***
— Расскажешь о себе? — с набитым ртом спрашивает Пешков. Парень ест уже вторую пачку, которую ему заботливо заваривает Ваня, настолько он голоден. — Да что рассказывать? — Иван отрывается от блокнота, в котором он калякал что-то несколько минут, мельком подглядывая на Серёжу, — мне девятнадцать, рисую поеботень, книжки читаю. Скучный человек. — Нет, ты творческий, это пиздато! — спешит возразить Сергей, чуть не подавившись, — мне такие нравятся. Что он, блять, сказал? — Спасибо, — Серёжа отмечает, что у Вани очень милая улыбка. Её вызывать бы почаще. — А ты..? — Девятнадцать, хуи пинаю, девушки нет, — словно на экзамене тарабанит Пешков. Зачем он сказал о девушке? Парень закусывает губу. Теперь Ваня подумает, что он навязывается, уйдёт в другое купе, сойдёт на следующей остановке… Но его пиздострадальческие мысли прерывает тихий смех. — Буду знать. Пешков тает.***
— Серёж, смотри, — с коридора зовут шёпотом, и парень тут же подрывается с места. Ваня стоит напротив окна, наблюдая за проплывающими мимо деревьями. И выглядит он так красиво в свете луны, не прикрытой облаками, которая словно окутала его своими лучами, даже в растянутой футболке и шортах — ангел, чудо, сошедшее с неба, чтобы разбавить его, Серёжину, грешную жизнь. Пешков только спустя пару секунд замечает, что Иван тычет куда-то наверх, и подходит взглянуть, что его так обрадовало. — Смотри, какая луна, кайф. И вправду — луна огромная, светит ярко, придавая какую-то атмосферу полумраку в вагоне. — Я всегда любил летние ночи, когда жил в деревне с папой, — Ваня наклоняет голову чуть набок и становится похож на ребёнка. Будто ненадолго вернулся в то время, когда выбирался поздно ночью из дома, стараясь не хлопать дверью, чтобы не будить уснувшего отца, и пробирался за забор. Сидел на мосту у речки и смотрел в небо, загадывая желание при каждой срывавшейся с небосклона звезде. — Мило, — Пешков не знает, что ответить, но Ваня действительно выглядит мило. — А сейчас? — Отец умер, когда мне было семь, — русый погрустнел, — но я до сих пор приезжаю туда. Там красиво. Хочешь, потом вместе поедем, покажу тебе? — Мы с тобой знакомы пару часов, — Серёжа тихо смеётся, — вдруг я маньяк и изнасилую тебя в лесу завтра? — Не знаю почему, но я тебе доверяю. Ты похож на что-то волшебное. Будто строчка из песни, картина неизвестного художника, произведение о любви… — Пешков поднимает брови. Надо же, какой «творческий» ему попался. — Ты тоже… Ничего, — не придумывает ничего лучше он и переводит тему, чтобы не сгореть от стыда. — У тебя краска прилипла тут. Он протягивает руку и колупает синее пятнышко на Ванином животе, чувствуя, как напрягается пресс при прикосновении. Пиздец он тощий. Иван отстраняется от окна и опускает взгляд на футболку. Тупо смотрит на пятно, будто только увидел. Потом опускает свою руку на Пешковскую и чуть отводит в сторону. — Это папина футболка, он любил рисовать. Я не хочу её стирать, она… До сих пор пахнет им. Серёжа ойкает и убирает руку за спину. — Прости, это наверное очень больная тема. — Нет, все нормально, — Иван отводит взгляд и, кажется, тему, — смотри, луна ещё там. Наступает неловкое молчание. Сергей молча пялится на луну, проклиная себя за способность краснеть по любому поводу, а Ваня пялится на синее пятно и думает, что у Серёжи нежные руки и почему с такими руками он всё ещё не художник. — Знаешь, я люблю всю эту романтику поездов, — он неожиданно подаёт голос, заставляя Пешкова вздрогнуть. — Да… я тоже, — младший едва не добавляет: «а ещё я люблю думать о том, какие Вани красивые на первой встрече», но молчит. — Я спать, — отрезает Иван, поняв, что ни к чему путному они уже не придут, и обходит Серёжу, чуть задевая его спину в узком проходе, чтобы зайти обратно в купе. Пешков остаётся пялиться на луну и проклинать себя за умение краснеть даже тогда, когда красивые мальчики проходятся красивой спиной по его спине. Долго стоять ему скучно, но в купе он заходить пока не решается — не хочет мешать другу (?) засыпать. Поэтому парень включает первый плейлист ВК и смотрит на проплывающий мимо