Тот, кого любит Мэттью Уильямс

Тот, кого любит Мэттью Уильямс Бедный, бедный Мэтти! Угораздило же тебя, на ночь глядя, поругаться с Франциском. А потом выскочить из дома и бежать долго-долго, не видя куда. А потом попасть под дождь, вымокнуть до нитки… Поэтому и сидишь сейчас в доме Ивана на диване, а из одежды на тебе только трусы и… очки. Обнимаешь мокрого до нитки Кумадзиро и плачешь навзрыд. Иван сидит рядом, мерно поглаживает тебя по мокрым волосам и говорит что-то успокаивающее. Наверное, он был очень удивлен, увидев тебя на своем пороге ночью, всего мокрого и зареванного. Но, надо отдать ему должное, он не стал задавать вопросов, просто проводил в комнату, помог снять мокрую одежду и повесил сушиться. А сейчас сидит рядом и пытается успокоить. - Позвонить Франциску? – тихо спрашивает он. Ты упрямо мотаешь головой и, рыдая, утыкаешься ему в грудь. Он заботливо обнимет тебя, гладит по волосам и спине и шепчет: «Ну-ну, успокойся. Не буду я ему звонить. Не буду. Только не плачь». А он прижимает тебя к горячей обнаженной груди. И ты неосознанно обнимаешь его в ответ. Толи потому что тебе тепло, толи потому что очень больно. Ты постепенно затихаешь в его руках – сил на слезы не осталось. Только по инерции вздрагиваешь еще немного и всхлипываешь. Он осторожно приподнимает твое лицо за подбородок и смотрит в покрасневшие заплаканные глаза. Нежно поглаживает большим пальцем припухшие губы. Снимает с тебя очки и кладет рядом, вытирает мокрые дорожки на твоих щеках. Подслеповато щурясь, ты отмечаешь, что с твоей-то дальнозоркостью смотреть человеку в глаза – дело пропащее. Да и Иван сейчас слишком напоминает Франциска. Разумеется, это все оттого, что ты смотришь на него без очков. А может, еще и оттого, что он касается твоих губ точь-в-точь, как Франциск и целует так же нерешительно и нежно. Ты бесстыдно обнимаешь его за шею и отвечаешь на поцелуй. Только не Ивану, а Франциску, который сейчас и не подумает поцеловать тебя. Стоит Ивану отстраниться, как ты начинаешь шарить вокруг себя, находишь очки и криво напяливаешь, чтобы избавиться от наваждения. Он нежно гладит тебя по щеке и шепчет: - Не бойся. Я не буду приставать. Ты обнимаешь его, и твои губы оказываются в опасной близости от его шеи. Ты не выдерживаешь и начинаешь осыпать поцелуями бледную кожу, не оставляя следов. Внизу живота становится жарко, а его руки сжимают твои ягодицы. Ты поднимаешь на него глаза, и он, понимая без слов, целует тебя. «Это не он, не он!» - убеждаешь ты себя и изо всех сил стараешься не думать о том, откуда Иван знает, как Франциск целуется. - Сними очки, - шепчет он влажными от поцелуя губами. Ты снова упрямо мотаешь головой. Слишком похоже. Слишком. - Я не он, Мэттью, - мягко предупреждает Иван. - Я знаю, - отвечаешь ты и прижимаешься губами к его губам. Вздрагиваешь, когда он накрывает рукой твою горящую от возбуждения плоть, краснеешь, понимая, что безумно его хочешь. И уже не важно, что он не Франциск, которого ты любишь до умопомрачения. Так легко просто снять очки и представить кого угодно. Но ты не будешь этого делать. Ты не станешь обманывать хотя бы самого себя. Но это почти не играет никакой роли, потому что, только прикрывая глаза, ты видишь его. И это в его голубые глаза смотришь, а не в лиловые глаза Ивана. Это его широкие сильные руки гладят тебя, а не руки Ивана. Это он, а не Иван медленно стаскивает с тебя белье и, дразня, касается языком головки возбужденного члена. Ты резко распахиваешь глаза и тут же краснеешь от того, каким возбуждающим может быть зрелище светло-русой макушки, медленно опускающейся между твоих ног. У Ивана очень горячий и умелый рот. С первой же секунды ты понимаешь, что кончишь тогда, когда он захочет. Ты нервно сглатываешь и почти силой заставляешь себя не закрывать глаза. Очень хочется коснуться его волос, вплести в них свои пальцы и нажать на затылок, вынуждая взять глубже. Но только от одной этой мысли ты краснеешь еще больше и глухо стонешь, кусая губы. Услышав твой стон, Иван удовлетворенно хмыкает и выпускает твой член изо рта. Ты разочарованно стонешь и непроизвольно подаешься бедрами вперед. Он смеется. - Не так быстро, малыш. Осторожно вводит в тебя один палец. Ты выгибаешься навстречу