Несусветная чушь

Бесконечные баночки-колбочки тихо бурлят и булькают на огне, они не забыты — просто Знайка любил этот звук. Он сидит за столом, подперев щеку, строчит на пожелтевшем листе о несомненно важном. Старая лампа устало роняет свет на сумбурный почерк, но в остальном в кабинете темно как ночью. Окно тут всего одно, и то завешенно тряпкой. Он не уверен, сколько в действительности сейчас времени — часов здесь нет и вовсе, как и не было никогда. Кто-то звонко вышагивает по лестнице, дощатый пол скрипит от того, как шаг пританцовывает, и Знайка потирает виски уже заранее. Быстро напускает вид, будто ничего не слышит. Незнайка галантно стучит по косяку костяшкой пальца, — сорванная с петель дверь подпирает стену сбоку уже сотню лет, — это не от вежливости — чувства такта у Незнайки нет и не было отродясь, и он зайдет, даже если ему настойчиво запретят, просто в этом случае, уже скорее назло. Знайка великодушно оставляет всё при себе, и Незнайка перепрыгивает через порог так, словно здесь живет. Он подходит к столу, отодвигает в сторону книжки и бумажонки — тоже несомненно важные — и плюхается на их место, словно там он и должен быть. Наверняка он в жизни бы не подумал о том, что если в комнате всего один стул, и на нем уже кто-то сидит, то гостей тут не ждали и не ждут, но не думать — Незнайкина отличительная черта, и поэтому он сидит на столе и болтает ногами, как ни в чем не бывало. Заговаривает о чепухе. Знайка его не слушает. Сосредоточиться решительно невозможно. Незнайка вклинивается в каждую разумную мысль, разрушает ее поструктурно одним своим присутствием, и Знайке остаётся лишь косо поглядывать, горько глотать раздражение. Незнайка деструктив, — думает он. — Энтропия. Через уши течет аляповатая речь, одно сплошное «шу-шу-шу», ни грамма содержания, и Знайка отстранённо понимает, что из похожего у них одни имена, да и те — с зеркальными смыслами. И, стало быть, они и впрямь антиподы, только вот Знайка в противовес себя созидателем отнюдь не считает. Он больше любил наблюдать. Изучать мир ему было интереснее, чем в нем жить. Знайка существовал в простом объяснимом мире, но любил сложности больше, чем что-либо еще. Незнайка сложным не был — всего навсего слегка бессмысленным. Иррациональным. В сугубо логическую картину мира он не вписывался совершенно, но от чего-то умудрялся не только в ней уживаться, но и всегда оказываться на переднем плане, самым нелепым образом из возможных. Если не эпицентр, не чёрная дыра, то горизонт событий уж точно. Глупость. Знайка был готов пойти на заведомо провальное убеждение в том, что его мозг Незнайку попросту выдумал, чтобы чем-то заполнить пустоты от скуки. Скрасить досуг. Не могло всё всегда вертеться вокруг одного коротышки, ну уж нет. Знайка сошел с ума от переутомления, одиночества и научных фактов. Очевидно, Незнайка не может быть реален. Он небрежно бросает ручку и трет виски. Вечер уже давно наступил — он бы не чувствовал себя таким измученным, будь это не так. Шу-шу-шу. Бла-бла-бла. Знайка утыкается лбом в изгибы локтей, молча вываривает злобу. Какая глупость. Он смотрит на Незнайку снизу вверх. Тот болтает ногами, открывает-закрывает рот, цепочки в голове не выстраиваются, как ни слушай. Знайка думает — чудо, что ему удалось пережить сегодняшний день. И вчерашний, и тот что был до него, и все предыдущие. Он несостоятелен, аномален, ходячая патология мышления. Чудес не бывает, — поправляет себя Знайка. Он продолжает наблюдать, сверлит истину. Незнайка настоящий субъект стало быть, не анатомическое пособие и не функция, психиатрический индивид, надо понимать. У него всё песенки да ужимки, и отнюдь проблема была не в гуманитарном строении ума. Дурновкусие и шизофренические звоночки. Бла-бла-бла. В монолог примешивается закономерность, которая раздражает. Имя скользит от слова к слову — «Звёздочка то, Звёздочка сё.» Он видел ее лишь однажды, но мог сказать точно: у Звездочки стройная речь и приятный голос, она умная собеседница, активистка до мозга костей, и на такую, пожалуй, даже злиться не получается, но то, что Незнайка говорит о ней без умолку кажется как минимум неприятным. Знайка хмурится и обрывает на полуслове: — Если тебе уж так хочется влюбиться в звезду, то пусть это будет солнце. От него хотя бы польза есть. На секунду бла-бла-бла прекращается. «Слава богу» — думает Знайка. «Никакой эзотерики» — вторит себе. — «Это ненаучно.» Незнайка думает с дурацким лицом секунд пять и изрекает: — А разве солнце — звезда? — Знайка зажмуривается от возмущения. Незнайка изобретает астрономию — велосипед, который никогда не поедет. — Не-ет, ну какая ж это звезда, — знающе тянет он. — Звезды маленькие, а солнце вот, ну… Побольше. — И что