С его помощью
3 июня 2022 г. в 14:56
Когда Арсений говорит одному своему знакомому, что совершенно спонтанно решил создать свой бренд одежды, у него спрашивают: «Нахера? Импровизация надоела, решил в дизайнеры податься?». Когда Арсений говорит своему другу, что уже сделал аккаунт и планирует выпускать футболки, — ему отвечают: «Тебе реально хочется с этим запариваться?». Когда Арсений говорит Сергею о том, что думает начать выпускать свои дизайнерские майки, Сергей выспрашивает у него про дизайн и про то, есть ли у него уже идеи, и вся эта затея казалась Арсению странной ровно до того момента, как они начали это обсуждать. Всё банально и просто, — фразы из их шоу, с которым они напрямую связаны и раз уж если не из-за самого Арсения, — из-за самих «фраз» с большей вероятностью купят. Затея перестала казаться странной, а вполне реальной, а осуществимой она начала казаться сразу после того, как Арсений понял, что Сергей будет принимать во всём этом непосредственное участие: почему-то ему казалось, что это — гарант его успеха, не просто потому что ему кто-то поможет: потому что ему поможет он. Сергей обладал удивительным качеством: ради близких людей был способен даже иногда на большее, чем ради самого себя, будто сам факт того, что кто-то, кто рядом, порадуется, — стимулирует его. Он же всегда отмахивался обычным: «да мне несложно», как и в этот раз, когда сказал, что подумает, как это будет проще осуществить и «накидает идей». Арсений благодарно улыбается, почему-то даже не сомневаясь в том, что всё получится, и так и происходит. Спустя время первый дизайн, первая партия футболок, мысли о том, как лучше раскрутить, и когда Арсений говорит, что в целях эксперимента и как следствие неплохой рекламы может часть футболок развозить сам, — Сергей поддерживает. Когда Арсений предлагает как «приятный бонус» и вместе с этим для всё той же рекламы класть автографы, Сергей говорит, что это тоже интересная идея, и сидя в квартире в Питере, оба начинают над этим думать, несмотря на то что шёл второй час ночи.
— Мы на обычной бумаге?
— Ну, Арс, хочешь глянцевой купи.
— Не смешно, Серёг.
— Ну а чего ты каждый шаг у меня спрашиваешь? Твои же футболки, откуда я знаю, как ты хочешь?
Арсению хочется возмутиться, — то ли из-за того что «не спрашиваю я каждый шаг у тебя», то ли потому что «ну а разве это не очевидно?». Но выбирает он только отправиться к полкам в поисках бумаги, бурча под нос: «как хочу-как хочу». Из бумаги только белая, из ножниц только одни, из пишущих инструментов — небольшой маркер и чёрная ручка, и со всеми этими пожитками Арсений возвращается обратно, кладя всё на стол и плюхаясь с Серёжей рядом на диван, но так и продолжает прожигать взглядом бумагу, потому что как лучше — не знает, и от этого злится, упирается локтями в колени и устало проводит ладонями по лицу, протягивая почти обречённо в ладони:
— Это херня идея.
Сергей — цокает, наверняка даже глаза закатывает, чего Арсений не видит, потому что ладони всё ещё на лице, будто если он не будет видеть перед собой эти бумаги — станет легче.
— Да Арс, блять.
И после этого «Арс, блять» он всё же отрывает руки от лица, потому что слышит какое-то копошение перед собой и видит, как Сергей берёт сначала одну бумагу и принимается её зачем-то складывать. И чувствует себя на несколько секунд ребёнком, который: «мам, у меня ничего не получается», и «мама», конечно же, спешит на помощь. Но именно сейчас становится легче. Именно сейчас, очевидно, отпадают все вопросы о том, почему Арсений спрашивает у него про каждый свой шаг, — Серёжа по ощущениям всегда знает, как надо, а если не знает, — точно придумает. Так и сейчас: складывает сначала один раз, отрывая по горизонтали, складывает ещё несколько раз каждую из двух частей, проделывая с ними то же самое, и в итоге перед ними оказываются несколько оторванных, — кое-где небрежно, — квадратиков или прямоугольников. Но насчёт «небрежности» все вопросы отпадают, когда Арсению пододвигают эти бумажки и говорят:
— Рисуй по сердечку на каждом и вырезай.
