Бумажки и вещи
Джетт спускалась по лестнице, к знакомой комнате, пропитанной запахом мягких, теплых и вкусных булочек, испеченных совсем недавно. Жаль только, что совсем скоро это все выветрится, исчезнет, и эта комната совсем опустеет, останется никому не нужной. Ее попросили помочь с вещами — разобрать, разложить по коробкам, может, забрать какие-нибудь себе, если хочется, а может, еще что сделать, главное, вынести оттуда все, что возможно. Сейдж, все-таки, больше нет. На душе скреблись кошки от осознания этой противной, гнетущей мысли, что как слизь поглощала изнутри, затягивала собой, поднималась к мозгу, и окутывала его своими сетями, сжимала, давила настолько, что временами начинала болеть голова. Но нет, Джетт вызвалась помочь, и сейчас нет времени на душевные терзания. Совсем нет. Нужно лишь поскорее закончить и отправиться на задание. Очередное, кровавое задание. Девушка зашла в комнату, оглядываясь. Она бывала здесь намного реже, чем та же Рейна, или, может Вайпер, совсем не знает интерьера. Широкая, аккуратно заправленная кровать, никем с утра не тронутая, полки с книгами, простые, романы может, детективы, она не вчитывается в названия, напротив них — стол, немного пыльный ноутбук, какие-то тетрадки с записями, похоже, о всех ранениях агентов, и о методах лечения, пара фигурок из самых известных произведений — аниме и книг, и черная ручка с почти закончившимися чернилами. В столе несколько ящиков, не закрытых на ключ, похоже — Сейдж редко запирала свои вещи, да и комнату тоже. Замок лишь на последнем ящике — самом большом, и неясно, закрыт он или нет. Джетт тихо вздохнула, взяв коробки с коридора и начала собирать вещи со стола. Аккуратно, спокойно укладывая их рядом с друг другом. Решила начать с самого ценного, потом подойти к одежде, затем уже порыскать в ящиках. Здесь ничего не должно остаться. Пустая комната с кроватью и столом с полками, и все, остальное уже неважно, даже то, куда отправятся эти вещи — неважно. Монотонное складывание в одинаковые коробки довольно быстро наскучило, но сделать с этим ничего нельзя, можно лишь помочь, создать вихрь и уложить все по местам с помощью ветра. И почему она раньше до этого не додумалась? Одна за другой уже запечатанные коробки отправились к выходу из комнаты, остался только ящичек с замочком. Джетт дернула ручку. Ящик не поддался. Закрыт. Но никакого ключа она тут не находила, абсолютно никакого. Может, Сейдж таскала его всегда с собой? Нет, не лучшая идея идти к ее уже остывшему телу сейчас, и рыскать по карманам. Нет-нет, не стоит. Блондинка села на кровать, подпираясь руками, и призадумалась. Как бы открыть это? Конечно, можно прибегнуть к отмычке, но, честно, у нет ничего такого сейчас, а вот, было бы неплохо. Вдруг, голову посетила до абсурда глупая идея — попробовать создать вихрь и запустить его в замочную скважину, вдруг сработает. И, к удивлению, ящик поддался. Внезапно. Из открывшегося ларца вылетело несколько бумажек. Даже не несколько, может, с десяток, а то и больше. Пришлось закрыть лицо руками от такой внезапности, аж сама ветер не ожидала такого исхода. Пергамент мягко упал на кровать, пол, стол, куда угодно, где только можно было приземлится. Немного помятые, но исписанные со всех сторон красивым, аккуратным почерком. У Сейдж, для врача, был невероятный почерк. Каждая буква понятна, изящна, красива, словно работа писца, а не лекаря. Джетт аккуратно взяла записку, похоже, с датой, когда она была написала. «Пятница. 