Красные щёки

Соичи Тацуми всегда был человеком, которого легко смутить. Смущенность свою он, конечно, не показывал открыто, а скрывал за градом колких слов и твёрдых кулаков, но на душе от этого, честно говоря, легче не становилось. Потому-то, когда один небезызвестный пере-кохай-недо-любовник решил, что называть друг друга по имени — это прекрасная идея, Соичи начал яростно отнекиваться. Нет. Нет, нет и нет, он этого пережить без потерь для нервной системы не сможет. Не то чтобы Моринагу когда-то останавливал отрицательный ответ… Ситуацию усугубляла и реакция этого самого Моринаги (Тецухиро, он просил называть его Тецухиро) на смущение своего семпая. Его забавила и краснота на щеках (будем честны — по всему лицу и даже ниже) и, почему-то, удары по печени (что ж, у всех свои кинки, что поделать). А Соичи от того только смущался всё сильнее и лишь надеялся, что вскоре его любвеобильному кохаю надоест эта новая затея. Идею с именами Моринага не бросил ни через неделю, ни через месяц, ни через два. И казалось бы, что раз за разом Соичи должен был смущаться всё меньше и меньше, но нет же — уровень смущения не падал ни на градус, а иногда казалось, что даже возрастал. И эта телесная, физическая реакция волновала Соичи не меньше, чем вся ситуация в целом. Просто, понимаете… ничто и никогда не смущало его так сильно и так долго. Тацуми перечитал не одну статью, не одну книгу на данную тему, провёл глубокий научный (!) анализ всего с ним происходящего, пока не понял наконец, что не смущение это вовсе было, а… возбуждение (ну, с примесью смущения, конечно же, куда без этого, но мысль-то вы уловили, да? — У Соичи Тацуми, человека науки, благородного сына, заботливого брата, да и в целом не такого уж плохого человека, встаёт на его же собственное имя, звучащее из уст его же собственного кохая. Какой же стыд. Срам. Позор!). Поняв свою участь, Соичи взгрустнул. Кохая своего он… конечно же любил, что уж тут таить уже, столько времени спустя. Но любовь свою Соичи не умел выражать открыто, и сама мысль о том, что Моринага (Тецухиро!) обо всём догадается, пугала ужасно. Ну а как это может не пугать — тогда ведь ничего уже не остановит его кохая от ехидных словечек и едких замечаний. Соичи бы такого, опять же, не пережил бы. Только не от него. А потом, когда Моринага озвучил эту мысль сам, у Тацуми сердце замерло и голове так жарко стало, что дышать было сложно. — Ты что такое говоришь?! — возмутился он по привычке, прекрасно осознавая, что отнекиваться поздно. — Не выдавай желаемое за правду. — Но Соичи-сан, — сердце вновь забилось, да так, что лучше бы не билось вовсе. — Это же очевидно. — Да что тебе там очевидно? Напридумывал себе опять всякого… — с каждым словом говорить получалось всё хуже и под конец Тацуми еле двигал губами. Он запахнул рубашку, уже заботливо раскрытую не сидящим без дела кохаем, и отодвинулся, выстроив преграду из холодного неодобрения. — С… — Моринага запнулся, не зная, видимо, как продолжить, но решил выбрать безопасный вариант: — Семпай? Что в этом такого? Почему вы так реагируете? Соичи посмотрел на него взглядом загнанного кролика и преданного любимой хозяйкой щенка. И губы сжал так сильно, как не сжимал в его присутствии уже долгое время. Мол, а что тут непонятного-то, дубина? — Я не хочу, — процедил он сквозь зубы, свешивая ноги на пол и упрямо не смотря в лицо. — Чего? Чего вы не хотите? — Тецухиро потянулся было взять его за руку, чтобы притянуть поближе, но Соичи вывернулся из его пальцев и отодвинулся ещё дальше, хоть это и казалось невозможным на этом небольшом диване. Тацуму почесал сперва шею, потом голову, затем начал мять пальцы рук. Не знал, что ответить, не знал, как это сказать. Он по-сути-то и не был против, чтобы Моринага звал его по имени — в его окружении была куча людей, которые звали его так. Но что-то в самой ситуации казалось таким неловким и будто делающим его уязвимым (а последнее, что он хотел — это быть уязвимым), что открываться не хотелось. Да ещё и смущение это, которое оказалось не смущением даже… — Чтобы всё было так, — выдал он в конце-концов что-то, бессильно бросая руки на колени. — Просто зови меня Семпаем, как раньше. — Вы боитесь этого? Того, что чувствуете? — Тецухиро попытался заглянуть в глаза, но безуспешно — Соичи смотрел куда угодно, но не на него, сидел всё так же поодаль и, согнувшись, казался каким-то маленьким и хрупким. — Не говори ерунды, ничего я не боюсь. Моринага смотрел на него и не знал, что думать. Семпай, его Семпай, казался сейчас таким далёким и чужим, будто их разделяла не пара сантиметров, будто нескольких лет их недо-отношений не существовало. В груди что-то сжалось неприятно и обожгло обидой. Никогда, никогда Моринага не думал, что вот так вот, отчуждением и холодным молчанием закончится приятно начатый вечер. Не то он предвкушал, ощущая на губах ответные поцелуи. — Тогда что происходит, Семпай? Почему вы ведёте себя так?! Это обижает, знаете ли?! Я недостаточно хорош, чтобы звать вас