Пьяница

      Болезненная, костлявая нуга, проходящая меж рёбер. Воздух едва проникает — рёбра не поднимаются. Пальцы тают, словно металлический шоколад, не переставая трястись. Щели в мозгу забиваются газированным алкоголем, этанол гудит в нейронах.       2% от массы тела уходит из-под ног.       Мышечное бессилие; пальцы, пронизанные в кровь кроненпробками бутылок, смазывают этикетки алкоголя липкими отпечатками.       В глазах, под склерой, темнеют брызги разбитого экрана с трансляцией: красный, синий, фиолетовый, зелёный. Его вены отливают этими цветами. Словно цветовой фильтр въедается в содержимое глазного червивого яблока.       Осталось три процента.       Спина, шея, — позвоночник — хрустят как матрица: ломко и дышаще. Гипервентиляции недостаточно, чтобы вернуть стеклянные обломки здравомыслия. Клетки отмирают всего от 100 или мл, или грамм водки; здесь — уже не должно остаться жидкого, грязного остатка в черепе. От печени ничего не может уцелеть. Ни в этот раз.       Он живёт атаксией, это пустяк.       Это точно абсент, а не аналептик? Он проснëтся в водостойкой коме, либо никак. Кудрявые волосы липнут к лицу; они тоже наверняка в психоделической крови. Кеннит безразлично вливает в себя насильно ещё один глоток алкоголя.       У него солоноватая кожа и очень размозженная одежда, как от тупого удара бутылкой. Кровотечение прибавлялось с каждым литром венозной потери координации.       Почти HD       Лëгкие потяжелели, вздрагивая, сталкиваясь с гипсовыми рёбрами от стука сердца. Голова стала невообразимо пустой, как воздушный шарик оранжевого цвета. Кеннит хаотично сжимает в ладонях бутылку, будто намереваясь сломать, лишь бы унять тремор в тряпичных, частично порванных, руках. Неконтролируемые, болезненные спазмы и треск пульта от TV в голове сводят с рассудка.       Едва различались бледно-розовые, тонкие полосы на предплечьях — они плавают между пор кожи, неуловимые расширенным взглядом. Обещание больше не пить где-то провалилось между вестибулярным аппаратом и либидо.       Так много выпил, что       Сто пятьдесят-сто семьдесят       150-170       Сто пятьдесят        -       Сто семьдесят       150-170-150-170       Это обязан быть четвёртый процент.        — Не страдай такой хренью, хотя бы ради меня.       Кристофер увесистым, неконтролируемым движением руки, взмахом разбивает бутылку в руках Кеннита вдребезги о плитку стены.       Бита, великолепно отцентрованная. А ведь стоило Кенниту наклониться чуть вперёд, ему бы снесло половину лица.       Это обязан был быть пятый процент.        — Лжецы всегда лгут. Навести тебе Детокс-коктейль, пьяница? — с нечеловеческой нежностью Кристофер Пьер убирает кудрявую прядь за ухо Кенниту. Его пальцы массируют кожу головы, провоцируя вспомнить о мозге. — Хотя ты в нужном состоянии сейчас. Подыграешь?       Так хочется пить. Кеннит ощущает разбитость, однако не ту, что он желал.       Сухой, жестяной, выжженный, битый, металлический, заточенный, тугой, ломкий, настороженный, аморфный, размытый, неясный, замыленный, не вижу, не могу.       Кеннит не хорош в прилагательных, особенно когда лицо Кристофера напоминает чёрно-белую материнскую плату.       Кристофер Пьер всегда лжёт.