу. — Мне так жаль, ребята. Серьезно. Это было ужасно. — Эй, не один ты кричал и ругался. — Джонни осторожно повернулся к нему. Кажется, он улыбался. — Но всё же… — Мы не могли прислушаться к самим себе, так о каком взаимопонимании может идти речь? — Эдвард и Том обменялись внимательными взглядами. — Дурацкая ситуация вышла. Такое иногда происходит, и не ты это спровоцировал. Так что, Том, ради всего святого, хватит себя поносить. — Да, — кивнул Фил, — оставь и нам причину себя поругать. В жизни Тома часто господствовала тревога. Она определяла род и вид его занятий, которыми заполнялось все свободное время. Может быть, он и взрослый человек и сам отвечает за то, как проводить досуг, но иногда казалось, что паранойя и тревожность направляют его против воли, настойчиво советуют и отравляют большую часть свободного места в голове. Так сутки сокращались, он уставал быстрее остальных, но вес ответственности за альбомы и интервью никуда не пропадал. «Расслабься, Том» или «успокойся, Том» уже звучало, как хуевая шутка. Но Йорку повезло иметь друзей, разделяющих его тревоги, даже если он из соображений совести не хотел делиться с ними. Его сердце согрели улыбки Колина, Фила, Джонни, Эда и Найджела. Может, им не очень удобно, холодно и страшно — но они вместе, прямо как в детстве, и от этого становится уютно. А уют определяет настроение. Всё-таки самая важная вещь в жизни — это научиться ладить с людьми. — Спасибо, — выдавил Том. В такие моменты мысли в его голове перемешивались и он с большим трудом доставал из этой каши одно-два; как бы он ни старался, у него не получалось выразить словами ту благодарность, которая клубилась внутри. — Правда, спасибо. Для меня это очень важно. Стыдясь своей эмоциональной безграмотности он бросил попытки объясниться и умолк, и все его поняли. В воздух поднялась волна облегчённого смеха. — Боже, Том, — Колин тоже долго не мог найти слов. — Это очень мило. — Мы все просто заработались, — выдохнул Найджел. — Очень заработались. — Обожаю мириться, — утвердительно кивнул Джонни. Внезапные вспышки молнии и громовые удары оставались такими же непредсказуемыми и отгоняли сонливость, как только та имела смелость подступить. Разговоры, не связанные, наконец-то, с музыкой, оказались освежающим опытом, а стертая к чертям работа, стоящая стольких нервов и усилий, убралась с пьедестала «в приоритете». Может, её исчезновение означает, что так будет лучше? Оказалось, что отсутствие плана — уже функция. Как уже говорилось, этот день был, по общем договоренности, днём плохих решений, и никто так и не вызвал электрика. Ненадолго отставив мысли о работе в сторону они снова смогли говорить друг с другом без горечи и трудностей. Будто совсем ничего не произошло. На общей картине мира за эту ночь совсем ничего не изменилось — зато изменилось между ними, в стенах этого трижды проклятого, ненавистного всеми дома. Серые тучи затрудняли обзор, и время можно было понять лишь по настенным часам. К четырем часам утра Том почувствовал, как в его беспорядочном потоке идей, находящимся все эти долгие месяцы в запущенном состоянии, начало проклевываться нечто новое. Только его было потянуло срочно поделиться свежим концептом, как он осекся. — Что такое? — спросил Колин, потирая уставшие глаза. Тогда Том подумал — это может подождать. Раз они уже привели себя к очередному музыкальному кризису, то это даже необходимо. Пора что-то менять — пусть, вопреки тревоге, восторжествует комфорт. — Нет, ничего.