непривычной ласке, а когда он осторожно сгибает палец, поглаживая тебя изнутри, и вовсе хнычешь, подаваясь вперед. - Не торопись, - шепчет он, добавляя к одному пальцу второй. Он разводит пальцы внутри тебя, и ты отчаянно кусаешь губы, чтобы тут же по-детски не расплакаться. Это и непривычно, и приятно, и немного больно, но все равно хочется еще. Хочется сильнее, глубже, ближе… и уже действительно не важно, кто перед тобой. - Пожалуйста… - ты едва шевелишь губами, но он все понимает. Наклоняется и мягко целует тебя. Ты до боли, до слез, до темных кругов перед глазами впиваешься в его губы, когда он медленно входит. - Потерпи.… Потерпи, малыш. Сейчас будет легче… - шепчет он, целуя твои губы. Но ты не можешь терпеть и ждать, когда станет легче. Так и не привыкнув до конца к новым ощущениям, ты начинаешь двигать бедрами, и он подхватывает темп, точно зная, как тебе понравится больше всего. - Господи, Мэттью… Ты… поразительный… удивительный… Такой невинный… малыш… и такой… страстный… - в полубреду шепчет тебе Иван. А ты только стонешь и задыхаешься, желая большего. Темп становится рваным, дыхание безнадежно сбивается, искусанные губы кровоточат, а его пальцы больно впиваются в твои бедра… Желание… боль… страсть… все сливается воедино, и нет дела уже ни до чего в этом мире… Ты кончаешь быстро. Вернее, не очень быстро для девственника, но все равно раньше его. Как только он выходит, ты сворачиваешься клубочком, подтягивая колени к груди, и не можешь заставить себя снять очки, потому что хочешь точно знать, кто мягко обнимет тебя со спины, благодарно целуя в плечо. - Прости, - тихо скажет он, касаясь губами твоего обнаженного плеча. - Не извиняйся, - говоришь ты, пряча глаза. - Твоя невинность должна была принадлежать не мне. - Откуда?.. - Такого не скроешь. Прости меня. - Не извиняйся, - повторяешь ты уже увереннее, - Теперь я понимаю, почему мой брат так любит тебя… - Альфред? - Он любит тебя. У вас ведь было… - ты краснеешь, но он, конечно, не видит этого, - Знаю, что было. Он ночами плачет, называет тебя «чертовым Рашкой» и грозится завоевать к чертовой матери. Он любит тебя… - Странная у него любовь… - Иван пожимает плечами, крепче прижимая тебя к себе. - Знаешь,… мне было хорошо с тобой, - немного помедлив, говоришь ты, про себя добавляя: «Совсем как с Франциском». - Прости. Я не должен был этого делать. - Не ври. Ты не жалеешь. И я не жалею. Ты изо всех сил борешься с собой, потому что очень хочется повернуться к нему лицом, обнять в ответ и уснуть, прижавшись к сильной широкой груди. Но остатки воли перебарывают полусонное, затухающее желание. Ты так и не поворачиваешься, чувствуя спиной горячее дыхание у себя в волосах. Утром ты просыпаешься, обнимая Кумадзиро. В первую секунду тебе кажется, что все, что было вчера – это всего лишь сон. Постыдный, развратный сон. Но из соседней комнаты доносится знакомый голос: - Да, он у меня… Нет, просто вчера было очень поздно. Я оставил его на ночь… Все в порядке… Да, конечно, приезжай… У тебя замирает сердце. Неужели сейчас приедет Франциск! Самый любимый, самый-самый… - Вставай, малыш. Ты меня извини, но я позвонил Франциску, он уже едет. Здорово же ты напугал его вчера… Иван входит в комнату, протягивая тебе твои вещи, высохшие за ночь. Ты обнимаешь его за шею и тихо шепчешь: - Спасибо… Он молча целует тебя в уголок губ. Да и что ему ответить? «Пожалуйста» - глупо, «Не за что!» - противно.… А ты действительно благодарен ему за то, что он не пытается сделать вид, будто ничего не произошло, но, вместе с тем, не выставляет тебя подлым изменником и развратником, приставая. - Одевайся, малыш. Франциск скоро будет. Ты с сожалением размыкаешь объятья и поспешно натягиваешь джинсы и толстовку. А как только раздается звонок в дверь, хватаешь подмышку плюшевого медведя и несешься в прихожую. Там уже стоит Франциск. Не выспавшийся, небритый, но счастливый и такой родной. Ты бросаешься ему на шею, едва сдерживая слезы, а он подхватывает тебя на руки, как маленького, и долго кружит по комнате. Вот теперь ты понимаешь, что все так, как должно быть. Франциск тихо благодарит Ивана, а ты по-детски машешь ему рукой на прощание, зная, что твой взгляд скажет ему даже больше, чем нужно.