Dog's morning

— Боже, ты так похож на собаку, Вань, ты бы знал, — прикусывая кончик собственного языка, проговорил Сережа, гаденько строя улыбочку. — На грязную сучку, которая ластится ко мне прямо сейчас, требуя моего члена, я прав? — он коротко посмеялся, немного натянул поводок, оттягивая к своему лицу за ошейник. Блять, Иван вообще в ахуе и вообще не помнит, когда начались эти сравнения с собакой и эти странные кринжовые игры, но... Ошейник туго сдавливал, еле давая дышать, и немного кружилась голова, а руки Вани до сих пор держались за сережины ноги, чтобы не терять равновесия. Блять, эта странная хуйня заводила. Что за?... Кудрявый ничего не делал. Он просто сидел на их кровати, вальяжно раскинув ноги. Серёжа, одетый наполовину – домашняя рубашка и штаны –, смотрел на Ваню сверху-вниз, встречая и обжигая его таким же, как и у самого Дипинса, темным взглядом: макушку, лицо, открытые сейчас худые ключицы, виднеющиеся из под домашней растянутой майки, которая вообще-то сережина; вот эти липкие красные с кровоточащими ранками губы, которые приоткрыты чтобы втягивать в себя побольше воздуха; багровые отпечатки на бледной щуплой шее от ошейника, который стирал кожу, плотно прилегая к ней; эту шею Серёга мог взять одной рукой и, почти сомкнув все пальцы в кольцо, с силой сжать, слушая, как Ваня хрипит, когда в него еще одновременно с этим входят на всю длину, и взглядом следить, как ванины темные из-за большого зрачка, слезящиеся глаза самопроизвольно закатываются, а после разжать в чуть ли не последний момент, ни на секунду не прекращая толкаться в тугое тело; слушать, как Бессмертных захлёбывается в кашле и сиплых вздохах, дрожащими руками вцепляясь в Сережу, который губами вжимается в шею, чувствуя чужой колотящийся пульс где-то у кадыка, а потом облизывает свои растянутые в ухмылочке пухлые губы, наблюдает, каким Ваня стал чувствительным к прикосновениям в области шеи; стоит только провести прохладной стороной руки или языком по рельефным красивым узорам от колец и длинным багро-синеватым полосам от пальцев Пешкова, как Ваня пытается отстраниться, матерясь благим матом, а потом просто тихо постанывает на плече у Сережи, позволяя трогать уже где угодно. Ваня безбожно сексуален – ебанный достоверный факт. Он провел пальцами по линии челюсти, слегка сжимая и приподнимая к своему взгляду ванино лицо. — Уф, какие нынче сегодня плодовитые суки пошли. Ты только посмотри на себя, Ванюш. Уже не первая течка наша с тобой, — при этих словах он не сильно сжал чужие красные щеки и выдал особо-пошленькую лыбочку. — Очень хочется, да? — он наклонился близко-близко, все еще удерживая в руке поводок, не сдержавшись, целуя скулы, нос. Ваня сейчас такой поддатливый, послушный, все ещё стесняется произносить и слушать какие-то грязные разговорчики во время секса, ловя с них кринж немеренный, а еще каменное возбуждение. Сереже очень хочется подмять под себя щупленькое подтянутое тело и выебать в блядских позах каких-нибудь, закидывая ноги к себе на плечи или вообще догги стайл, хотя последняя Ване снизу не нравилась, только, если сверху. Короче, хочется, блять, до дури, но Сережа кот по натуре – сначала играть, потом ебать. — Ванюш, я не услышал от тебя ответа, — проговорил Сергей, немного царапая Бессмертных около подбородка кольцами, обрамлявшими почти каждый Серёжин палец. Ваня, честно, старался ответить, но слово, по итогу, проглотил. Он отклонился от горячих пальцев и прижался не менее горячей щекой к внутренней стороне бедра Серёжи, издав звук на подобии всхлипа, действиями показывая, что, да, он пиздецки течет. — Пока не услышу – не дам, — по слогам проговорил Сергей. — Дай... — Как маленький ребенок. Давай конкретнее, Ванек. — Мне... Я очень хочу т-твой..., да бля, — Серега, когда это