Семь шагов к тебе

      Хибари было 16, а Саваде 8, когда они впервые встретились.       Побитый другими альфами за свое низшее происхождение и сиротскую жизнь, Хибари сидел едва живой, перепачканный в крови с головы до пят, тяжело дыша. Он сидел так, прислонившись спиной к дереву и глядя в одну точку, пока в пределы обзора не попали маленькие ножки, замершие перед ним. Кое-как подняв взгляд, Кея увидел омегу, совсем мелкого, с большими карими глазами, искрящими чем-то теплым и ласковым, с любопытством смотрящими на него. Эти искристые карие глаза стали первым, что он запомнил.       — Тебе больно? — спросил малыш, взволнованно поднимая тонкие бровки. Крохотная ладошка коснулась его колена, а другая протянула ему какую-то траву.       — Молодой господин! — вслед за мальчиком рядом возникла рыжеволосая девушка, тут же схватившая ребенка за плечи и развернувшая к себе, чтобы проверить на наличие ран. — Вы целы? Не убегайте так больше! Ох, — проследив, куда ускользал все время взгляд ее господина, девушка смолкла, машинально начав изучать уже ранения незнакомого юноши.       — Я в порядке, Киоко, — заверил ее омега. — А вот он — нет.       — Да… — растерянно пробормотала та. Будучи тоже омегой, она мгновенно ощутила давление со стороны юного альфы, жаждущего сейчас больше всего тишины и покоя.       — Давай возьмем его домой?       — Да… — на автомате повторила Киоко. Тут же опомнившись: — Что?! Молодой господин, нельзя!       Но маленький омега уже ее не слушал.       — Я Тсуна! — звонко представился он, протягивая незнакомцу руку. — Ты мне нравишься! Давай дружить!       Киоко вытаращилась на Тсуну во все глаза, а Кея недовольно зыркнул на мальчишку. В тот день ему впервые в жизни сказали, что он кому-то нравится.       В дом омеги его все-таки привели. Когда маленькая ручка ухватила его за палец и потащила куда-то, Кея сам не заметил, как ноги повели его за ним.       Как оказалось, нашедший его мальчишка — Савада Тсунаеши, сын самого герцога и единственный его наследник. И надо было видеть выражение лица хозяина поместья, альфы Савады Емитсу, близкого друга императора их страны, тоже альфы, Вонголы Тимотео. Герцогиня же, омега Савада Нана, отнеслась к появлению в доме кого-то нового с теплой улыбкой и робкой радостью. Она всегда была рада знакомствам, но еще больше была рада гостям, и потому жизнь Хибари в их доме не обсуждалась: остается, и все тут.       Хибари выделили личные покои и приставили горничную, его сытно кормили и заживляли раны лучшими лекарствами и травами, и всего за какую-то неделю он окончательно оклемался. Тсунаеши бегал к нему каждый божий день, так что за это время успел ему примелькаться и стал чем-то привычным. Но в большом и богато обустроенном особняке альфе было неуютно, и потому, едва вернув себе способность передвигаться самостоятельно, на первом же совместном завтраке, куда его допустили спустя неделю, Кея поднял тему своего ухода.       — Ты хочешь уйти? — разочарованно-печально переспросил Тсунаеши.       — Да, — Кея кивнул. — Я благодарен вам за заботу и помощь, но…       — Хибари-кун, — на помощь сыну вдруг пришла Нана, — почему бы тебе не остаться жить здесь? Ты мог бы стать нашим рыцарем или даже личным рыцарем Тсуны.       Хибари глянул на женщину, чуть вскинув брови. Конечно, стать рыцарем при герцогском дворе — это почетно и уж всяк лучше, чем его жизнь скитальца без постоянного места жительства и регулярного дохода… Но герцогиня, кажется, забыла, что он — шестнадцатилетний альфа, у которого сейчас как раз тот возраст, когда вовсю бушует пубертатный период в виде скачков гормонов и такой неудобной вещи как гон, а их единственный сын — совсем незрелая омега, даже не слышавшая еще о течках. На месте герцога и герцогини он бы не стал так рисковать. Нет, он, конечно, уверен в своей выдержке, но вдруг, если что-то случится… К тому же все это кусало его гордость и заставляло вспомнить, что он — из низшего происхождения и ему здесь не место.       — Дорогая, Хибари еще слишком юн для посвящения в рыцари, — осадил супругу Емитсу. — Ему б еще подрасти годиков на шесть. Но я согласен, — завидев едва не плачущее личико сына, мужчина сдался, — ты можешь остаться здесь и начать обучаться фехтованию. Ты ведь сирота? Тебе стоит задуматься над своим будущим.       Хибари посмотрел на младшего Саваду, тут же ему широко улыбнувшегося, хотя еще секунду назад явно был готов зарыдать. И, немного подумав, согласился, искренне надеясь, что в этом самом будущем, о котором ему нужно думать, не пожалеет об этом.       Хибари было 17, а Саваде 9, когда их отношения чуточку потеплели. Начав свое обучение, Хибари стал все чаще пропадать с мечом на тренировках, но Савада не расстраивался и буквально хвостом ходил за ним. Тсуна был рядом и в дождь, и в зной, и когда Кея учился, и когда Кея отдыхал. Как если бы хотел, чтобы Хибари привык к нему поскорее. И, наверно, у него это получилось. Ведь каждый раз, когда Тсуна приходил пожелать ему приятных снов, а потом, счастливый, убегал, Хибари еще долго думал о его улыбке и искристых карих глазах, все таких же больших и ясных, как в их первую встречу.       В одну из его тренировок, когда учитель Кеи отлучился глянуть рыцарей на полигоне, Тсунаеши попросил альфу научить фехтовать и его. Кее категорично не понравилась идея давать ребенку в руки оружие, но Тсунаеши так настаивал, так упрашивал, даже слезу в ход пустил, что он все-таки сдался.       — Я покажу только один раз, — предупредил Хибари сразу, перехватывая меч удобнее и принимая нужную стойку. Савада, тут же сделав умный вид, скопировал его движение. — Нет, не так, — Хибари вздохнул и, выпрямившись, все-таки показал еще раз. Савада вновь повторил, и вновь неправильно. Кея потер переносицу, размышляя, как бы получше объяснить, или, может, стоит вообще забить на это и выставить мальчишку вон, но тот продолжал доверчиво на него смотреть и ярко-ярко улыбаться. Кея потер переносицу сильнее и, мысленно чертыхнувшись, застыл за спиной омеги. Склонившись над ним и осторожно вложив в его руки меч, альфа, все еще сжимая ладони Тсуны на рукояти своими, начал двигаться сам и двигать тело Тсуны.       — А! Понял! — после двух-трех замахов Савада, кажется, и правда понял, и Хибари с чистой совестью его отпустил. — Ты так классно объясняешь, вау! Понятнее, чем учитель. Ты мне нравишься!       На такое заявление Хибари закатил глаза и вернул меч себе.       — А теперь брысь, — велел он мелкому, махнув рукой в сторону особняка и покосившись на шагавшего к ним с полигона учителя. Тот ведь ничего не видел, правда? И он не станет его ругать?       — Доброе утро, молодой господин, — мужчина тут же поклонился пробежавшему мимо Саваде и повернулся к своему ученику. — Ну, что? Готов продолжать?       Кея кивнул, взором блуждая по затылку летевшего к махавшей из цветочного сада матери Тсунаеши и думая о том, что, быть может, стать его личным рыцарем в будущем не так уж плохо.       Кея понял, что это не так, в тот же день. Точнее, ночью, когда, после привычного пожелания приятных снов, Тсунаеши улепетнул к себе в спальню, а Хибари скрутило в спазме приближающегося гона. И все его мысли до единой были об улыбке этого мальчишки и его искристых карих глазах. Сжавшись в ком и запутавшись в одеяле, Хибари все еще думал о Саваде, когда провалился в неспокойный и полный грязи сон.       Возможно, он все же зря согласился остаться здесь.       