Профессионал

      О том, что где-то в Соловце есть собственный каток, мы узнали совершенно случайно. Собственно говоря, мы и не должны были об этом узнать, но разговор корифеев про него подслушал Роман Ойра-Ойра, а Роман Ойра-Ойра сказал Эдику Амперяну, а Эдик Амперян сказал Витьке Корнееву, а Витька Корнеев сказал мне.       И это, собственно, всё ещё не было достаточной мотивацией для меня, но было более, чем достаточно, для Володи. Как о катке узнал он, никто точно сказать не мог, но если уж узнал я, то до него слухи точно должны были дойти.       Итак, мы второй час шатались на морозе, я проклинал на чем свет стоит Романа, который услышал корифеев и рассказал Эдику, Эдика, который услышал Романа и рассказал Витьке, Витьку, который услышал Эдика и рассказал мне, и в особенности проклинал Володю, который бог весть где услышал, но потащил на поиски нас с Романом, Эдиком и Витькой. Хотелось бы проклясть ещё и корифеев, но рисковать я не стал. Где находится этот пресловутый каток, Роман, как назло, не услышал.       — Товарищи, — раздался охрипший голос Володи, — вижу объект!       Володин объект находился в паре километров напрямик. Между нами и вожделенным катком возникло естественное препятствие. Снежные сугробы касались высоких соловецких подоконников и грозили промочить окончательно и без того мокрые штаны и сапоги.       — Да ладно вам, — неуверенно сказал Эдик, — что мы, не маги что ли? Пролетим!       — Конечно, маги, — ответил Витька, — конечно, маги, Эдичка, конечно, пролетим! Только чур, ты летишь первым!       Идея пропахать носом и гдровской курткой снег Эдику почему-то не понравилась. Володя оглядел нас с ног до головы.       — Эх вы, — бросил он, — маги! Волшебники! Пешком пройдём!       И он пошёл. Витька схватил меня за руку и попытался подбить дезертировать: здоровье, мол, у нас с ним не железное, меня дома дожидается Стеллочка, его — банка пива, к тому же нам так-то влетит, а если промокнем до нитки? Я было начал сдаваться и почти развернулся в сторону общежития, но был остановлен Эдиком, схватившим меня за другой рукав, и Романом, выросшим прямо передо мной. Пути к отступлению были отрезаны. Оставалось идти вперед по колее, любезно проложенной танком-Володей.       Танк-Володя работал хорошо. За те несколько минут, что мы с Витькой пытались трусливо покинуть поле боя, он успел преодолеть уже с полкилометра и, ничуть не устав, продолжал идти к цели. Мы, высоко задирая ноги, старались не отставать. Получалось из рук вон плохо.       На наше счастье у дверей катка Володя все-таки решил нас подождать. Он стоял на крыльце и раскачивался с пятки на носок в своих спортивных ботинках. Жалостливо посмотрев на меня, схватившегося за перила, на поскользнувшегося и упавшего на скользкие ступеньки Эдика, на Романа, пытавшегося отдышаться, на Витьку, севшего в сугроб и укоризненно на всех оттуда смотревшего, Володя смилостивился и немного выждал.       Каток встретил нас пустотой и полумраком. В гардеробе сидела и горько вздыхала тучная женщина. Она в упор смотрела на запертые двери площадки.       — Кататься пришли? — спросила гардеробщица, переводя взгляд на нас.       — Кататься, — с готовностью кивнул Володя.       — Обождите. Как он, — гардеробщица мечтательно вздохнула, — докатается, так и пойдете.       Володя возмутился. Брови его сдвинулись к переносице. Губы поджались. Танк собрался стрелять на поражение. Витька тихонечко застонал, и в этом стоне я отчётливо услышал отчаянную тоску по пиву и желание убраться отсюда поскорее. Эдик аккуратно взял Володю под локоть и приготовил пламенную речь про доступность массовых катков народу. Роман шагнул вперед, защищая неразумную женщину, вставшую между Володей и его любовью к спорту.       И танк бы выстрелил, сломав Эдикову руку и чудом не задев Романа, если бы в этот момент не приоткрылась одна из внутренних дверей катка, и сквозь неё бы не протиснулся Фёдор Симеонович.       