по имени? Я недостаточно хорош, чтобы возбуждать вас? Для чего ещё я недостаточно хорош? Для того, чтобы жить с вами? Целовать вас? Любить вас? — На последней фразе Тецухиро запнулся, задыхаясь, и, набрав воздуха, закончил, уже не так яростно. — Я недостаточно хорош для этого? — Ты! — в порыве эмоций Соичи развернулся в его сторону, а потом и вовсе вскочил на ноги. — Не в этом дело! — А в чём тогда?! — Моринага тоже поднялся на ноги, не зная, что делать с той злостью и обидой, что иголками билась во всём теле. — Что не так?! — Просто… Соичи замолчал, отвёл взгляд и глубоко вздохнул, стараясь успокоится. В попытке отвлечься он стал застёгивать пуговицы на рубашке, но пальцы не слушались и ничего не выходило. В раздражении он дёрнул за полы рубашки, а потом просто запахнул её, как было. Поднял глаза, понимая, что молчать дальше — слишком уж гиблая идея, учитывая склонность Тецухиро к придумываю невероятных сюжетов и нахождению бредовых объяснений его, Соичи, действиям. — Что «просто», Семпай? — он смотрел на него, будто боясь услышать ответ, и Тацуми подумал, что как же это всё тупо и нелепо. — Мне стыдно, — ответил он наконец, усилием воли выдавив из себя эти слова. — Мне стыдно оттого, как ты отреагируешь на это. Мне… мне неприятно, ясно? Я знаю, что ты будешь подшучивать и специально чаще говорить это, чтобы увидеть, как я отреагирую. Я знаю, что для тебя это будет развлечением и ты получишь от этого невероятное удовольствие. И я знаю, что ты не остановишься, как бы я тебя не просил. Но для меня, — Соичи вздохнул опять и посмотрел в сторону, заправил волосы за ухо. — Мне некомфортно, понятно? Моринага стоял напротив, тупо хлопая глазами, а в голове у него шестерёнки крутились, да так быстро, что того и гляди Соичи услышит и ещё поддаст, чтоб неповадно было. Собравшись с мыслями, он вскинул руку вперёд, но передумал, поднёс её к лицу, рвано вытер губы и сказал наконец: — Нет. — Что нет? — Я бы не смеялся над вами. Нет… Почему… почему вы вообще решили, что я буду смеяться? — Потому что это то, что ты всегда делаешь! — Но я никогда не смеюсь над вами! Откуда вы это взяли?! Да, бывает, я реагирую чересчур сильно или пытаюсь смутить вас, но я никогда, никогда не смеялся над вами! Соичи стоял напротив, наблюдая, как это дурачьё в негодовании вскидывает руки и запинается, пытаясь подобрать слова и высказать как сильно он, Моринага, возмущён, что его любимый Семпай может так о нём думать. Во время этой душещипательной тирады Тацуми осознал одну очень странную, но приятную вещь — пальцы больше не дрожат от волнения и в груди ничего тревожно не скребётся. С души будто камень упал, и стало легко и спокойно, давно так уже не было. Всё-таки... Всё таки он любит его. — А как же караоке? — спросил Соичи ради веселья, ну и чтобы остановить уже этот нескончаемый поток мыслей. — Что караоке? — Моринаге потребовалось время и такие огромные усилия, чтобы понять, что ему задают вопрос, что на осознание этого вопроса сил уже не хватило. — Ты смеялся над тем видео из караоке. — Я! — Тецухиро хотел было возмутиться и сказать, что нет, мол, не было такого, что за вздор, но, вспомнив видео, не сдержаться и хохотнул, тут же спрятав смешок в ладони. — Это не считается! — Затянул он, не в силах сдержать улыбки. — И это совсем другое! — Как это другое, если то же самое! Меня это задело! И что-то в этой перебранке стало казаться таким тёплым и родным, что Моринаге захотелось обнять своего Семпая крепко-крепко и никуда не отпускать. Желания свои Тецухиро любил воплощать в реальность, а потому шагнул вперёд и притянул-таки любимого за плечи, прижал к груди. Соичи и не думал сопротивляться, пряча улыбку, уткнувшись в чужое плечо и, постояв так пару мгновений, тоже обнял Моринагу, опуская руки по пояснице. — Я не могу приказать вам, но хочу попросить, — начал Тецухиро так нежно, как только мог, — не стесняйтесь меня больше. Я не считаю вас или ваши чувства смешными, и над таким я никогда бы не стал смеяться. Я… я признаю, что люблю поддевать и смущать вас, но только потому, что считаю это милым! И… вы сами говорили, что просто ударите меня, если вам что-то не понравится, так что… — Ой, да помолчи ты уже, — Соичи потёрся лбом о чужую рубашку, пряча глаза, а потому не желая отрываться. — Я понял. — Точно поняли? — Точно понял! Ещё мгновенье тишины и: — Может продолжим? У вас и рубашка как раз растёгну… Удар.

***

— Я разрешаю, — Тацуми сладко потянулся, лёжа в кровати. Он был нагим под тонким одеялом, а Моринага, не намного более одетый, сидел рядом, чуть повыше, оперевшись спиной на подушки и откинув голову к стене. — Вы о чём? — Можешь звать меня по имени. Иногда. — Что-о?! Правда?! — Моринага вскочил и сел иначе, лицом к нему, к раздражению Тацуми сотрясся тем самым всю кровать и стягивая одеяло вбок. — Спасибо, Семпай! То есть… Соичи-сан! — Я сказал иногда! И только когда мы наедине! И только когда это не будет меня отвлекать! — Ты имеешь в виду те моменты, когда мы занимаемся секс..? Удар.