Хибари было 18, а Саваде 10, когда сдерживаться стало невозможно. Хибари пытался. Честно. Но мысли о гребаной улыбке Савады и его глазах начали преследовать даже вне гона. Хибари думал об этом мальчишке снова и снова, будто в наваждении, и сам не понимал, что с ним творится. Зато, кажется, понимала Нана, по просьбе которой рядом с Тсуной прибавилось слуг. Особенно, когда рядом с ним Кея. Емитсу понимал тоже. Но ничего не говорил. Он просто приказал учителю Кеи увеличить парню нагрузку, чтобы тот выматывался сильнее.       И Хибари выматывался.       И не столько из-за дурацких тренировок, которых стало явно больше положенного в два раза, а сколько из-за попыток не думать о Тсуне. О его радостном личике и лучистом смехе, о его теплых руках, которыми омега так любил делать ему после долгого урока массаж. Только не думать не получалось. И, когда в один день Кея вдруг четко уловил слабый, тонкий, но такой притягательный запах омеги, а тело охватило дикое желание, он по-настоящему испугался.       Тсунаеши ведь еще совсем ребенок. Так какого черта? Какого черта он вообще ощутил в нем омегу в его столь юном возрасте?       — Хей! Кея! — счастливый голосок Тсунаеши вырвал альфу из мыслей, и, прежде чем Кея понял, что случилось, дверь с диким грохотом закрылась прямо перед лицом Савады. Удивленно моргнув, тот попытался повернуть ручку, но тщетно: Хибари заперся. — Кея, ты чего? — кулачки напористо застучали по двери, веля открыть сейчас же. — Ты больше не хочешь со мной играть?       «Не в этом дело».       Хибари хотелось. Но в данный момент куда больше ему хотелось сделать кое-что другое. То, чего делать никак нельзя.       — Я тебе надоел? — мальчик спросил это как-то расстроенно. Кея прижался спиной к двери и закрыл глаза. В груди ныло и болело. В паху — сгорало от желания.       «Нет. Совсем нет».       — Если я тебе надоел… — бормотал омега. — То прости меня… Ты мне нравишься, поэтому я хочу быть с тобой, но… Я не буду навязчивым. Я не буду надоедать тебе…       В абсолютной тишине раздались убегающие шажки по полу, и Кея сполз по двери, рукой вцепившись в рубашку в районе сердца. В голове птицей в клетке билось одно и то же: «Ты мне нравишься». Глупыш Тсунаеши снова сказал ему эти слова. Пальцы на рубашке сжались сильнее.       Почему? Почему на мгновение ему захотелось найти в этих безобидных и детских словах совсем иной смысл?       С того дня Тсунаеши и правда его не доставал. Они прекратили общаться. Савада больше не говорил с ним, не улыбался. Хибари больше не ловил любопытного взгляда карих глаз на себе. Они почти прекратили видеться. Они могли встретиться только за завтраком, обедом и ужином. Савада больше не забегал к нему по ночам, не желал приятных снов и не навещал на тренировках. Герцог и герцогиня видели, что что-то происходит, но не вмешивались. Наверно, решили, что дети сами разберутся. Вот только Хибари вместо этого лишь сильнее запутывался. Он не расстраивался. Ведь понимал: это правильно. Понимал, но все равно было больно. И ночью, лежа в кровати и пялясь в поток, он думал только о том, что так лучше для его будущего. И для будущего Тсунаеши — тоже.       Вот только лучше ли?       Хибари было 19, а Саваде 11, когда альфа понял, что любит. Желая отвлечься от начинавших сводить с ума мыслей, Хибари с головой ушел в тренировки. И сам не заметил, как развил свои навыки до предела, став заслуженно лучшим из учеников и претендентов в рыцари. Вот только мысли о Саваде, будто в издевку или в наказание за попытки забыть о нем, ночью возвращались с новой силой, перетекая порой в робкие и нежные, а порой в самые влажные и страстные сны из возможных. В ненавистные сны. Потому что, просыпаясь, Кея видел все тот же потолок и те же стены, но не видел Тсунаеши. А увидеться хотелось до безумия.       В то утро так получилось, что завтракали лишь они двое. В абсолютном молчании, в совершенной тишине. Тсунаеши сперва вовсе хотел сбежать, но, получив укоряющий взгляд беспокоящегося о его питании дворецкого, мигом вернулся. И старался есть как можно быстрее, чтобы скорее убраться отсюда.       — Тсунаеши, — Кея позвал его в тот самый момент, когда мальчик закончил с едой и поднялся. Савада замер, но глаз на него не поднял. Тех самых искристых карих глаз, которые так полюбились альфе. — Давай поговорим. Пожалуйста, — добавил он, когда омега собрался молчаливо удрать. Их глаза все же встретились. Он так давно их не видел, что теперь был готов утонуть.       — Х-хорошо…       Говорить решили на улице. В комнате кого-то из них слишком рискованно, а так вокруг достаточно свидетелей, чтобы он не… чтобы ничего не случилось.       — Как… твои дела? — почему-то это было первым, что пришло в голову. Савада нерешительно провел рукой по траве, на которой они сидели, подобравшись в тень дерева. Фоном открывался полигон, где поддерживали себя в форме рыцари дома, и по двору разносились звон мечей, треск тренировочных манекенов и сбитое дыхание.       — Нормально… А твои?       — Тоже.       Оба замолкли, ведь не знали, что говорить. Вернее, сказать-то хотелось многое, даже очень. Но с чего начать и говорить ли вообще? Как… как помириться, если они и не ссорились? Эта дурацкая ситуация…       — За тот случай с дверью… Прости, — Хибари решил, что правильнее будет начать с извинений. Ведь именно это беспокоило его больше всего. Что он оказался неверно понятым.       — Ни…ничего, — Тсуна попробовал выдавить улыбку. Пусть хоть такую, скудную, но Хибари и ей рад. Он не видел ее слишком долго, чтобы жаловаться.       — Но ты избегал меня, — они не говорили толком около года, и теперь будто разучились делать это. Слова шли туго и с большим трудом. — Ты… меня ненавидишь? Прости.       — Э? — Тсуна озадаченно моргнул. А затем вдруг подскочил к нему, заглядывая в глаза, в самую их светло-серую глубину. — Нет! Это не так! И я не избегал!       Кея чуть не выдохнул от возмущения.       — Ты не говорил со мной и убегал всякий раз, как увидишь, — напомнил он. Если это не избегание, то что тогда? Глюк из-за воздержания? Фантазия сбрендившего мозга? Что?       — Да, но только потому что мне так сказали родители!       — Зачем? — Кея мгновенно напрягся. Взрослые что-то подозревают?       — Ну, мама с папой сказали, что так тебе будет лучше… — с неохотой признался Савада. — Они сказали, тебе нужно время, и… Что нам пока лучше не видеться…       Нет, они точно что-то подозревают. Черт-черт-черт.       — Но тогда, — рука, в панике впившаяся в волосы, спешно оставила их в покое. Хибари уставился на Саваду, наконец осмыслив его слова до конца, — выходит, ты меня не…       — Да не ненавижу я тебя, дурак! — Тсунаеши надулся обиженным хорьком и расставил руки по бокам.       — Тогда… я тебе все еще нравлюсь?       Хибари тут же захлопнул челюсть и отвел взгляд. Эти слова сорвались с языка случайно, но услышать отрицательный ответ на них он не го…       — Да, — Тсунаеши все еще оскорбленно выпячивал губы и совсем-совсем не глядел на него. — Ты мне нравишься.       Сердце Кеи пропустило удар.       «Ты мне тоже».       В тот день они помирились, и все наконец-то улеглось в прежнюю колею. Когда Тсуна смущенно заглянул в дверной проем и пожелал уже такое родное «приятных снов», Кея облегченно опустился на подушку, вслушиваясь в удаляющиеся торопливые шажки и невольно улыбаясь. Теперь все наладится. Определенно. Он постарается держать себя в руках. Ради его будущего.       Хибари было 20, а Саваде 12, когда в их доме появился альфа Вонгола Занзас. Единственный сын императора, он был разбалован и груб, но к Тсунаеши относился терпимо, даже почти неплохо. Хибари вовсе не нравилось, что Емитсу и Нана увели его с собой, с таинственными улыбками поглядывая на двери гостиной, где Тсунаеши и Занзас остались одни, чтобы «узнать друг друга поближе». Такое объяснение герцога и герцогини Кее не нравилось тоже, но оспаривать действия своих господина и госпожи он не решился.       