«надоело, устал быть один.
всем пока, прощайте, я сам по себе.
прости мама, мне нужно идти,
я вырыл себе могилу и называю её домом»
играет музыка, к которой в такт качает головой тёмноволосый, держа в руках сосуд с наполовину выпитой тёмно-рубиновой жидкостью, глядя сейчас на панорамное окно, откуда открывался вид, как ему казалось, на всю Йокогаму. Сзади него, на кресле, положив одну ногу на другую, сидел Накахара, который также, как и первый, пил с бокала вино, иногда помешивая содержимое. Безусловно, эта атмосфера была приятной, но она что-то скрывала в себе. Какая-то тайна была. Но Чуя оказался в плену своих воспоминаний.«моя жизнь не значит для меня так много,
так что я живу для тебя,
да, я живу для тебя,
а ты видеть меня не можешь,
так в чём же смысл этой чёртовой трагедии?»
он помнил ту ночь слишком хорошо, слишком чётко. Для него это было будто вчера, совсем недавно. «чёртов Дазай!» пронеслось отчётливо в голове, когда до него дошла новость о том, что тот покинул Портовую Мафию; на деле же он сдержанно кивнул, приподняв свои уголки губ. В ту ночь Чуя открыл бутылку 89 года, опустошая её до дна, как и себя самого. Услышав же взрыв, он лишь горько усмехнулся, покачав головой, мол, не повезло кому-то. Наутро узнаётся, что его транспорт был подорван. И снова: «чёртов Дазай!» он ненавидел его. Каждой своей клеткой, ненавидел каждый миллиметр в нём, обещая убить, закопать, утопить и всё собственноручно. Его переполняла истинная ненависть к этой персоне. Слышать слова босса о том, как он желает вернуть Осаму обратно, было тошнотворно, до того, что на виске набухала венка. Как жаль, что на него нельзя нанести порчу. Осаму Дазай — слабак, трус, слизень, бинтованная мразь, скумбрия, тварь, выблядок и как только не называл его Накахара. Он думал о нём слишком много, чем положено. Слишком часто, чем надо.Истинная?
«я жду, когда придёт моё время,
а пока я трачу его впустую,
трачу впустую,
я глотаю эти таблетки, чтобы проходило время,
пока я угосаю,
пока я угосаю.»
перед ним возникает расплывчатый образ того Дазая. Этот шатен, разодетый, так, словно пришёл на похороны, скрытый за бинтами правый глаз, на левой щеке пластырь, всё те же неизменные бинты на шее и руках, длинный, доходящий почти до щиколоток чёрный плащ, такого же цвета пиджак, галстук, брюки, обувь, лишь белая рубашка выделялась из всего траура. Пальцы рыжего сжимаются на ножке бокала. Алкоголь ударяет в голову так резко, так удачно, что он и не вспомнит сказанных слов. — сукин сын! Иди отсюда к чёртовой матери! вырывается из уст старшего, когда тот ставит со злостью бокал на стол, практически разбивая на осколки, только повезло — лишь мелкие трещины пошли. К счастью, алкоголь был выпит и жидкость не угрожала жизни интерьера. — Чуя! слышится из чужих уст, нарочно протянув гласные, дабы пораздражать сильнее своей манерой. Осаму из прошло подходит к нему ближе, видимо, словесно с ним ничего не добиться. Кареглазый оказался за спиной Накахары, положив на его плечи свои ладони, слегка сжимая там. В это время обладатель смутной печали замечает краем глаза чужое движение, другой персоны. Он поворачивает голову в бок, видя перед собой настоящего Дазая. Лицо Чуи искажается в недопонимание. Он трёт пальцами глаза, пару раз моргая. — какого… он не смог договорить, ибо его кресло резко повернули назад, что он даже пошатнулся. — разве это важно? оба Дазая усмехаются, а это было произносено из уст настоящего. Детектив подходит к креслу, заставляя младшего отойти и снова оказаться сзади Накахары, сжимая того с двух сторон. Рука детектива тянется к чокеру, запустив под него палец и потянув к себе, прильнув к чужим губам, начиная их активно мять, пока Осаму из тёмной эры смог обвить своими руками торс голубоглазого, потянувшись к его жилетке, пуговицы которой стал растёгивать. Зажатый между двумя в начале отбивался, скалясь, стараясь выбраться из чужих рук, но эти столь желанные губы, вкус которых он так отчётливо помнил, заставил его опьянеть сильнее и в итоге размягнуть. Он ненавидит его. Самый младший из всей компании уже растегнул пуговицы жилетки и принялся за рубашку, которая тоже в скором времени оказалась растёгнута. Дазай старший перешёл от губ к шее, бережно её покрывая поцелуями, снимая с него чокер, небрежно кидая в сторону. Для удобства двоих, детектив хватает Накахару под ноги, приподнимая его и присаживаясь вместе с ним на кресло, посадив его к себе на колени, переворачивая при этом спиной к себе. Член исполнительного комитета мафии смог теперь встретиться с Чуей лицом к лицу, у которого от выпитого алкоголя на щеках проявился румянец, а от недавнего поцелуя губы набухли, сапфиры были закрыты под тёмными ресницами. При виде этого лица, которое никак не отличается от того, что было раньше, он улыбается. Юноша спускается к нему, покрывая шею и дальше ключицы многообразными пятнами. Дазай старший в это время одной рукой проводит от живота, где он почувствовал подушечками пальцев пресс, до крепкой груди, пальцами хватаясь за розовую бусинку, сжимая её, пока вторая рука от живота наоборот — спустилась ниже, теперь ложась на чужой пах, гладя там. все эти действия дурманили сознание Чуи, который стискивал свои зубы, чтобы не издать ни звука для