город. Близится ещё одна остановка. То есть повод выйти покурить на пять выделенных минут и подумать о жизни. Покурил. Подумал. Проводница загнала внутрь. Серёжа проходит к купе чуть ли не на цыпочках, думая, что своими шагами может разбудить Ваню за пять метров, и открывает дверь, зажмурившись от скрипа. Ваня лежит на боку, прижав ноги к груди и чуть ли не уткнувшись носом в колени. Рост не позволил поместить всего себя на полке. В тишине раздаётся тихое сопение, и у Серёжи в голове невольно происходит ассоциация: «ваня = кот». Парень садится напротив, закинув ногу на ногу, и тянется к новой бутылке колы. Этой ночью, а точнее, уже этим утром он не уснёт, потому что и не хочется, и рядом сопит кот, на которого почему-то хочется смотреть. Не иначе магия — по-другому Пешков объяснять отказывается. В галерее в 5:35 появляется фотка спящего Вани. Ну так. На всякий.***
Ваня просыпается рано, несмотря на поздний сон, и сонно оглядывает купе. Напротив сидит Серёжа, откинув голову к стене и покачиваясь в такт поезду. Не выдержал, уснул, сдавшись под натиском Ваниного сопения, которое так и клонило в сон. Только вот не успел даже лечь — уснул прямо так, с телефоном в руке. У Вани в галерее в 10:20 появляется фото спящего Серёжи. Ну так. На всякий. Русый нехотя вытаскивает из-под полки рюкзак и между старыми красками, чудом не раскрывшимися, карандашами и книгами нащупывает зубную щётку и мятную пасту. Поход в туалет по классике — очередь из детей, которым не спится, и бабок, которым не ложится. Ваня пару раз проводит пятернёй по волосам, пытаясь привести их в надлежащий вид, игнорируя возмущённый стук в дверь и чей-то возглас: «завели девок в поезде, полчаса прихорашиваются». Когда Иван смерил его взглядом при выходе, мужик промолчал. С «девкой» под два метра связываться не хотелось. Пешков по-прежнему спит, не подавая и намёка на пробуждение. Оно и видно — до семи в телефоне сидел. Ваня это проходил, Ваня это знает. Поэтому Ваня достаёт из того же рюкзака банку колы, которую не сильно любит, а Серёже, как заметил, нравится, и всё тот же доширак, но уже с курицей. В вагоне шумно — через тридцать минут остановка, да и детей много, бегают со второго этажа на первый. Иван без происшествий старается донести хотя бы себя в сохранности до горячей воды, а после переживает и за лапшу. Но всё обходится, и парень, как ночью, выгружает на стол коробку. Серёжу легко трясут за плечо, заставляя вскинуться и быстро заморгать. Парень непонимающе оглядывается и встречается взглядом со склонившимся над ним русым. — Там завтрак и остановка скоро, если курить надо, — тихо говорит тот, — уже половина одиннадцатого. Пешков чувствует запах мяты и глупо улыбается. Вкусно. Походу Ваня уже давно встал. Вон, даже мяту съесть успел. Мозги пока не соображают, и когда Серёжа замечает на столе заваренную лапшу, он улыбается ещё глупее. — Это мне? — Нам, — поправляет Иван, — но если хочешь, ешь две. — А, нет. Я хочу одну. Пиздец, Серёжа, иди плесни холодной воды в ебало, может мозгов прибавится. — Я тут пасту забыл, — произносит, медленно откладывая свой рюкзак в сторону, — можно у тебя взять? Я аккуратно, честно. — Бери, — Ваня, уже успев отсесть обратно, кидает ему тюбик, — хоть всю используй. Уже в туалете Серёжа смотрит на вкус. Мята. Понятно теперь, почему от русого так вкусно пахло. Он выдавливает совсем немного, а то тот подумает, что парень совсем охуел. Во рту появляется холодный привкус, и черноволосый думает: «интересно, вкусно ли целоваться со вкусом мяты». Он бы попробовал. Когда парень возвращается в купе, Вани там не обнаруживает, но обе постели убраны, и это заставляет неловко улыбнуться. Они знакомы полдня, а между ними больше химии, чем было с Пешковской бывшей девушкой, а встречались они год. Сергей садится на своё место и, решив, что попутчика можно не ждать, приступает к завтраку. Русый протискивается в полузакрытую дверь, стоит Пешкову отставить в сторону пустую коробку, и держит руки за спиной, загадочно улыбаясь. Он плюхается на полку под подозрительным взглядом напротив, и невозмутимо спрашивает: — Поел? — Поел, — Серёжа также невозмутимо отворачивается к окну. Лучший способ что-то узнать — безразличие. И правда, поёрзав и повздыхав немного, Ваня тянет: «Ну Серёж», а после дёргает его за рукав. — Я пока в очереди стоял чуть с ума не сошёл, но купил тебе Сникерс, надеюсь, ты его любишь, — выпаливает он повернувшемуся Пешкову. Он держит в протянутых руках шоколадный батончик, зажмурившись, словно маме подарок на восьмое марта делает. Ещё парочка таких действий, и в графе «Причина смерти Сергея Пешкова» будет указано: «Простите, но Ваня оказался слишком милым». — Спасибо, — тихо произносит и забирает, чуть сжав Ванину руку в знак благодарности, — Сколько я должен? — Еблан, это подарок! — судя по тому, что тот впервые сматерился при нём — вопрос его задел. — А у меня для тебя нет ничего… — Серёжа искренне расстраивается. Кота хочется отблагодарить. — Ты мне подарил компанию, — Иван чуть ли машет руками. — Я ехал от отца, думал, что протильтую всю дорогу, но мне очень повезло с попутчиком. Пешков смущается и опять, мать его, краснеет. — Мы могли бы общаться после приезда? Отказать = проебать шанс. И он, конечно, соглашается, забивая в Ванины контакты свой номер телефона, сразу же прозванивая по нему, чтобы сохранить и у себя. На остановке оба выходят в прохладное зимнее утро: Серёжа курит, рассказывая что-то, а Ваня молча кивает, опять делая наброски в своём блокноте.***
— Ну, получается… — Пешков мнётся. Он впервые прощается с парнем, на которого запал при первой встрече, в душе не ебёт, что говорить и просто стоит, сжимая лямку рюкзака. — Мне пора, — Иван указывает рукой на подъехавшее такси. — Спасибо за компанию, я позвоню как доеду, обещаю. Он шагает вперёд, и Сергею почему-то кажется, что он хочет поцеловать, но русый крепко обнимает, утыкаясь носом в кудрявую макушку. Ваня действительно звонит поздно вечером, на эмоциях рассказывая, как была рада мама, как ему лень разбирать вещи, и многое другое, что Серёжа слушает, подперев голову рукой и изредка поднося к губам сигарету. На следующий день русый зовёт его гулять, и Пешков, волнуясь, как девушка перед первым свиданием, соглашается. Он наблюдает, как Бессмертных (он узнал фамилию, пробив Ванин номер) раз за разом закидывает мячи в кольцо, подлетая высоко-высоко, вновь вызывая в Пешковской голове ассоциацию с ангелом. Он пьёт извечную колу из банки и искренне гордится за друга, который кроме художника и романтика прекрасно умеет играть в баскетбол.***
Спустя несколько месяцев Пешков решает разобрать рюкзак и обнаруживает в заднем кармане мятную зубную пасту, которую случайно забыл отдать. Это является отличным поводом, чтобы позвать Ванюшу, как он называет русого, в гости, поэтому:Серёжа прекрасный привет ванюш торжественно приглашаю в гости на колопитие ладно я тебе пасту зубную забыл вернуть прости
Ванюша Я новую такую же купил, если честно Но кидай адрес) Ваня приезжает быстро, держа в руках тот самый блокнот, а на Серёжин вопрос, собственно: «нахуя ты его взял?» просто молчит. Лишь спустя несколько часов Серёжу усаживают на диван и садятся напротив, смущённо демонстрируя черно-белый рисунок. На нём Пешков сидит полубоком, держа в руках телефон, и спокойным взглядом смотрит куда-то вдаль, с мечтательной полуулыбкой. — Когда ты сидел, я тебя рисовал, — признаётся Бессмертных, — рисунок, конечно, не ахти, но ты очень красивый. Такую красоту только на картинах изображать. — Это идеально… — Серёжа шепчет аккуратно, потому что не хочется спугнуть это спокойствие, идущее от рисунка, и поднимает восхищённым глаза на Ваню: — можно я это себе заберу..? — Конечно, — Ваня бережно отделяет листок от блокнота и передаёт Сергею, касаясь его руки своей, горячей. — У тебя такие холодные руки, замёрз? — Немного, — парень откладывает рисунок на стол, уже зная, что повесит его над столом, чтобы смотреть каждый день. — Давай согрею, — русый берёт его ладони в свои и чуть сжимает, дыша на них, как будто мама в детстве замёрзшие на прогулке лапки согревает. Этим вечером Серёжа узнаёт, что целоваться со вкусом мяты — очень-очень вкусно.