— Сердечку?
— Ну а что хотят от тебя фанатки? — он чуть усмехается, беря в свою очередь следующий лист и принимаясь проворачивать с ним то же самое, что и с первым. — Сердечки. В сердечках поставишь автограф. У тебя же там пока только женские размеры?
— Ну да.
— Ну вот.
И Арсений даже не подвергает эту идею никаким сомнениям, беря в руки маркер и рисуя первое сердце, — выходит странно. Если бы Арсений не сглаживал, сказал бы, что «криво», он смотрит на это нарисованное сердце долго, едва не начиная сомневаться в себе, как в человеке, — но в своих навыках художника так точно, когда глаза косит на первое Серёжино сердце, которое тот нарисовал, закончив отрывать квадратики. Сердце красивое, ровное, а вот своё, на которое он снова переводит взгляд, поджимая губы, кажется, в подмётки не годится. На секунду хочется снова «топнуть ногой» и попросить Сергея сделать всё самостоятельно, — через мгновение Арсений понимает, что с его стороны это всё-таки было бы слишком нагло.
— Чё ты гипнотизируешь его? Оно не забьётся, рисуй следующие.
И Арсений слушается, решая свалить всё на то, что эмоциональная составляющая важнее, чем идеально ровное сердце. Технология у них одинаковая: сперва только рисуют, заполняя одну бумажку за другой, Арсений, дорисовав, принимается вырезать, понимая, что сейчас и это тоже как-то запарно, сейчас будто бы вообще всё из рук валится и идёт наперекосяк, поэтому когда ему Серёжа пододвигает нарисованные им сердечки, Арсений — глаза самые жалостливые делает и спрашивает тихим голосом:
— Вырежешь свои сам?
И знает, что Сергей согласится. Сергей соглашается. Уже только ближе к последним бумажкам вырезать, высовывая кончик языка, становится чуть проще: он, увлекаясь, берёт следующую бумажку, как он думал, из своей кучки, которая находилась очень близко к Серёжиной, но только через секунду понимает, что это сердце — слишком ровное и красивое, чтобы быть его, а уже спустя всего мгновение после этой мысли, Серёжа эту бумажку с нарисованным сердечком у него забирает, обосновывая:
— Это моё.
И кладёт её обратно в общую кучу, протягивая руку, чтобы забрать ножницы, и давая понять, что Арсений все свои уже вырезал. Он даёт ему их, после чего эту самую бумажку, которую у него забрали, хватает обратно, «гипнотизируя» как Сергей сказал, теперь её.
— Да как у тебя получается так ровно?
Сергей только усмехается, вырезая бумажку одну за другой, Арсений — кладёт этот листочек около себя, чтобы не тянуться далеко, и откидывается на спинку дивана, утыкаясь в телефон и только изредка наблюдая за стараниями того, у кого и вырезать, видимо, получается лучше.
— Чё сидишь? Автографы ставь.
Теперь очередь Арсения закатывать глаза, но с повисшим в воздухе «да, босс» начинает делать то, что ему и сказали, — расписываться на каждом сердечке.
— Сколько надо-то? Сколько у тебя там футболок в партии?
Арсений хмурится, лезет в телефон, чтобы узнать количество, и оказывается: уже хватает, вырезанных сердец достаточно, чтобы вложить с каждой футболкой этой партии, и оставшиеся нарисованные, но не вырезанные, Сергей просто комкает, как и все маленькие разбросанные перед ним бумажки, которые сразу же идёт выкидывать. Арсений — продолжает расписываться на сердечках, скрючившись в три погибели, и только проставив все автографы, замечает одну-единственную невырезанную бумажку с Серёжином сердечком, которую выхватил из его кучки, положив ближе к себе, и которую Сергей благополучно не заметил. Взяв в руку эту бумажку, Арсений смотрит на неё, чуть поджав губы, потому что ушедший на кухню Серёжа не захватил этот листок, чтобы выкинуть, и сейчас, в данную минуту Арсений понятия не имеет, что с этой бумажкой может быть связана хотя бы какая-то история.