Занзас пробыл у них до вечера, и все то время, что он оставался здесь, Кея молча смотрел на них с Тсуной издалека, пока те то катались на лошадях, то практиковались в стрельбе из арбалета. Кея смотрел, как руки Занзаса ложатся поверх рук Тсуны, а их тела стоят близко-близко, когда Вонгола показывает Саваде, как держать арбалет, а тот все время улыбается, улыбается, улыбается. Хибари сжимал рубашку на груди и думал о том, что уже в следующем году он станет рыцарем и наконец сможет находиться с Савадой всегда, даже когда тот гуляет с придурком Вонголой. Теперь, закаленный долгим разрывом из-за недопонимания по вине герцогини и герцога, он обладает достаточной выдержкой, чтобы суметь оставаться рядом даже во время гона или течки. Впрочем, насчет последнего не стоит быть таким уверенным, ведь до первой течки Тсунаеши еще целых два года.       — Он тебе нравится? — спросил Хибари, когда Занзас наконец-то ушел.       — Он хороший, так что да, — Тсунаеши лучезарно улыбнулся. В груди Хибари кольнуло. — Но ты мне нравишься больше! — добавил Тсуна со смехом, тут же удирая, и Кея просто глядел ему вслед, даже не пытаясь скрыть улыбку. — Покажи мне потом, как держать арбалет, а то Занзас непонятно объясняет!       — Хорошо, — Тсуна повернулся к нему, и Кея все-таки спрятал улыбку за ореолом напускной серьезности.       Все в порядке, пока он может слышать эти слова от него. Он думал так вечером, помогая Тсунаеши прицелиться из арбалета и выстрелить. Он думал так и на следующий день, и на последующий. И в любой другой, когда Занзас к ним снова наведывался. Зачем вообще этот императорский придурок приходит к ним так часто? В любом случае пока что Хибари продолжит создавать для Савады лучшее будущее. Будущее, где человек, которому он так безрассудно отдал свое сердце, станет самым счастливым.       Хибари было 21, а Саваде 13, когда альфа наконец стал его личным рыцарем.       — Чего твой рыцарь так на меня пялится? — ухмыльнулся Вонгола, снова пришедший к ним в особняк. Он приходил сюда весь год, и Хибари это просто вымораживало, ведь теперь он был вынужден наблюдать за ухаживаниями Вонголы за его Савадой вблизи и ничего не предпринимать. Чертов сынок императора приперался к ним настолько часто, что комната уже буквально пропахла им. Как же бесит.       — Он всегда так смотрит, — хихикнул Тсуна, подняв голову на стоявшего за его спиной Кею. Тот неотрывно следил за каждым движением Занзаса.       — Ты раздражаешь, — сказал Занзас, глядя Кее прямо в глаза. — Можешь скрыться?       — Но я хочу, чтобы он… — попытался возразить Тсуна, когда его рыцарь и не подумал сдвинуться с места.       — Будешь перечить императорской семье? — процедил Вонгола, все еще сверля в альфе дыру взглядом. Хибари гневно на него зыркнул, но прекословить передумал. Савада немного растерянно глядел, как плавно закрывалась за ним дверь.       …Хибари прибежал обратно почти сразу, потому что поздно понял: это не комната пропахла насквозь Занзасом, это вонял чертов гон. И как же он себя корил за то, что осознал все, только когда услышал крик Савады. Кея не думая выбил дверь в злополучную комнату и влетел внутрь. Горло утробно зарычало, а глаза застлала пелена ярости. Тсунаеши лежал на полу под Занзасом, пытаясь оттолкнуть его пяткой, поскольку руки были крепко схвачены за запястья, но явно терпел поражение: все же Вонгола куда сильнее. Кея рывком отдернул альфу в сторону и наставил на него меч, краем глаза заметив, что Тсунаеши нырнул ему за спину.       — Ах ты чертов ублюдок, — прошипел Вонгола, едко ухмыляясь. — Ты в курсе, что наставлять оружие на члена императорской семьи — преступление?       — Плевать, — холодно вымолвил Хибари. Он был готов разорвать этого говнюка на куски. — Ты раздражаешь, — повторил он слова этого подонка. — Можешь скрыться?       — Тч, — Занзас цыкнул и, не проронив больше ни слова, покинул комнату. Хибари тут же отбросил оружие и развернулся к Саваде, опускаясь перед ним на колени. Савада дрожал. Взгляд карих глаза не искрил, он был словно погашен. И упрямо лицезрел пол.       — Все хорошо, — Кея накрыл его трясущуюся ладонь своей. Ледяная. — Все хорошо.       Тсуна уткнулся лбом ему в грудь и рвано всхлипнул. Пальцы мальчишки оцарапали пол. Кея нерешительно протянул к нему руки и, в сантиметрах от цели, остановился. А после сжал кулаки и все-таки обнял.       — Все хорошо, — повторял он шепотом снова и снова, пока Тсуна, от слез, нервов и страха, не отключился. Хибари нес Саваду в его спальню, взором то и дело возвращаясь к его бледному лицу.       — Ке…я… — забормотал Савада в полубреду его имя. — Ты мне… нравишь…ся…       Сердце альфы вновь пропустило удар.       — …Ты мне тоже.       Закрыв за собой дверь, Хибари сполз по ней на пол, закрывая глаза и дыша полной грудью. Он уже без понятия, как будет лучше для его будущего. И есть ли там хоть крохотное место для него самого.       Хибари было 22, а Саваде 14, когда у Тсуны началась первая течка. Она случилась внезапно и прямо в тот момент, когда у них в гостях был хренов Занзас. По какой-то причине этот говнюк никому не сказал об их небольшой стычке, и, наверно, это, несомненно, к лучшему. А вот течка Савады — нет. Потому что она дала понять Хибари сразу две вещи: во-первых, они чертовы истинные, а, во-вторых, сейчас не лучшее время для подобных мыслей.       Они сидели вместе с Емитсу и Наной за обеденным столом, когда внезапный сладкий запах затопил весь зал, и Кея первый среагировал из-за вдруг закружившейся головы и спешно встал между вскочившими Тсуной и Занзасом, специально лицом к последнему. Чтобы ненависть к этому ублюдку сняла желание хоть немного. Кея почти инстинктивно шагнул в сторону, зеркалом повторяя движение зарычавшего Вонголы. Спохватившись, Нана взяла сына за руку и быстро вывела из комнаты, оставляя альф разбираться без них.       — Кея, можешь идти, — бросил ему Емитсу, немигающим взглядом глядя на императорского отпрыска, у которого только что прилюдно встал на его единственного ребенка. Хибари цыкнул, но покинул зал вслед за омегами.       В коридоре было ничуть не легче. Запах Савады, усиленный течкой во сто крат, разрывал легкие и теснил штаны, но он упрямо держался. Он должен. Обязан. Ради него.       — Кея-кун, — растерянно пролепетала замершая перед ним герцогиня, только что, очевидно, пришедшая от Тсунаеши: его сладкий запах легким шлейфом тянулся за ней. — Ты как? В порядке?       — В полном, — прохрипел он. И лишь сейчас понял, что сидит на полу, обхватив голову руками. Поднявшись так быстро, что в глазах потемнело на миг, Хибари направился в свою комнату, в середине пути срываясь на бег.       Он должен держаться. Обязан.       — …Мне это не нравится, дорогой, — глубокой ночью, проходя мимо спальни хозяев в туалет, Хибари невольно выцепил обрывок диалога и машинально начал слушать. — Да и не думаю, что Тсуна будет согласен…       — Нам придется так поступить, Нана, — пытался убедить супругу герцог. — Нам придется выдать Тсуну за Занзаса. Мы не можем перечить…       Прежде чем понял, что делает, Кея ворвался в их покои.       — Не надо, — выпалил он одними губами. — Тсуна, он… Тсуна мой истинный.       — Это… — Емитсу ошарашено раскрыл рот, забыв моргать и дышать. — Это все меняет, — заявил он, наконец, отойдя от шока. Нана согласно закивала, и, если Кее не показалось, в ее глазах сверкнуло облегчение, смешанное с легкой радостью. — Тогда мы сможем обойти императорский приказ, — Емитсу, похоже, и сам был рад. — Тебе нужно поставить Тсуне метку, и Занзас от него отстанет. Меченные чужие истинные императорской семье уж точно не нужны.       — Да, так будет надежнее всего, — Нана буквально расцвела от благополучного выхода из проблемы. — Иди к нему, — женщина одобряюще улыбнулась. — Прямо сейчас.       — Только без глупостей, — хмуро добавил герцог вдогонку уже развернувшемуся к выходу рыцарю. Ноги несли его сами, так легко и тяжело одновременно, ведь он был окрылен предвкушением и в то же время разбит тем, что в самом деле может радоваться такому. Ведь разве это не принуждение? Он, конечно, хотел бы поставить Тсунаеши метку, даже очень. Но только по обоюдному согласию. И у него сейчас течка… Не посчитает ли он признание Кеи — влиянием момента возбужденного альфы? Тем более после Занзаса…       Хибари замер перед комнатой, где запах течной омеги был сильнее всего. Его комнатой. И решительно толкнул дверь.       Тсунаеши лежал на кровати, обнимая колени и тихо шмыгая носом. Плачет… Хибари осторожно опустился на край матраца, дожидаясь, пока Савада его заметит или пока глаза привыкнут к темноте. Первое случилось раньше.       — Кея? — растерянно спросил мальчик, садясь и начиная тереть глаза. — Что ты здесь…       — Ответь на вопрос, — Кея перебил его. — Я тебе еще нравлюсь?       — Что… — Савада озадаченно захлопал ресницами. — Конечно, — протянул он. — Почему спрашиваешь? Ты всегда мне нравился.       — Ты ведь понимаешь, что я альфа, а ты омега? — на всякий случай уточнил Кея. Зрение наконец стабилизировалось. Тсуна сидел перед ним и внимательно смотрел в его глаза, вникая в каждое слово. Его запах все еще будоражил тело и рассудок, но Хибари стойко противился. Нельзя. Пока нельзя. — И что я легко могу не так понять твои слова?       — Не так понять? — Тсуна выглядел окончательно запутанным. Хибари едва удержался от недовольного вздоха. Однако первым недовольство выказал именно Савада: — Да как их можно не так понять?       — То есть…       — Ты мне нравишься, — выпалил Савада, тут же вспыхнув румянцем, и его рыцарь застыл, зачем-то задержав дыхание.       — Скажи это еще раз, — чуть хрипловато попросил он, чувствуя, как что-то в груди разлилось трепетным теплом.       — Нра…вишься, — пробубнил Тсунаеши, низко опуская голову и убегая от взгляда. Кея молча коснулся его щеки, заставив все же поднять голову. И осторожно, почти невесомо коснулся горячих губ. Тсунаеши сам потянулся за продолжением. Их дыхание спуталось, как и их чувства и сердца, забившие в унисон. Титаническим усилием воли заставив себя отстраниться, чтобы не зайти дальше дозволенного, Кея прижался к его лбу своим и тихо выдохнул:       — Я люблю тебя.       Савада тут же зарделся. И прожурчал ему в губы, что любит тоже. Хибари сдвинулся, теперь упираясь носом в шею и впитывая в себя любимый запах.       — Могу я… могу я поставить метку? — от возбуждения голос сел окончательно.       — Да… — прошептал Савада, взволнованно жмурясь и начиная дрожать в его руках. И Хибари приник к загривку.              Наутро Нана и Емитсу с добрыми улыбками изучали детей, уснувших вместе, в обнимку, держась друг за друга, как за самое драгоценное сокровище. На шее Тсуны виднелся след от аккуратного укуса, который останется с ним навсегда. Как и сердце человека, сделавшего его. В будущем, года через четыре, когда Тсуна немного подрастет, он будет принадлежать Кее всецело. А пока что…       — Давай не будем им мешать, — хихикнула герцогиня в кулачок. И, нежно улыбнувшись мужу, потянула его в их комнату.       Как они и предполагали, Занзас утратил интерес к Тсунаеши при следующей же встрече. Обменявшись немыми, но весьма красноречивыми взглядами, юные альфы разошлись, а маленький омега весело смеялся, глядя вслед императорскому сыну и качая ногами в такт шагам своего любимого, приближающегося к нему. Кея смотрел в его искристые карие глаза и упивался яркой улыбкой, отныне и навсегда предназначенной лишь ему.       Хибари было 22, а Саваде 14, когда они наконец стали счастливы.