Пукт приема разбитых надежд

Что я здесь делаю? Я не хотела и не хочу быть здесь. Я говорила об этом своей матери, но ей всегда было насрать на мои желания. - Оливия, как тебе наши томаты? В этом сезоне у нас вышел отличный урожай. Луиза даже сама вызвалась продавать картофель на местном рынке. Ну конечно. Картофель. Луиза всегда находит способы свалить из этого чокнутого дома. - Мэри, почему бы тебе тоже не найти занятие своей дочери? Она целыми днями сидит за компьютером, ну просто не вылезает из него. У нее что, нет друзей? И потом, Луиза уже учится сама зарабатывать деньги - пять процентов с каждого проданного килограмма картошки мы разрешаем ей оставить себе. Знала бы ты, что твоя Луиза откладывает каждый цент на пакетик травки, которую толкает тот парень, Сэм. - Оливия, почему ты молчишь? Тетушка Меган обращается к тебе. - Вообще-то, она обращалась к тебе. Мое мнение в принципе никого не волнует, так что почему бы вам двоим просто не договориться о том, чтобы отправить меня в военную школу-интернат и навсегда избавиться от мук моего безделья? - Как ты смеешь так разговаривать со своей матерью?! - вскрикнула Меган, - Мэри, этот ребенок совершенно не ценит всего, что ты для нее делаешь! На прошлой неделе миссис Софтлай видела ее целующейся с каким-то проходимцем, прямо за углом вашего дома! - Ох, да? Что ж, по крайней мере мне пришлось вылезти из-за компьютера ради этого, - ответила я, посмотрев в безжизненно серые глаза ненавистной мне соседки по улице. Естественно, ни с каким парнем я не целовалась. По крайней мере, за углом моего дома. Но кто мне поверит, правда? - Ты это слышала?! Она язвит мне! Мэри, ты должна принять меры. - Я уже и не знаю, что делать, Меган, она совершенно отбилась от рук, - вздохнула моя мать, пытаясь спрятать сверкающие гневом глаза. - Эй, ребят, я понимаю, вы заняты обсуждением моей некомпетентности как дочери, но я все еще здесь, за столом, и было бы неплохо, если бы ваши лестные отзывы обо мне произносились не в третьем лице. Мать бросила вилку в тарелку, раздался жалостный звон посуды. - Мэри, тебе бы отдать маленькую паршивку мне на перевоспитание, я в два счета сделаю из нее... - Луизу? - спокойно спросила я, - Да уж, вашей дочерью и впрямь можно гордиться. Отвратительные оценки в аттестате, поступление в низкосортный вуз за неимением альтернативы в результате скудных интеллектуальных способностей. Но это, вероятно, гены, так что нельзя ее за это судить. А вот в работе она действительно молодец. Продает картофель нам местном рынке за пару центов в час, вместо того, чтобы тратить свои бесценные двадцать лет жизни в грязном и неуютном офисе, работая каким-нибудь менеджером с отвратительной зарплатой в пятьдесят долларов в день. Вы должны гордиться тем, что воспитали такую дочь. Я не без удовольствия наблюдала за тем, как краснело от гнева лицо отвратительной пухлой тетки, смыслом жизни которой, казалось, было портить мое существование. Им всем было прекрасно известно, что я окончила среднюю школу с отличием. Что у меня были все шансы поступить в Йельский университет. Что я подрабатывала на нескольких работах с четырнадцати лет и уже успела скопить сумму, достаточную для одного семестра обучения в Йеле. И что я не стала поступать в универ, потому что у меня другие планы на эту жизнь. Нет, не так. Потому что у меня ЕСТЬ планы на эту жизнь, в отличие от заурядной тетки Меган, ее мужа-хлюпика и дочери-наркоманши. А также, кстати, и в отличие от моей мамаши, которая полжизни меняла мужиков, в надежде найти того самого, и которая в итоге осталась наедине со мной и своими морщинами. Ну и еще неплохой суммой в банке, которую ей, по непонятным причинам, завещал один из тех богатеньких лицемеров, за которыми она когда-то бегала. - Боюсь, нам пора, Меган. Томаты и впрямь были восхитительны, засуетилась моя мать, заметив подергивающиеся скулы толстухи, уже готовой излить на меня весь яд, что накопился в ней за все годы ее гнилой жизни. - Тебе нужно лучше пороть свою неблагодарную дочь, - процедила она, - Может, моя девочка и не вышла умом, но она хотя бы ценит тех, кто