Им нечего скрывать

Им нечего скрывать. Один из них смотрит жадно на еду. Подсчёты ведутся в голове. Он боится, что что-нибудь пропустит или не учтёт. Масло, овощи, кунжут, орехи, сыр фета и т.д. Выходит больше, чем он рассчитывал. Помимо этого жирного салата, на столе стоит запечённая куриная грудка и какой-то гарнир. Он не стал разглядывать последнее, потому что понимал, что не будет это есть. Только ужин обходится в семьсот килокалорий. Другой снимает худи, оголяя руки. На них красуются свежие порезы, неаккуратные шрамы, потемнения от неглубоких порезов, белые полосы. Он встаёт со стула, отодвигаясь, и идёт к раковине. Ноги оголены. На них тоже несколько шрамов. Больше всего свежих порезов, которые никак не обработаны. Он садится обратно, закидывая ногу на ногу, но тут же округляет глаза, потому что задел свежие порезы. Всё-таки, ему стоит их обработать и перевязать. —Снова не будешь есть? — спрашивает он, смотря на младшего. —Здесь только ужин на семьсот килокалорий. Я не могу себе это позволить, — отвечает он, сбрасывая салат обратно в общую тарелку. Рядом с нетронутыми приборами стоит бокал воды. Парень немного отпивает. —Как знаешь, — отвечает старший, ковыряя вилкой листья салата. —Но не затягивай с этим. Блевать же легче, так? —На пальцах шрамы, — отвечает он, показывая два пальца, на костяшках которых красуются ещё не зажившие шрамы. —Ладно, делай, что хочешь. Какая диета на этот раз? —Я не следую диете, — отвечает парень, отодвигаясь. Ему неприятно, что обсуждают только его состояние и отношение к еде. —Почему скривился, когда сел за стол? Теперь счёт один-один. Старший посмотрел на парня, усмехаясь, накалывая на вилку помидор. —Порезы задел. Нужно их обработать. —Так и подумал, — ответил он, беря в руки бокал. Желудок неприятно ноет, потому что снова всего лишь вода. Парень отпивает медленно, делает самые маленькие глоточки, чтобы хоть как-то растянуть удовольствие. —Недавно купил новое лезвие себе. Намного лучше прошлого, — говорит парень, подходя к столешнице. Он ставит тарелку в раковину, заливая её водой. —Когда бросишь это занятие? —спрашивает младший, смотря на спину старшего. Когда не получает ответа через тридцать секунд, он отводит взгляд, стыдливо смотря в свою тарелку. —А ты когда? — спрашивает парень, поворачиваясь всем телом. Он облокачивается на столешницу, скрестив руки. —Не вижу никаких изменений с твоей стороны. Когда ты мне обещал обратиться за помощью к специалистам, м? —Ты обещал мне больше, чем я тебе, —отвечает он, вставая со стула. Настроения совсем нет, усталость берёт вверх, а глаза закрываются. Он облокачивается на стол, упираясь руками на столешницу. Перед глазами плывёт. Он поднимает взгляд на парня, пытаясь сосредоточиться. —Тошно на тебя такого смотреть, —отвечает старший, разворачиваясь, и уходит в комнату, громко хлопнув дверью. Он садится на стул, переводит дыхание, закрывая глаза. Руки спускаются на бёдра, немного сжимая их. В голове вертятся тысячи мыслей об этом разговоре. Ему страшно за парня. Страшно, что в один момент, он будет не резать поперёк. Страшно, что в следующий раз увидит лужу крови, а не просто кровавые салфетки в мусорном ведре. Страшно, что не соберёт в следующий раз раскиданные лезвия на полу в ванной. Тревожно, видя, как порезы стали появляться не только на руках. Они появляются везде: на спине, на шее, на рёбрах, на бёдрах, на ключицах. Он боится, что в один момент, поднимая его футболку, целуя грудь и проводя рукой вниз, обнаружит порезы на каждом участке тела. Он встаёт со стула, направляясь в комнату. Немного приоткрыв дверь, он проходит внутрь, закрывая за собой. Парень лежит на кровати, расположив руки на груди, и смотрит куда-то в потолок. —О чём думаешь, милый? — спрашивает он, проходя на свою половину кровати. Он аккуратно, стараясь не тревожить, опускается на кровать, накрываясь одеялом. —Думаю о том, как соберу твои вещи и отправлю тебя в больницу, — парень переворачивается набок, переводя взгляд на него. —Когда это прекратится? —А когда ты перестанешь резать себя? — спрашивает он, привставая. —Я переживаю за тебя, поэтому и срываюсь. Ты же помнишь, я месяц был чист. —Двадцать дней и двенадцать часов—это не месяц, — произносит он, переводя взгляд. —И не надо меня сюда приплетать. Ты делаешь это намеренно. Ты даже не хочешь, чтобы тебе помогли, — последнее слово он шепчет, пытаясь скрыть своё волнение. Парень берёт его за руку, кладя себе на грудь. Даже через футболку он чувствует несколько шрамов. —Хочу. Очень сильно хочу. Но я привык всё делать сам, как и ты, — отвечает он, смотря на него. В темноте совсем не понятно, что именно испытывает парень; что показывает его лицо, какие эмоции. —Я тебе говорил, что мне так нужно. А тебя шрамы не украшают. —Тебя худоба тоже не красит. Ты постоянно спишь, ходишь, считаешь, избавляешься, принимаешь какие-то таблетки, — перечисляет парень, загибая пальцы. Если бы хватило смелости и времени, то он бы смог загнуть десять по три раза точно, но парня вовлекают в поцелуй. Получилось смазано, совсем неуместно, но в какой-то степени жадно. Привкус горечи затмевает всё. Неприятно. Парень кладёт свою руку на волосы младшего, немного оттягивая, тем самым отстраняется. —Мы же справимся с этим? —спрашивает он, кладя свою руку на запястье старшего, проводя рукой по порезам и шрамам. —Конечно справимся, —отвечает парень, проводя рукой по его выступающим рёбрам. Им нечего стесняться, поэтому они справятся с этим вместе.