тогда по-твоему солнце, Незнайка? — нарочито желчно интересуется Знайка, но Незнайка не замечает. — Планета? — Ну, может, и планета, — задумчиво кивает он, смотря в потолок. Качает ногой в такт словам. — Слушай, Знайка, а давай полетим на солнце, а? — он улыбается так искренне и добродушно, что хочется схватиться за голову и кричать. — Зачем тебе туда? — от бессилия Знайка не может и возразить. — Ну как, «зачем»? — возмущается Незнайка. Это ты тут дурак, мол. Он всегда так. — А вдруг там живут солнечные коротышки? Познакомимся с ними, — энтузиазменно выпаливает он, и Знайка весь жмется от иступленного негодования, абсолютно бессмысленного. — Вот сам туда и лети, раз уж так хочется, — брякает он потирая веки под очками. Незнайка обиженно фыркает и замолкает. Наконец-то. Да пусть хоть сгорит, хоть утонет, хоть под землю провалится, умрёт от голода на луне. Незнайка вообще не стоит спасения. Только вот Знайка его зачем-то всегда спасает. Они молчат долго, Незнайке никогда не надоедает обижаться. Знайке почему-то тоскливо. Какая-то грустная у него была злоба. Он что-то пишет, не задумываясь. — А ты думаешь, я в нее это?.. — вкрадчиво спрашивает Незнайка, больше не звуча ни задетым, ни грубым. Только лишь любопытным. — Влюбился, что ли? Ну, в Звездочку? — А я-то откуда знаю? — бурчит Знайка себе под нос, давя на ручку много свыше необходимого. Опять Звёздочка, фу ты. — Сам думай. За тебя никто знать не может. — Ну, может и влюбился, — спокойно выносит вердикт Незнайка и опять качет ботинком. Каким-то образом все еще блестящим. Знайка слышал, как они расстались, и теперь слова Незнайки казались ему по крайней мере абсурдными. В худшем случае — жестокими. Незнайка, наверное, и не подозревал о том, какими несчастными делал всех коротышек, которым был небезразличен. — Знайка, а ты знаешь, что такое любовь? — Знайка дёргает плечами и садит меж строчек жирную кляксу, недовольно вздыхает. Незнайка вообще редко о чем-то спрашивает, еще реже — принимает ответы к сведению, чаще — заполняет пробелы выдумками. Пробелов было очень много. — Любовь — это химия, — не задумываясь отвечает Знайка. Он знал, объяснение Незнайке не понравится. Незнайка предпочитал физику, при том прикладную. Самую что ни на есть практическую. Всего остального он не понимал и не принимал. Абдуктив. — Ну, как же химия? — недоверчиво буркает Незнайка. Разумеется. Он был удивительным скептиком для кого-то, кто вообще ничего предпочитал не знать. — Мозг вырабатывает химические соединения, и те сообщают телу, что делать и как себя чувствовать. Все мы — всего лишь химия, — сонливо объясняет Знайка, и не надеясь быть понятым. — Бе-е, так бы сразу и сказал, что не знаешь, — усмехается Незнайка, высунув язык. Он резко качает ногами и спрыгиват со стола, становится рядом и торжественно заявляет: — А я знаю! — Что знаешь? — дрема съедала мысли. Знайка больше не мог выносить эту компанию. Он поворачивается и смотрит пусто и неосознанно. С Незнайкой мир всегда становился непонятным. Каким-то чуждым. — Я знаю, что такое любовь! Я знаю, а ты не знаешь, вот так номер, — Незнайка доволен донельзя. Знайка думает, что ни у кого такого глупого не может быть таких умных глаз. Безумие. Ирреальность. Незнайка улыбается хитро и совсем не по-доброму. — Я тебе расскажу, но только это большой секрет, — заговорчески шепчет он, озираясь, и приманивает жестом. Фарс. Знайке это нисколечки не интересно, но он послушно подставляет ухо. Незнайка наклоняется близко-близко, прикрывает рот ладошкой и молчит. Слышно только, как он дышит, и никаких откровений за этим не следует. Знайка недовольно поворачивает голову и внезапно чувствует, как быстрый тёплый поцелуй клеймит щеку. Незнайка отскакивает и смеётся, а сон как рукой сметает. Знайка открывает рот, но ничего сказать не выходит. — Ну вот, Знаечка, вот и весь секрет, — горделиво поясняет Незнайка и проходит мимо, убрав руки в карманы. — Ты это, запиши себе где-нибудь, а то забудешь, — бросает он через плечо и легкими перескоками направляется к выходу. — А я спать пойду, поздно уже. И ты тоже иди, а то опять уснешь сидя. Знайка его в общем-то и не слушает. Он сидит, потирая щеку и напряжённо смотрит перед собой. Лестница скрипит совсем недолго, и наступает благоговейная тишина. Бурлят колбочки. Исчерпывающе, — думает Знайка, проводя пальцами по горячей щеке. И все-таки абсолютно бессмысленно. Знайка отрывается от своего лица, поддевает очки и трет веки. Хмуро смотрит на сплошь исписанный грязный лист и, вчитываясь, понимает, что ни слова не разобрать. Раздражённо комкает его в руках и отправляет в мусорку. Любовь — это химия, думает он, игнорируя жар на коже. Но также, по его скромному разумению, еще и несусветная чушь.