Все последние дни

Кадзи твёрдо обещает себе, что больше никогда не сделает этого. А потом идёт в ближайший супермаркет и покупает самое дерьмовое вино, которое когда-либо пил. А ещё – так, между прочим – железную лопату, оцинкованную лейку и семена арбуза в какой-то суперпродвинутой наноуниверсальной оболочке. Словно и без неё не было достаточно сложно. Словно трава не будет без этого расти – генетически перепрограммированная вторым ударом. Уйдёт сама в себя как океанская рыба. И в этот не самый дерьмовый вечер не в самом дерьмовом городе – Кадзи выбирается из душной квартиры на поверхность геофронта Токио-3, откупоривает вино, делает глоток и принимается копать. Сажать. Поливать. Вне дома или работы. В страхе остаться один на один с тараканами в своей голове. Читает справочник по уходу за бахчевыми культурами, пусть до этого момента даже не думал о существовании этого слова. Мерзкие до раздражения цикады поют все эти последние солнечные дни. Отражаясь один в одном заполненных водой кратерах. Током поврежденных линий электропередач. Кадзи наклоняется над землёй – блестят капли на первых ростках. Кадзи твёрдо обещает себе, что больше никогда не сделает этого. А потом припадает к креслу Рицуко и так просто – чтобы разгрузить мозги, да в шутку – разводит на флирт. Женщинам всегда приятно, когда к ним проявляют внимание. Особенно женщинам, лишившимся матери и нянькающимся с её расщеплёнными останками в трёх самых производительных вычислительных машинах. Особенно женщинам, отрабатывающим на нём все свои невысказанные отцу едкие слова. Это единственное, о чём Кадзи уверен в женщинах наверняка – поэтому они слишком много ему позволяют. Он лихо улыбается Синдзи, когда спрашивает: всё ещё горяча ли Мисато в постели. Улыбается, чтобы Синдзи понял – это подкол, шутка такая, неужели вы, 14-леткие мальчики, так не развлекаете друг друга в эти последние райские дни. Потому что Кадзи не знает, как развлекаются сытые юные мальчики, окруженные тёплыми бетонными стенами и женской заботой. Чем забивают себе мозги юные мальчики, родившиеся после второго удара, уже не знающие, каково таскать еду у военных, потому что из выбора: сдохнуть голодной смертью или сдохнуть изрешеченным пулями. Даже не ангелов. Даже не ангелов – злых, непонятных для Кадзи людей. На самом деле Синдзи тоже слишком много ему позволяет. Он лежит рядом с Кадзи и слушает запись на плеере. Он знает, что такое близость между мужчинами. Он не боится повернуться спиной. Но боится показать слезы. И Кадзи всё ещё хочется назвать его размазнёй и холёным юным мальчиком из Токио-3, но у размазни отец вшил себе в правую ладонь Адама, а мать защищает его тело АТ-полем каждый бой. И вопит. Вопит от собственного безумия. Кадзи поливает на поверхности геофронта арбузы, слушает этот вопль и думает: если бы Евангелионы умели плакать, ему бы не пришлось даже прикасаться к лейке. Пока NERV сражается с ангелами – прикрыв собственную беспомощность в руках ООН фиговым листом – с миром всё в порядке. Пока от монолитов SEELE слышен только звук – три глаза обращены в себя, четыре – наружу – с миром всё в порядке. Кадзи твёрдо обещает себе, что больше никогда не сделает этого. А потом оставляет на автоответчике Мисато очередное сообщение, которым она будет истязать себя до конца жизни. Вот они, непонятные ему женщины. Найдут подвох даже в капсуле, специально забытой на столике возле разорванной пачки из-под презерватива. Какое счастье, что информаторы не столь дотошны как ты. Если увидимся вновь, обязательно скажу тебе затёртые временем свои сентиментальные слова, Мисато. А потом успокаивает Синдзи, что он плачет из-за боли. Вот они, непонятные ему глупые юные мальчики, пытающиеся заслужить одобрение отца. Боль учит нас доброте, а доброта – это не слабость. Ведь у тебя очень добрая мать в суперпродвинутой наноуниверсальной оболочке, словно и без неё всё не достаточно сложно. И очень слабый отец, держащий в руках безопасность злого человеческого рода. Таковы эти последние солнечные дни, Синдзи. А потом в последний раз приходит к своим грядкам с бутылкой дерьмового вина, откупоривает, делает глоток и берётся за лейку. Мерзкие до раздражения цикады молчат все эти последние мрачные дни. Отражаясь один в одном заполненных водой кратерах. Током поверженных угасших ангелов. Кадзи наклоняется над землёй – блестит алая плоть разбитого арбуза – без сомнения богатого всей периодической таблицей, утверждает справочник, настоящий первичный бульон – и видит красную гладь океана. Вот так должно выглядеть идеальное человечество, слившееся воедино слой за слоем. Оставшееся остывать догорающим солнцем. Вот так он ставит на сценарий SEELE в эти последние дни, чтобы понять Мисато-Синдзи-себя. И больше не быть один на один с тараканами в своей голове. Рёдзи Кадзи лихо улыбается смерти – даже она, непонятная ему, прошивает сквозным. Только со второй попытки.