Все бумажки с автографами и одна с невырезанным сердцем кучей оказываются брошены в ящик в ожидании своего часа, — который, к слову, так и не наступает, из-за того, что идея оказывается как-то замята, забыта, да и количество купленных футболок с каждым днём всё прибавляется, и вырезать эти сердечки вечно Арсений не готов, поэтому просто-напросто ограничивается тем, что выборочно доставляет футболки: получает и взрывные эмоции тех, к кому приезжает, и заодно рекламу, мол, есть вероятность случайной встречи. Уже спустя небольшой срок появляются и мужские размеры, которые как только начали поступать в продажу: Арсений берёт одну из получившихся, безошибочно зная Серёгин размер, и везёт эту футболку и себя самого радостного, что что-то из этого действительно выходит, к нему, зная, что тот разделит. Серёже нравится, — Арсений думает, что эта футболка — малая часть того «спасибо», которое он хочет выразить за огромную помощь во всём, и эта помощь продолжается. Совместная фотка, где Сергей в этой футболке, рекламный пост с подписями «Он сам… Лично мне её привёз и уснул», «и да, это РЕКЛАМА! реклама крутых футболок», хэштег «арсятебеотомстилзатакоекино», понятный чуть ли не им двоим, довольный Арсений и довольный этим фактом Серёжа. Постепенно это уже начинает входить в традицию, — как только появлялся новый дизайн, одну футболку Арсений всегда сразу же дарит Сергею, а тот частенько подшучивает над тем, как, мол, Арсений Сергеевич снова не побоялся раскошелиться. «Я перестал волноваться», «я перестал высыпаться», «тебя я вижу без одежды», «череп» Сергея на футболке, которую Арсений привозит ему как раз в тот день, когда тот собирает вещи для уже окончательного переезда в Москву. Именно в этот день, как будто бы чтобы разбавить некую его тоску, — всё-таки чтобы приехать к Серёже в Питере, ему нужно было около получаса на такси, а чтобы приехать теперь к нему в Москву, ему понадобится многим больше. И несмотря на его нелюбовь к излишнему драматизму, откуда-то взявшийся неприятный и абсолютно незваный скрежет на душе он замечает, но, к счастью, его получается разбавить чем-то светлым, когда после Арсовых слов:
— У меня для тебя кое-что есть.
И после того, как он показывает ему футболку, — тёплая, едва смущённая улыбка расцветает на губах Матвиенко. И это уже не просто «спасибо» и уж точно не какой-нибудь там «прощальный подарок», это просто для него. Сергей надевает футболку сразу же, и одно это действие уже говорит обо всём.
Всякого «ненужного» в питерской квартире скопилось немало, — разные бумажки, какие-то упаковки, обёртки и прочая чепуха, — так что посреди комнаты стоит не только чемодан с вещами, но и пакет с мусором, который попадается во время этого сбора вещей, с которым Арсений решает ему помочь. Одежда, какие-то книги, в которых Арсений узнаёт свои, складывает в чемодан, роясь в ящиках, через раз спрашивает «а это надо?», и после большинства ответов «нет» эта вещь летит в пакет с мусором. И тоскливо прощаться не только с Сергеем, но и с этим местом, с этой квартирой, в которой от каждого уголочка сквозит воспоминаниями, а когда, открыв один из ящиков, он натыкается на кучу сердец, — эти самые воспоминания накатывают ещё сильнее. Первая партия футболок, ночь, два мужика, вырезающие сердечки, это моё, — невырезанную Сережину среди всех остальных вырезанных Арсений видит сразу же.
— Помнишь? — он достаёт часть этих бумажек, которые, усмехнувшись, показывает Сергею.
— Помню-помню.
