Когда мама покупала каждый четверг новые комиксы у мистера Руда в магазинчике на девятом углу.
Когда Нил возвращался из очередных командировок с новой кружкой для маминой коллекции.
Когда Билли планировал поступать в Калифорнийский университет.
Это было так давно, что почти забылось, как пара баксов в старой осенней куртке, что висит в чулане, покрывшись многолетним слоем пыли. — Макс, твою мать, когда ты уже научишься стучаться? — почти крича, вымолвил Билли, когда названная сестрица ворвалась в его комнату, словно огненная фурия, сметая всё на своём пути, — А если бы я дрочил? — Поверь, Билли-бой, меня это мало волнует, — ответила куда-то спешившая фурия. — Куда намылилась на ночь глядя? — Харгроув чуть поднялся на спинку плетёной кровати. — По-моему, вопрос с контролем мы уже давно решили? Не возникай, Билли-бой, лучше помоги мне, — рыжеволосая повернулась спиной к нему, тем самым показывая незастёгнутый замок на алом бельевом платье, до которого она не могла дотянуться самостоятельно. — Во-первых, хватит уже меня так называть. Во-вторых, куда намылилась при таком параде? — он подорвался с кровати и подошёл вплотную к полуоголённой фарфорово-бархатной спине Макс. — Тебя не ебёт, — сухо процедила Макс, почти вжавшись в стену, ожидая, когда собачка окажется на верхушке молнии. Она бы и дождалась, если бы не её острый язык и рука Билли, оказавшаяся на её горле. — Меня ещё как ебёт, — он медленно прижимал её к себе, тяжело дыша в шею, наслаждаясь ароматом пряной вишни на её ключицах. — Это же так легко сказать: «Билли, я буду с этим в таком-то месте». Чтобы я не изводил себя всю ночь мыслями о том, что тебя уже везут в багажнике на органы в ебучую Мексику. Это блять так просто, чёрствая стерва. — Если я чёрствая стерва, то ты самый великодушный человек в мире, — тяжело дыша, съязвив, ответила Макс. — Отпусти меня, я опоздаю. — Не хочешь попросить вежливее? — Когда я в прошлый раз просила вежливее, соседи вызывали копов, потому что подумали, что ты меня избиваешь, — на её лице явно появилась самодовольная ликующая ухмылка. Она знала его слабые места, эрогенные зоны, страхи. Знала поимённо каждого скелета в его шкафу, знала всех чертей, что танцуют в его глазах. И предугадывала каждое его действие, движение, слово. Она была им, его копией, без остатка отдавая себя каждый раз этому больному мудаку, что души в ней не чает. Мудаку, что готов свернуть шею каждому, кто окажется у него на пути до его единственной жемчужины хоукинса. Его жемчужины. Макс — послушная девочка. Ей не нужно повторять дважды — чаще всего, ей вообще не нужно ничего говорить. — Потрудись мне объяснить, куда ты пропала вчера ночью? Куда собираешься сейчас? Фурия всë ловит на лету, считывая настроения Билли по мельчайшим признакам. И нет ничего хорошего в том, когда Харгроув готов убить любого, у кого есть яйца, только чтобы найти того, с кем она провела вчерашнюю ночь. — Знаешь, Билли-бой, это было самое длинное твоё предложение с тех пор, как мы сюда переехали, — она спокойно обхватывает своими белоснежными худенькими пальцами ладонь «душителя», так же медленно выворачиваясь из металлических «объятий» названного брата. Неожиданно Макс становится вплотную с ним, целуя в шею. Больная. Они оба больные. А он скалится, на лице видна лёгкая ухмылка, глаза бегают. Билли смотрит на неё сверху вниз: бретели платья спущены, ключицы в маленьких ссадинах, красные губы. Прислонившись к стене, держится за неё руками, чтобы не рухнуть вниз от возбуждения. Для полной картины Макс не хватает только таблички «Частная собственность Билли Харгроува» на груди. Но она не нужна — Билли и так знает, что его ударит током. — Билли-бой, — она дышит тяжело, растягивает губы в блядскую улыбку, — расслабься. Макс знала, что обычно делают плохие мальчики с хорошими девочками. Только вот Макс — кто угодно, но не хорошая девочка, а Билли — далеко не плохой мальчик. Они оба просто больные люди. Оба заключённые той тёмной стороны одной медали. Жаль, что светлой не существовало. Была только угольно-чёрная, что перемалывала их жизни, выворачивала им крылья до боли, до адской горячки и красных языков пламени на их глазах. Вот только кто-то их показывал, а кто-то прятал за синяками и ссадинами. Даже несмотря на то, что все те, якобы, резко положительные, резко отрицательные — не важно какие — мальчики её абсолютно не волновали. Максин Мэйфилд волновал только один — Билли Харгроув. Тот самый любимец мамочек, юных шлюшек, хороших, плохих — не важно каких — девочек. Ему всё равно было плевать на них, потому что они, какими бы не были похожими, не его рыжеволосая засранка Макс. И если честно, Макс свалила бы из этого тухлого городишки при первой же подвернувшейся возможности. Она бы не смогла. Без своего Билли. Сныкала бы чемодан, багажник — куда угодно, но только с ним. Тем самым вечером ей никуда было не надо, но Билли так об этом и не узнает. Он будет докуривать свои ментоловые сигареты, пялясь на полуголую веснушчатую Макс, которая то и дело шныряет по кухне в попытках приготовить очередной шедевр кулинарии. Больной больному ровня.