услышал, еле смех сдержал, а Ваня просто чуть не умер, от смущения скрыл лицо, уткнувшись в ногу восседающему Пешкову. — Я хочу взять твой член в рот. Дай, пожалуйста. — Не благодари. Ваня, не медля, вобрал в рот головку, помогая стянуть до бедер штаны и трусы. На языке чувствуется солоность и фантомная тяжесть, которых так не хватало. Ваня вбирает все больше и стонет, когда член отдает пульсацией в напряженную глотку. Вибрация по члену заставила Жожо закусить губу и свести брови, сдерживая внутренние позывы самому не застонать, как девчонка, и не насадить Ваню на свой хуй грубо и до упора, чтобы собственный хер раздвинул стенки горла и вбивался туда глубокими широкими толчками, в какой-то момент начав упираться в одну из стенок. Боже, какой же Ваня невозможный. Какой охуенный и весь его. Видя, как его член исчезает в горячем рту, раздвигая алые губы, и как течет по ваниному подбородку слюна, в животе по-садитски сладко-сладко потянуло. И Сережа, пропуская гладкие, короткие волосы сквозь пальцы, в итоге опустил их на затылочную часть, задавая нужный ритм. Он толкался не торопясь, наслаждаясь выражением лица Вани, где он свёл брови в домик, и слушая ванин рваный судорожный выдох через нос и мычание, когда ногой надавил на его возбуждение. Бессмертных хотел отстраниться и жалобно поскулить, чтобы Сережа так не делал, потому что казалось, что от возбуждения он просто потеряет сознание, но Сергей не дал вообще никаких шансов что-либо сказать, надавив на голову и заставляя давиться смазкой, слюной и собственным голосом, заставляя послушно расслаблять глотку и шире открывать рот. — Расслабь горло, Ванечка, — тихо проговорил Жожо, трогая его где-то за чувствительным ухом. Ваня осмелился посмотреть на Пешкова снизу вверх – он знает, ему это очень нравится, когда глаза в глаза и желательно, чтобы ванины снизу вверх. — Да, я хочу глубже, — пробормотал Сергей, на всякий случай уточняя. В какой-то момент Бессмертных осознал, что его пиздецки это прошибает – сладкая агония и липкий жар в купе с дрожью и получение удовольствия от подчинения заставляют внутри приятно разливаться покалывающему горячему холоду. Сучка послушная, надрессированная своим хозяином, также послушно пропускает член до конца, в горло. Полный спейс для активных действий. Слюны скопилось очень много, и нельзя было ни сглотнуть, ни сплюнуть, и Ваня начал дрожать от напряжения под напором Жожо, который трахал, хоть и мягко, но размашисто. Напряжение разлилось по телу патокой, когда Сережа кончил прямо в чужой горячий рот. Яркий слепящий оргазм перекрыл не то, что другие чувства, а даже слуховое и зрительное восприятия на какое-то время. Он слышал свое дыхание и автоматически все еще держал Ваню рукой на своем члене, не в силах пошевелить ни единой конечностью; все тело будто окаменело в судороге удовольствия. Жожо весь красный, потный, встормошенный, – в принципе такой же, как и Иван –, сидит и только через какое-то время понимает, что Ванечку стоило бы давным-давно отпустить. — Вань, ты как? — хрипит. — Блять..., я твою сперму проглотил, — брезгливо сморщился Бессмертных, уткнувшись в ногу. — Фу, пиздец, какая гадость. Сережа засмеялся. — Ты просто вау. — Иди нахуй. Я в ванную, — огрызнулся Ваня, вытирая рукой всю гадость и мерзость с подбородка, вставая и уже собираясь уходить. — Погоди, — проговорил Пешков, сжимая худую ляжку под светлыми домашними шортами, чтобы удержать. — Че? — Я не хочу сам тебе помогать с этим, — взглядом коротко указывает на стояк. — Помоги себе, но стоя передо мной на коленях, — несколько минут молчания. — Я хочу увидеть картину целиком. У Вани вязкая слюна застревает в горле от такого, а в руках тремор мелкий появляется. Он весь заляпан смазкой, слюной, – плюс, что проглотил сперму, хоть в ней