Пахнуло яблоками.       Володя расслабился. Эдик облегченно выдохнул. Витька расплылся в глупой улыбке. Роман и я сделали шаг к Киврину.       — А, — улыбнулся он нам, и где-то запели райские птицы, — это вы. Вы проходите, проходите. — Он оглянулся назад, чтобы посмотреть на кого-то, обладавшего привилегией кататься в одиночестве. — Он не будет против, Марья Семёновна.       Гардеробщица Марья Семёновна с подозрением оглядела нас с головы до ног.       — Из ваших? — спросила он Киврина.       — Из наших, Марья Семёновна, из наших.       — Ииих, — вздохнула Марья Семёновна, отняла у нас куртки и ушла куда-то в глубь гардероба.       — Вы не волнуйтесь, — улыбнулся нам Киврин, — она хорошая. Просто завидует. Влюблена она в него до ужаса, как и половина нашего района, правда, а он не любит, когда чужие смотрят, как он катается. Лет через десять, может, и пустит её, да только надо ей это будет уже или нет — бог ее знает.       Мне стало страшно интересно, кто же этот таинственный он, стеснительный, привилегированный и харизматичный. Киврин провёл нас к катку, мы спустились между сиденьями, и я замер.       Пока мы спускались, я смотрел в пол, и, видно, из-за этого не заметил, что на катке катался Кристобаль Хозевич. В этот момент я понял, что если Марья Семёновна хоть раз видела, как Хунта катается, то я мог нисколечко не сомневаться в её чувствах.       Хунта катался, как мастер, как чудо, как Господь Бог; он взлетал со льда и звонко приземлялся, и ледяные крошки летели от лезвий его коньков во все стороны. Он вскидывал руки к небу и вращался, как бешеный, он ввинчивался в лёд и касался его руками, он выпрямлялся пущеной из лука стрелой и делал на льду ласточку, и по льду тянулись за ним тонкие рваные линии; и у меня захватывало дух, а Володя рядом забыл, как дышать, а Эдик наоборот тяжело дышал и охал в особенно удачных местах…       Киврин добродушно посмеивался. Видно было, что он доволен произведённым впечатлением, что он страшно горд и что он ужасно боялся, что нам не понравится.       — А говорят, мол, непрофессионалам повторять нельзя, — сиплым голосом сказал Витька.       — Так что непрофессионалы, а что Хунта, — шёпотом заметил я.       — Кристо как раз профессионал.       Колени у меня подогнулись, и я бы осел на пол, если бы меня не подхватил Роман.       — Когда он успел-то только?! — заметил Витька.       — Ну, он же доктор самых неожиданных наук, — ответил ему Эдик.       — И бонусом — мастер самых неожиданных видов спорта?       Киврин улыбнулся и поспешил объясниться.       — Кристо занимался фигурным катанием, когда переехал сюда. Ему было зверски скучно, он скучал по Испании, а потом нашёл ближайший профессиональный каток… Смысл жизни тогда потерял своего самого преданного исследователя на долгие годы.       Я кивнул. Объяснение удовлетворило нас всех, и вдобавок я боялся, что нового открытия не выдержу.       Хунта приостановил своё вращение и начал нарезать по катку круги на ребре одного конька, замедляясь. Наконец он остановился, опустил руки и повернулся к нам. Он тяжело дышал, и мы видели, как поднималась и опускалась его грудь, влажные от пота волосы упали ему на лоб, и он откинул их, небрежно махнув головой.       — Понравилось? — спросил он ехидно.       Мы могли только кивнуть. Мы были повержены и растоптаны.       Фигурное катание никогда не представляло собой для нас ничего привлекательного. Каток был исключительно местом развлечений и хоккейной площадкой. Но Хунта… Хунта из катания сделал Зрелище. Зрелище с большой буквы. Сложно было продолжать презирать фигурное катание, когда мы увидели, как катается Хунта! Понятно становилось желание Володи во что бы то ни стало найти каток, хоть он и не умел так кататься!       Проклинать кого-то уже не хотелось.