потешения самолюбия этих двух. Его лицо было напряжено, пока руки в перчатках сжимали края подлокотника кресла. Младший, замечая на чужих руках перчатки, стал их снимать с чужих рук. Ему всё равно не удастся активизировать свою способность. Хотя тут бы Чуя не стал этого делать, он не настолько безрассудный. Когда пальцы освобождаются от ткани, они вновь хватаются за подлокотник, начиная царапать там коротко постриженными ногтями. Ровно также с его тела слетают и другие элементы одежды. Теперь он совершенно оголенный был зажат между двух Осаму. Кошмар наяву. Они мыслили совершенно одинаково. Конечно, это ведь одна и та же личность, просто разный временной отрезок. Они, понимая друг-друга без слов, заставляли Чую пугаться, содрагаясь от каждого их действия. в скором времени Накахара извивался под влиянием этих двух тел, он стал стонать, уже не в силах сдерживать себя, так как во рту одного из исполнительного комитета был его член. Младший двигал своей головой, сверху вниз, стараясь взять как можно больше, когда как сзади, в растянутое до этого двумя пальцами в манере «ножниц» колечко стало упираться возбужденная головка, которая намеревалась войти. И ведь сделала это с помощью двух толчков, в начале наполовину, после полностью заполняя нутро. Детектив придерживал одной рукой Чую, обнимая его за живот, второй рукой, пальцами, беря его подбородок и потянув на себя, вовлекая в поцелуй. На этот раз Накахара не растерялся и стал отвечать, кусая чужие губы и язык, делая то довольно активно, вызывая у того смешок. в один момент, рыжеволосый ощущает внизу живота узел, который приятно тянулся, однако избавиться от него хотелось больше. Но не получилось, так как ему не дали этого сделать, большим пальцем перекрывая проход. На это грубое действие тот рыкнул, но стон вырвался снова из его уст, так как он почувствовал толчок во внутрь, прямое попадание по комочку нервов. Не теряя времени, Дазай младший, стянул с себя одежду, так как до этого времени не было. Из-за прикрытых век Накахара не особо видел, что творится вокруг него, потому чувствовать иной «предмет» в себе было крайне дискомфортно, от чего он тут же сжался. Судя по всему, это было двойное проникновение и открывая глаза, Чуя в этом убедился, хватаясь своими ладонями за плечи младшего, который сейчас нависал над ним, ожидая, когда же тот привыкнет. Когда то случилось, оба Дазая стали двигаться, делая то с осторожностью, постепенно набирая темп. И вот в скором времени из уст Накахары снова полетели стоны, он пальцами хватался за чужие плечи, тянул за края бинтов, заставляя их ослабить хватку и высвободить из-под своего натиска тело, лишь спадая с него. однако долго мучить его в одной позе никто из них не стал. И младший, выйдя из него, переместился ко столу, убирая там всё лишние на край, когда как старший хватает его под ноги и теперь тело Чуи оказывается на столе, перевёрнутое на живот, заставляя того встать на колени. Его прошибает током, когда он снова ощущает сзади толчки, слыша шлепки тела друг о друга, а впереди, прямо перед его носом, стоял младший, который заставил того открыть рот и высовывая язык, провести по головке, непосредственно задевая уздечку, и по всей длине, после беря в рот, посасывая в начале головку, затем начиная брать длину, пока конец упирался в щёку. Сзади послышались более звонкие шлепки — это Осаму ладонью ударил по чужим ягодицам, заставляя снова сжаться. Неужели ему так нравилось ощущать эту сжатось? темп этих двоих увеличивается и теперь головка упиралась ему в стенку глотки, когда как сзади другая головка упиралась о комочек нервов. Не выдерживая такой нагрузки, рыжеволосый закатывает в удовольствие глаза, весь сжимается, вновь ощущая узел внизу живота и наконец кончая. Делая то совершенно без рук. Следом за ним изливаются и те двое. Только оба к себе на ладонь, видимо, не захотев пачкать это тело, на котором итак было оставленно куча пятен. Последние, что увидел Чуя, перед тем, как попасть в лапы Морфея — улыбка, изображавшую заботу и столь грустные, даже печальные глаза, словно скорбящие. Эти двое просто очаровали обладателя смутной печали.«это дерьмо сносит мне крышу,
единственный известный мне дом — моя кровать.
я слишком ленив для самоубийства,
я просто смотрю, как проходят дни, в надежде умереть.»
просыпаясь, разлипляя свои веки, рыжий всё ещё был в своём кабинете. Однако, он был одетый. На столе творился всё тот же беспорядок, что и до этого, стоял бокал с трещиной, недалеко от него та бутылка с вином. Он сидел в кресле, когда как верхняя половина тела до этого лежало на столе. Выпрямляясь, у него всё хрустит и тянет мышцы. Больно, что аж он зажмурил глаза, ругаясь. Сон? Ужасный кошмар? Этого и вправду не было наяву? Слишком правдоподобные были чувства, чтобы это было ложью. Но ведь нет никакого намёка, что эти двое тут были. Выпил и теперь всякий бред снится? До его ушей доносится всё та же музыка, которую они слушали вместе с Осаму. Пластинка, которой нет, заела что ли? Почему тут крутится одна и та же песня? А тогда она была? Он не помнил. Накахара не понимал. Он вообще ничего не понимал.«надоело, устал быть один.
всем пока, прощайте, я сам по себе.
прости мама, мне нужно идти,
я вырыл себе могилу и называю её домом»