17 Апреля». Совсем недавно, о, похоже, это все совсем свежее. Она быстро собрала все в кучу, и бумаги было настолько много, что можно было подставить эту кипу под шатающийся стол, и он внезапно встал бы ровно. Девушка отсмотрела всё, что сейчас получила, и разложив в правильном порядке, по датам, начала читать. Первая записка, датированная семнадцатым января, этого года, а сейчас, на минуточку был апрель. Похоже, Сейдж вела этот «дневник» уже давно. Почти полгода. Последняя записка была написана вчера — восемнадцатого апреля, а умерла она девятнадцатого, сегодня двадцатое. Три дня. Прошло целых три дня. Четверг, семнадцатое января Болит голова. Сильно. Кажется, что по ней бьют молотком. Ребята веселятся в общем зале. Они все такие счастливые в этот момент, я так не хочу их всех видеть. Я устала от этого шума, почему они просто не могут посидеть в тишине? Поиграть в шахматы? Правда, в них играет только Сайфер, но, даже он в последнее время пропадает в своей комнате, что-то изучает, совсем его не вижу. Кажется, за окном пролетела Джетт. Неугомонная девчонка, ну хоть просто на крыше сидит, а не с ними, с шумом. Даже не верится, что она предпочитает тишину вместо громкой музыки. Еще немного и я лягу спать. Не думаю, что ребята услышат, чтобы я попросила выключить музыку, или, может, сделать ее потише. Там остались только Йору с Фениксом и Рейз, больше никого, может, поймут. Джетт хмыкнула, слегка нахмурившись. Она и впрямь в этот день находилась на крыше, пролетела через окно Сейдж, как и говорилось. Суббота, девятнадцатое января Говорят, записки нужно делать каждый день, но вчера не выдалось свободной минутки. Слишком много работы. Я перестаю получать от работы удовольствие. Кажется, что все агенты здесь лишь для галочки, и никто и ни во что меня не ставит. Йору вчера накричал на меня. Не помню почему. Но кажется, из-за задания на котором мы были. Вдруг, Джетт всадила ему затрещину по лицу, да с такой силой, что он сделал шаг назад от меня. Когда она начала меня защищать? Насколько давно? Понедельник, двадцать второе января Как же меня злит вся эта суматоха Бримстоуна. Он от нас требует выполнение заданий, дает указания, но обращается как с детьми. Мне становится тошно только от его вида. А еще я видела на улице кошку. Такая красивая. Черненькая. Жаль, ее сбила машина. Среда, двадцать четвертое января Меня тошнит от собственного вида. Я не хочу смотреться в зеркала. Во мне словно что-то не так. Меня раздражает поведение Йору, слишком сильно, чтобы передать словами. Но, я все-таки профессиональный врач, нужно же держать лицо перед своими пациентами. Я хотела рассказать Рейне, она же, вроде моя подруга, но она была слишком занята тренировкой на площадке, даже грустно, что у нее совсем нет времени на меня. Суббота, двадцать седьмое января Мне кажется, я делаю недостаточно для ребят. Мне не нравится поведение некоторых, но это не значит, что я их не люблю. Так ведь работает любовь? Хотя, скорее всего это моя обязанность — любить их. Ведь я лекарь, ведь я опора, та, кто поддержит и та, кто примет, ведь я же Сейдж! Я не могу просто отказать! Не могу сказать, что ты мне не нравишься! Нет, не смею. Не в моей компетенции. Мне нужно оставаться такой. Мне нужно оставаться любящей, сильной Сейдж. Той, что всегда поможет, той, что всегда примет… Примет же? Понедельник, двадцать девятое января Сегодня приходила Джетт, она, кажется, была чем-то расстроена, но ничего не говорит. Просто попросила бинты и ушла. Она никогда не говорит о своих проблемах, всегда старается решать все сама. Она мне нравится. Единственная, кто пытается разобраться со всем сама. От нее, даже, не тошнит совсем. В отличии от других, она не пытается прятаться от всех и закрываться, прямо говорит, что не нравится. Не такая, как я. Совсем не такая. И вправду, двадцать девятого Джетт поранилась на задании, достаточно сильно, но не капли ни смертельно. Зачем тревожить Сейдж, что извечно занята? Среда, тридцать первое января Месяц практически кончился. Эти записки я делаю совсем поздно, когда не могу уснуть. А сплю я последнее время очень плохо. Кажется, это началось еще в ноябре, но, я не придала значения. И сейчас не придаю. Не думаю, что это проблема. А вообще, мне бы хотелось, чтобы сейчас кто-нибудь поинтересовался мной. Я ведь, тоже человек. Мне хочется, чтобы обо мне позаботились. Хотя бы немного. Еще, вчера я чуть не расплакалась во время нашего ужина. Мне не хотелось есть, но знала — надо. Они все так оживленно болтали. Я почувствовала себя ненужной. Совсем ненужной. Пришлось отказаться от еды и быстро уйти к себе. Ко