Он хотел бы, как Серёжа, который почти на все вещи, на все бумажки, говорит «выбрасывай», он хотел бы не привязываться к вещам, но соврёт, если скажет, что этого не делает. Этих вещей, хранящих воспоминания, у него много: какие-то записки, подарочки, которые больше ценил не за стоимость, а за смысл, и всякое прочее, — глупость, но эти маленькие вещицы были для него важны. Порой, намного важнее даже фотографий в телефоне, которые могли быть сделаны в этот момент. Теперь, — он решает это как-то неосознанно, — вся эта коллекция пополнится ещё на одну бумажку в память не только о том моменте, как Серёжа помогал ему вырезать сердечки, но и будто бы в целом об этой квартире. Поэтому он рвёт все свои с автографами, выбрасывает их в пакет, почти полностью забитый каким-то мусором, а вот одну-единственную бумажку суёт в карман джинсов и принимается за следующий ящик. «Это моё» он забирает себе. Домой уезжает, не понимая, что конкретно внутри творится. Дома его ждёт точно такая же футболка, только уже его размера, а спустя какое-то время в аккаунте с футболками появляется фотография, где Арсений с «черепом» Сергея, и подписью «даже ночью он будет рядом».
В какой-то момент приходит идея сделать футболку с черепами всей команде импровизации, и Арсений делает. Следом «ангел, я пошутил», зачёркнутое «сеня», победившая в конкурсе модель для совместной фотосессии в футболке с этим дизайном, пост в «уберитерыбу» с надписью «мы попросили его сфотографироваться в трёх любимых футболках», и на всех трёх фотографиях Арсений в футболке с «черепом» Серёжи, — потому что, очевидно, несмотря на то что такие футболки он сделал всем, эта особенной быть для него не перестаёт. Потому что лично для него. И потому что правда — его любимая. Следом — череп с Павлом, крест «служба спасения, спасите-ка Арсения», ему всё больше и больше начинают нравиться новые дизайны, новые футболки, он каждый раз традиционно привозит каждую Серёже, а потом как-то в голове возникает интересная идея, и появляется «батон шастун». И на этом цепочка из привезённых Серёже каждый раз новых футболок прерывается. И это не то чтобы злит, не то чтобы расстраивает, — удивляет, скорее. После того, как он Сергею показывает дизайн и говорит, мол, завтра привезу, — тот впервые отвечает, что не надо, обосновывая это тем, что не хочет носить на себе Шастуна, и Арсений как-то этот факт отпускает, не акцентирует на нём внимание, отмахивается, пока они буквально через три месяца не приходят на радио, где Арсений в этой же футболке с «батоном шастуном» и где Сергей почти эти же слова повторяет.
— Короче… реально, у Арса крутые футболки. У меня есть почти все футболки, которые он произвёл, кроме вот этой футболки, — он показывает на ту, что сейчас на Арсении, — На которой написано «батон шастун». Ну я не хочу носить на себе Шастуна.
— Почему Шастуна? Батон.
Сергей усмехается. И только почему-то сейчас Арсений начинает задумываться над этим конкретно, — ну а что, собственно, такого-то? И этот вопрос «что такого?» остаётся в голове до самого конца эфира на радио. До самого момента, как они оказываются наедине в комнате со своими вещами, обсуждая совсем другое. И этот вопрос Арсений вдруг решает ему задать.
— А что такого?
— Что?
— Ты серьезно не хочешь эту футболку просто из-за того, что она про Антона?
— Да чё ты докопался? Не хочу я Шаста на себе носить.
— Настолько, чтобы отказываться от того, чтобы я тебе привёз её? Это же просто футболка, я ношу на себе его, тебя, Димку, в чём проблема?
И Арсению не лишь бы без повода пристать к человеку, — ему правда интересно, потому что ну не может он дойти в своей голове до причины, потому что и правда, он-то носит, что в этом такого? И неосознанно раздражаться начинает именно потому что не понимает, что в их взаимоотношениях с Серёгой случается редко.
— Да носи ты кого хочешь на себе, ей-Богу, твои ж футболки. А нахера мне Шаста на себе носить?
— Да не Шаста, а… Господи, — он скрещивает руки на груди и устало, слегка раздражённо выдыхает, потому что из-за каких-то странных, непонятных ему предрассудков Сергей впервые не принял у него вещь, которую он сделал. И продолжает чуть более эмоционально, чем требовалось. — Раз уж на то пошло, по твоей логике у меня большинство футболок про Шаста или из-за Шаста. А «я перестал волноваться», «тебя я вижу без одежды», «ангел, я пошутил» тебя не смущает? Они ведь все из игр с ним, почему ты их тогда носил на себе? В чём вообще разница?