не испачкан –; в широкой майке ниже бедер, в шортах, которые натянуты на стоящий хуй, в ошейнике, который уже начинает ощутимо придушивать, с пиздецом на голове, весь поебаный и красный, как помидор у бабушки в деревне, и Сережа хочет, чтобы он сам лично подрочил себе при нем, хочет наблюдать за этим мега чувствительным мальчиком, который будет трогать себя и пытаться отвернуть голову, опустить взгляд, проматерится на выдохе хорошенько; он хочет видеть, хочет до невозможности подразнить еще, заставить еще больше эмоций появится на объективно-субъективно красивом лице. Да. Хочет. В любом виде. В любой позиции. — Д-да бля.... Мы на такое не договаривались, — смутившись, злобно сказал Ваня. — Хочешь я сам могу? — Заебал. Как ты заебал, — с придыханием на это ответил Бессмертных. Сергей только ухмыляется, облизывая вмиг пересохшие губы. Скоро у него уже начнет вставать от матов из ваниных уст, вот честно. Дипинс ещё сильнее кусает губу, которая уже была итак покусана. Задирает майку, мнет стояк через шероховатую грубую ткань, не удерживается и стонет. Громко. Что даже сам смущается. Всё из-за того, что рязрядка нужна, как кислород, срочно, прямо сейчас, в этот момент. А Жожо этот недоебанный только смотрит неотрывно; смотрит на Ваню, который уже хочет до боли кончить, излиться спермой в ткань, на пол или в чужой рот. Последнее было бы лучше в разы. Его кидает в жар только из-за одной ебаной мысли, что Серега сейчас наблюдает за ним, мозг просто сейчас расплавится от жары. Прошивает дрожь и теряется рассудок, когда он чувствует на себе этот оценивающий, сука, возбужденный взгляд сверху вниз. Бессмертных расставляет колени, бедра начинают ощутимо подрагивать, и это видно невооруженным глазом, Жожо сжимает простынь руками, кусает внутреннюю сторону щеки, потому что кайфует от ваниной недосягаемости прямо сейчас. Ты можешь погладить его по щеке, начать шептать что-то мега пошлое на красное ухо, не давая другой рукой отстранится. Можешь, потому что он чертовски близко. Но полноценно отыметь – нет. И в этом есть некий азарт, который прямо сейчас отражается в собственных широких зрачках; в них плещется что-то дикое, игривое и яркое, как костер в ночи. Это пламя, сжирающего изнутри мазохистского удовольствия оттого, что можно делать все, что угодно, но самое аппетитное не сегодня и возможно даже не завтра. Боже, как же Сережу заводит эта маленькая игра в большой игре. Он чувствует, что член опять наливается кровью, когда Ваня начинает всё-таки себе дрочить. Дипинс уже действительно отчётливо постанывает... Сипло, очень тихо всхлипывает с судорожным придыханием, когда Сережа облизывает кромку уха и целует мокро в щеку, в лоб, не больно кусает за ту же щеку и умудряется за свободный участок шеи, а потом откидывается на диван обратно, сминая уже свой стояк, не отрывая ни на секунду принижающего взгляда с Вани, который если бы существовал в форме слов, то звучал бы, как "я заставлю лишь одним словом вылизывать тебя весь этот пол". Он убирает его руку, когда тот хочет спрятать лицо, прижимая свою ладонь к щеке Ивана и заставляя смотреть на себя. Ваня, блять, умирает. Он кончает с рваным вздохом-стоном на пол. В коленях покалывает, ну и они в принципе красные, и чувство такое, что с пола он не встанет, он просто ляжет в собственную кончу и не сдвинется целую вечность. Сережа поднимает с ламината заботливо, заправляет член в штаны и поправляет шорты ванины, и ведет в душ, так как знает, что его партнер дохуя брезглив. Ваня чувствует себя котенком из мема, который в темном углу грустно смотрит на пол. Он просто дрожащий матерящийся комок усталости, и может и хорошо, что есть Сергей Пешков, который если что хоть до ванны доведет, а то всё-таки уснуть в конче не прельщает. Не, серьезно. Нахуй надо?