дал ей жизнь. *** - Мерзкая паршивка! Как ты смеешь так вести себя на публике?! - мать кричала и металась из стороны в сторону по нашей гостиной. - Прости, пожалуй, мне следовало молчать и смиренно выслушивать поток грязи, изливающийся на меня. Мать дала мне звонкую пощечину. - Ты не имеешь права так разговаривать со мной и тетушкой Меган, - процедила она. - Что ж, в таком случае я лучше совсем не буду разговаривать ни с ней, ни с тобой, - отрезала я и ушла в свою комнату, чувствуя на спине тяжелый взгляд разъяренной матери. Замкнув дверь своей комнаты на ключ, я подошла к окну. Из него было видно, как вышеупомянутая святая Луиза отдавала свернутую пачку денег Сэму. Тот взамен вложил ей в руку зеленоватый пакет. Луиза обвила руками его шею и страстно засосала его в губы. Я вздохнула. Пора сваливать отсюда. Я уже начинаю жалеть о том, что не пошла в Йель, хотя бы ради того, чтобы оказаться подальше отсюда. В конце концов, мне уже почти двадцать один, мать больше не несет за меня ответственности, а на моей банковской карте ждут своего часа накопленные непосильным трудом почти пятьдесят тысяч долларов. Учитывая все эти факторы, я с трудом понимаю, что до сих пор держало меня здесь. Я давно ждала подходящего случая. С каждым днем жители этого маленького и отстойного города пускали все больше сплетен обо мне, поглядывали на меня все более раздраженно, а мать все чаще давала волю своему гневу. Думаю, сейчас как раз тот самый момент, когда всеобщий маразм достиг высшего уровня. Теперь я могу со спокойной душой удалиться. Мои чемоданы были собраны уже несколько недель. Документы аккуратно упакованы и помещены в отдельный отсек моей сумки. Тысяча долларов, разменянная на удобные для оплаты купюры, лежала в кошельке, остальные деньги - на карте. В этом городе у меня оставалось лишь одно дело. *** - Вот, да, и еще чуть дальше, вы увидите голубую оградку. - Спасибо, - улыбнулась я и отблагодарила мужчину свернутой двадцати долларовой купюрой. Я прошла туда, куда мне объяснили, и увидела его. На фото он был почти таким, каким я его помнила - только, кажется, немного моложе. Он улыбался мне своими добрыми глазами и как будто говорил, что ждал моего прихода. Я присела на скамейку возле него. - Прости, что раньше не приходила. Мне нужно было разобраться с кое-какими делами. Ну ты знаешь, конечно же, - я улыбнулась, - Ты ведь все видишь оттуда. По крайней мере, так они говорят. Я замолчала. В горле застрял какой-то приятный комок. Я будто чувствовала, что он рядом. На самом деле всегда чувствовала - когда было нужно, он всегда меня сопровождал, помогал, чем мог. Может, это только мое воображение, но по крайней мере мне приятно так думать. - Пап, я уезжаю. Навсегда. Я знаю, что ты бы хотел этого. Мне тяжело здесь. Я не чувствую себя в безопасности и не чувствую, что я на своем месте. Я пока не знаю, где я должна быть, но точно не тут. У меня мало времени, поезд отходит через полтора часа. Я должна успеть забрать свои вещи, пока мать не вернулась с работы. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Ты ведь можешь? Деревья одобрительно зашелестели. Я улыбнулась: - Знаю, ты можешь. Помоги мне, пожалуйста, найти свое место. Тебе ведь оттуда лучше видно, куда мне идти. Мы помолчали. Время поджимало. - Нам пора. Я люблю тебя. Я приложила ладонь к фотографии. Вот и все. Всего несколько часов, и я далеко. Далеко-далеко отсюда, от глупых людей, от "Оливия то, Оливия се" и от чокнутой Луизы-наркоманши с ее параноидальной мамашей. *** Забрав свои чемоданы и оставив не слишком слезную записку своей матери, я направилась вниз по улице. Дойдя до нужного дома, я постучала три раза, как и было оговорено. - Иду! - послышался радостный крик с той стороны двери. Мелкий топот, звук поворачивающегося ключа, и вот дверь открылась. - Ты поедешь со мной? Сейчас. Поезд отходит через полчаса. Я купила билет. Я увидела удивленные и счастливые глаза. Длинные ресницы часто моргали, горло подергивалось от судорожного сглатывания, вены на руках набухли. Наконец, пухлые губы вздрогнули и произнесли: - Чемоданы уже собраны, мэм.