Несколько секунд никакой реакции, — они просто молча смотрят друг на друга. Арсений — со взглядом «объясни», Сергей, говоря глазами «пойми сам», и они будто местами поменялись, потому что обычно это Арсений — «пойми сам», Арсений в намёках, лабиринтах и подсказках, и этот факт перевёрнутой ситуации тоже, пожалуй, выбивает из колеи. Сергей так и не отвечает, не объясняет ни единым словом, — подходит к рюкзаку, начиная собираться, складывая зарядку, кепку в рюкзак, пока Арсений с красноречивым видом: ты серьёзно? выдыхает и почти с наездом говорит ему:
— Ну ты чё, обиделся что ли?
Но ему не отвечают снова, и Арсений, уже чуть подостывая, хочет спросить что-нибудь ещё, сказать что-нибудь ещё, потому что ссориться или спорить с Сергеем в корне не любил, но быстрее, чем он успевает придумать хоть что-то, попробовав зацепиться за спасательный круг из этой ситуации, Серёжа, собравшись, его опережает, встав посреди комнаты и посмотрев на Арсения.
— Арс, я не обижаюсь. Это глупо. Но ответь мне на вопрос. Эту футболку первым увидел он или я?
И Арсения то ли окатывает чем-то холодным, то ли наоборот — ошпаривает. Мысль, которую ему дали для дальнейших размышлений, словно ростком через асфальт проросла и перетянула на себя всё внимание, а ответить Арсений не может. Не только потому что ему позволили на шаг ближе оказаться к ответу на его изначальный вопрос, но и потому что оба и без того знают, каким будет ответ на этот.
— Вот в этом и есть эта твоя «разница».
И как только Серёжа начинает направляться к выходу, Арсений хочет хоть что-то сказать ему в спину, остановить и поговорить… о чём? Он не знает. Поэтому и потому что он тупо не находит в себе сил вымолвить хоть что-то, через пару секунд остаётся в этой комнате один, и только его тысячи мыслей составляют ему компанию. Ответ на вопрос «что такого?» напрашивается сам по себе, — тот факт, что он и правда эту футболку первой показал не Серёже, что произошло впервые, заставляет задуматься, но не так сильно, как реакция на это. Потому что Арсений ничего в это действие не вкладывал, ни секунды не думая о том, что этот поступок может быть ему неприятен, ведь это Серёжа. Серёжа, который не привязывается к вещам, как и Арсений не любит лишнего драматизма, не ищет смысл там, где его нет, и то, что он обратил на это внимание, принуждает мозг думать активнее о том, почему столь привычное поведение вдруг резко в какой-то ситуации поменялось. И думает об этом Арсений долго. На этот день, на следующий, когда приезжает к Серёже и видя, что между ними всё как обычно, всё нормально, а когда пытается начать разговор, чтобы хотя бы минимально разобраться и начинает с:
— Серёг, насчёт вчерашнего…
То получает:
— Проехали.
Но Арсений не «проехал». Арсений всё продолжает думать, вспоминать, анализировать день за днём, и это не мешает, между ними всё по прежнему, словно того разговора и не было, и, скорее, это в общем-то хорошо. Проходят недели, месяцы даже, появляется «всё видел», которое Сергей с охотой принимает, восстанавливая эту цепочку, несмотря на потерянное звено. Арсений спустя долгое время об этом звене всё продолжает думать, и как-то неожиданно натыкается на ответ на совершенно другой вопрос, который, оказывается, тоже возник. Точнее, вопросы. Это происходит в тот момент, когда, разбирая книжные полки в своей квартире в Питере, он натыкается на одну бумажку, которая одним своим видом отбрасывает его на несколько лет назад не только в тот день, когда они вырезали сердечки, но и в тот, когда он помогал Серёже собирать вещи. И эти вопросы сами по себе в голове возникают: почему он всё ещё думает о той ситуации с футболкой, почему он в принципе забрал это нарисованное Серёжей сердце и почему, приехав в Питер, ему частенько начинает хотеться не просто в Москву, а в Москву к нему. Эти вопросы становится основными, вырисовывая, наконец, цельную, но до сих пор абстрактную картину в его голове. За пару месяцев эта картина рисуется всё чётче, красок в ней становится всё больше, и в конце концов то, с чего всё началось, — «это моё», — оказывается тем, что продолжает помогать и спустя столько времени. Он будто возвращается на несколько лет назад, вырезая кучу сердечек, но которые получаются явно на порядок лучше, чем выходили у него тогда. Конец августа 2020 года, идея для видео и снова это моё. Снова сотни загадок в одном посте, тысячи интерпретаций, миллион смыслов, — но один-единственный человек, ради которого.