мне потом заходила Джетт, спрашивала, почему я ушла, я ничего не ответила, лишь сказала, что мне немного нехорошо, и она, кажется, еще немного потоптавшись на месте, ушла. Может, она и не хотела уходить. Вдруг Джетт замерла. Она отчетливо помнит этот день. Очень хорошо. Кажется, они о чем-то шутили и смеялись, и Сейдж выглядела совсем зажатой. В ее излюбленном зеленом свитере, штанах, она, кажется, словно сжималась изнутри, и ведь никто не обратил внимания. Кроме нее. А в записках толи пробел, толи просто не нашлись другие. Понедельник, пятнадцатое марта Я не знаю, зачем просыпаюсь последний месяц. Я почему-то встаю уставшей, кое-как поднимаюсь с кровати и цепляю на свое лицо маску «Идеальной Сейдж», той, которую все знают. Так легче жить, но по приходу в комнату я лишь лежу на кровати. Не делаю ничего полезного, аж тошно от самой себя. Мне вроде бы, так хочется помочь им всем, но я совсем ничего не могу сделать, так сложно иногда смирится с тем, что ты — бесполезный кусок биомусора. Может, на меня так просто повлияло наше последнее задание — многие пострадали, пришлось работать ночью. Но мне не сложно, это отвлекает от дурных мыслей. Работа в принципе меня отвлекает от переживаний. Нужно работать больше. А еще в последнее время я не чувствую голода, пропускаю обеды и завтраки, но Рейна часто оставляет мой обед в моей комнате. Жаль только, я подкармливаю им птиц. Пятница, девятнадцатое марта Кажется, мое состояние ухудшается. Уже совсем ничего не хочется. Даже работать. Мне стоит взять отпуск, наверное. Но я не хочу оставлять своих коллег, именно коллег, даже не друзей. Рейна постоянно занята, ей нет дела до меня, у нее, похоже, кто-то появился. А остальные? Им я не доверяю. Даже Джетт, хоть она и выглядит очень мило, мне все равно страшно ей что-нибудь о себе рассказывать. У нас, конечно, довольно дружный коллектив, но мне кажется, что я в него не вписываюсь. Вообще никак. Джетт и сама не заметила, как прочитала практически все записи, осталось всего две, и она, слегка вздохнув и хмурясь, взяла оставшиеся в руки. Шестнадцатое апреля, воскресенье Я хочу утопить этот день, как топят котят. Я все чаще думаю о том, чтобы наложить на себя руки. Совсем недавно на моем теле появилось несколько царапин, неглубоких, оставленных случайно. Но, может, они будут оставлены мною? А люблю их вообще я? Кого их? Восемнадцатое апреля, вторник Я ненавижу людей. Но они в этом точно не виноваты. Я ненавижу себя. Мы — солдаты, мы — стреляем в людей, потому что мы солдаты, мы дети — мы стреляем в чужих матерей. Я не хочу больше просто жить с этим фактом. Это ужасно. Я уже ничего не хочу. Лишь, может, лежать на холодном карнизе второго этажа, с разбитым лицом, ничего не слышать, не видеть, просто лежать, мертвым грузом. Не чувствовать, как моя кровь стекает вниз, я не буду чувствовать всей той вины, обиды, ничего не буду уже чувствовать. Может, отдала бы тело воде. Было бы полезнее, чем просто вот так сидеть, писать это все. Все равно здесь нет справедливости. Каждый барыга — он же клиент. Все, как всегда. Может, завтра напишу что-нибудь. Если не сорвусь. Если будут силы. Джетт отложила записку, вслушиваясь в тишину. Безмолвную, гнетущую и такую липкую, душащую. Сейдж сбросилась с окна восемнадцатого апреля, просто выпрыгнула от отчаяния и горести. А они даже не догадывались обо всем, что она чувствовала, когда-то чувствовала. Не догадывались о всей ее боли, ненависти, они даже никогда ее не спрашивали об этом. Абсолютно никогда. — Джетт, ты закончила с вещами? — Дверь открылась, и в проходе показалась Вайпер, во врачебном халате, с уставшим лицом. У нее всегда было такое лицо после работы. Дева вздрогнула, прикрывая бумажки собой. — Да, закончила. Зови их, пусть выносят. — Вайпер скрылась за дверью. Блондинка поднялась, еще раз полистала бумагу в руках, сложила ее в несколько раз и, убрала к себе в карман. Теперь это ее частичка Сейдж, и никто не должен об этом знать.Они и никогда не поинтересуются. Раньше не интересовались, так с чего бы сейчас начинать?