Любите ушами слушайте.
Любите глазами смотрите.
Делайте это от всего сердца.
Арсений делает, чувствуя, как впервые для него важен чей-то лайк на его посте, впервые для него так важно, чтобы до человека дошёл главный смысл этого, а дойти он может, только если Сергей вспомнит. Он приезжает к нему этим же вечером, разбавляет бесцельными разговорами и рассказами о том, как, что, где и почему, слушает всё, что говорит ему Сергей, — любит ушами слушает, — с улыбкой смотрит, подперев голову рукой, как тот суетится на кухне, — любит глазами смотрит, — и несмотря на важность этого человека и важность того, чтобы его пост поняли, ничего не просит и не требует взамен, — делает это от всего сердца. Он об этом видео практически забывает, когда они вдвоём плюхаются на диван друг около друга, включая сериал «Друзья» уже по миллионному кругу, и Сергей на середине серии как-то внезапно напоминает ему об этом сам.
— Что это значило?
— Что?
— Твой сегодняшний пост.
Арсений улыбается. Улыбается, потому что прекрасно понимает, что вопрос Сергея совершенно не значит, что он ничего не понял, как раз таки наоборот. Он акцентирует на этом внимание, он не просто «посмотрел и забыл», он спрашивает, желая узнать, что в это вложил Арсений, и сравнить с тем, что понял он. И Арсению этого вопроса достаточно.
— А ты внимательно прочитал подпись?
— Ну.
— Мысль изречённая есть ложь.
Арсений не скажет: это становится очевидно по хитрым, светящимся глазам. Арсений не скажет не только потому что иногда не любил говорить напрямую, а лишь с помощью намёков и загадок, Арсений не скажет, потому что всё уже сказал. Арсений не скажет, и этого им не требуется: они глаза вновь переводят в экран, Арсений — подвинувшись ещё чуть ближе, оплетает своими руками руку Серёжи и кладёт свою голову ему на плечо. И больше оказывается ничего не нужно.
Теперь вы знаете, где моё.
Выходит футболка «без чувств» сначала с Арсением, затем — со всеми остальными парнями, и опять же первым видит и получает футболки Сергей: с Арсением и с собой. «Это моё» становится их постоянной и очень частой фразой, которую понимают только они, — когда Серёжа случайно путает их футболки и берёт футболку Арсения, тот говорит ему: «это моё» и улыбается, не противясь, когда Сергей всё же забирает её; когда они спорят о чём-то и не разговаривают пол вечера, одного Серёжиного: «это моё», когда Арсений берёт его йогурт, хватает, чтобы всю злость и весь пыл убрать, — йогурт они выпивают напополам; когда Арсений уступает Серёже в магазине последние носки с прикольным рисунком, а потом дома всё равно изымает их перед выходом, Серёжа ему говорит: «это моё», но всё равно позволяет их надеть снова и снова. «Это моё» каждый раз как будто возвращало их в тот момент, когда они вырезали сердечки и в тот, когда впервые между ними зародилось что-то цельное, поэтому эта фраза продолжает пронизывать их отношения, идя с ними бок о бок, оказывается такой важной и понятной только для них двоих, потому что они всегда прекрасно понимают, о чём речь. Когда разговор заходит о новой футболке, и Сергей спрашивает о том, какой следующий дизайн, — Арсений задумывается, но совсем на короткий срок: до тех пор, пока в питерской квартире как-то не натыкается в миллионный раз на бумажку, которая значит слишком много, которая привнесла огромный вклад и прожила с ним долгие шесть лет. Одна-единственная бумажка с можно сказать идеально ровно нарисованным сердечком рукой Серёжи, и Арсений безошибочно знает, каким будет следующий дизайн для футболки. Не будет никаких остальных дизайнов для всей команды импровизации, впервые это не будет связано с импровизацией в принципе, — это будет только их и это будет только для него. Осуществить это оказывается несложно: он наказывает срисовать, обвести с этого же сердечка точь-в-точь, а своей рукой пишет на бумажке такое до боли знакомое — «#ЭтоМоё». Ему кажется, что даже если он потеряет память и забудет всю свою жизнь, единственная фраза, которую он вспомнит, будет эта, словно она выжжена или вырезана в мозгу. Ему кажется, что даже если у него через много-много лет будет старческий Альцгеймер, он всё равно не забудет эту фразу, которую теперь увековечит на своих футболках. Полный радости от своей придумки, он чудом какое-то время удерживается от того, чтобы не рассказать Сергею, желая, чтобы было сюрпризом, и еле как выдерживая до того момента, как до безумия важная футболка впервые оказывается в его руках. Берёт он сразу две: себе и Сергею, по дороге к нему раз двести на эту футболку смотрит, радуясь такому знакомому сердечку, в точности срисованного с того, что несколько лет назад нарисовал Сергей. Внутри — предвкушение, лёгкий трепет и надежда, что ему понравится, в чём Арсений в большей степени уверен, глаза уже горят и сияют яркими лампочками, так что сразу, как только Сергей Арсения видит на пороге квартиры, спрашивает, нахмурившись:
— Ты порядок?
Вместо ответа — Арсений с пакетом в руках хватает его за запястье и молча уводит в комнату с широченной улыбкой на губах, говорит только там:
— У меня для тебя кое-что есть.
Ровно так же, как и тогда, когда привёз ему футболку с черепком, тогда, когда помогал ему собирать вещи и забрал из той квартиры бумажку, на которой было нарисовано сердечко, красующееся сейчас на этой футболке, — удивительно, какой большой путь прошла обычная бумажка и какая большая история с ней оказалась связана.
— Закрой глаза.
— Зачем?
— Ну закрой.
Сергей, привыкший всецело ему доверять, делает это, пусть и понятия не имеет, что тот задумал. Арсений — хватает надетую на нём сейчас футболку за края и бесцеремонно стягивает её с Сергея под тихую усмешку.
— Сень, для этого тебе уже давно не обязательно просить меня закрывать глаза.
— Не открывай.
Наказывает, игнорируя и шутку, и «Сень», к чему от него уже давно привык, достаёт из сумки футболку Серёжиного размера и помогает просунуть руки в рукава, а на душе какой-то праздник от того, насколько всё это правильно и красиво.
— Ну чё там?
Арсений ловит себя на том, что уже какое-то время просто смотрит на самого дорогого для себя человека в футболке с самой дорогой для себя фразой, поэтому, очухиваясь, поворачивает Сергея к зеркалу, садясь совсем рядом на краешек дивана, смотрит в зеркало сам и шепчет:
— Открывай.
И не может смахнуть с лица довольное выражение, улыбку и две горящие звезды в глазах, устраивая ладони на его бёдрах, сглатывает, нежно проводя по ним, и любуется. Футболкой, Серёжей, его глазами и тем, что он в них видит, ими, особенностью этого момента, когда Сергей говорит:
— Это моё?
Спрашивая то ли про футболку в целом, то ли про надпись, то ещё про что, но получает ответ на все вопросы:
— Это твоё.
После которого он поворачивает мягкими движениями Серёжу к себе, приподнимает эту самую футболку и тыкается носом в то место на груди, где у Сергея сердце, оставляя мягкий поцелуй, внутри сгорая от теплоты, прикрывая глаза и шепча:
— А это — моё.
Рука Серёжи нежно зарывается в его волосы, пока он чувствует его дыхание на своей груди, чувствует, как любимый человек потирается о кожу щекой и проводит по ней чуть влажными губами, а спорить ни секунды не собирается: ведь Серёжино сердце и правда целиком и полностью его.