time in a bottle

Ты там, Бог? Это я. Тот, кто вылупился из яйца. — А ты всегда приходишь — так? Я смотрел на него, и Он странно — он знал, он знал, он знал — мне улыбался. Его спокойное и уставшее лицо тогда было еле различимо во тьме. Признаться, было тогда ощущение, что Он смотрит сквозь меня. И я молчал-молчал-молчал. — Чаю? Успокаивающий. С ромашкой. Я поежился, дернул плечами и скинул секундное наваждение. На зубах моих тогда все еще хрустела василискова скорлупка. Тогда я еще н е з н а л. Все тогда казалось мне суетным и мелким, все слова тогда казались мне глупыми. Но раньше, чем я успел сжать в глотке невпопад выпорхнувшие слова, я сказал: — А давай играть! Ты ночью будешь от меня прятаться, а я буду ловить тебя. И Он ответил мне, воскликнув и забывшись: — Ну что ты за глупости говоришь! Я так долго ждал тебя. Мне так много нужно у тебя спросить, а ты предлагаешь мне какие-то глупости. — Тогда давай нарисуем дверь и будем гулять по Лесу! Пока Он не опомнился, я схватил с Его рабочего стола карандаш и нарисовал на белых стенах дверь. Комната Его моментально наполнилась молочно-белым лунным светом — я никогда не видел такого; мир мой обычно слегка в сладковатом тумане от дурманной травы. Теперь я ясно увидел Его ясные и немного воспаленные из-за недосыпа глаза, а бледное Его лицо казалось еще бледнее. Мне хотелось спросить — все в порядке? Хотелось спросить — расскажи мне, что тебя тревожит? Хотелось спросить — г о т о в ли ты? Но вместо этого я встал на пороге нашей реально-нереальной двери и протянул Ему руку. — Идем! Я хочу сказать — это не в моих правилах. Хочу сказать — обычно я их не касаюсь. Хочу сказать — это как когда ты трахаешься с кем-то просто потому, что можешь, ты никогда не целуешь в губы. — Скажи, ты ведь все знаешь? — Знаю. — Кто еще?.. — У меня здесь много друзей! У тебя — тоже. Я знал, что тогда Он имел в виду кое-кого к о н к р е т н о г о. И я подал Ему руку, и скрипнул половицами под нашими ступнями Лес. Я вел его по мягкому, чуть влажному мху, крепко держал за теплую руку, и каждый шаг мой разбрызгивал серебристые лужи после недавно прошедшего дождя. Я молчал, и Он — тоже. Молчал. Я думал над ответом на вопрос, а он — слушал стрекот кузнечиков и шепот ночного ветра. Наверное, я бы хотел знать, какие сказки он Ему рассказывает. Я увел Его вглубь, где под голыми нашими ступнями влажно хлюпают панцири улиток, где холодная от росы трава обнимет наши щиколотки, лизнет кисти рук. — Смотри! Я не знал, как ответить Ему на вопрос. Не потому, что не хотел. Потому, что не мог. — Там живет большой зверь. Его привязали к огромному дереву, чтобы он не съел дракона! Знаешь, я думаю, зря. Он хороший, правда, и хочет просто найти свое место. Мы с ним провели много времени в… одном месте. Он всегда смеется и придумывает разные штуки! А еще очень здорово поет свои звериные песни на полную луну. Я захожу иногда к нему в гости, когда мне грустно… А там — там живет очень злобный и пакостный, но очень несчастный ёжик! К нему я тоже иногда захожу в гости, чтобы научить его видеть в других не только угрозу, но он почему-то всегда на меня огрызается и гонит прочь. Знаешь, когда я ухожу, он иногда плачет. Я порой оставляю ему у норки маленькие подарки: перышки, ракушки, рыбные чешуйки, и он радуется, хоть и изображает, что очень недоволен, что ему опять принесли мусор! А чуть подальше живет очень грустная девочка. Она почему-то постоянно сидит у берега озера и печально оглядывается по сторонам, будто кого-то ждет. Мы с ней очень дружим, знаешь, но я стараюсь приходить к ней пореже. Иногда я раскидываю для нее на небе радугу и радуюсь, когда издалека наблюдаю ее улыбку. Там, где солнце съедает огромный крокодил, где оканчивается мир, мы идем с Ним по усыпанному цветами полю, и длинная-длинная-длинная — как сама Ночь, такая же Самая Длинная — расходится звездным шлейфом вслед за нами, волочится устало по следам наших босых ног. Он шел очень-очень тихо, будто плыл, едва касаясь влажными ступнями почвы. — …Недавно я зашел к старым знакомым. Знаешь, они всегда вдвоем были против всего мира. Это потому, что в них двоих помещался целый мир. Они, наверное, даже сами были друг для другом всем миром. Мне всегда немного грустно, когда случается т а к. Я смотрел на Него и что-то лопалось глубоко внутри с противным и склизким звуком, когда я видел, как светятся в сиянии восходящего солнца его пепельные волосы. Изредка каркали одинокие вороны. — Они, наверное, были богами друг для друга. Знаешь, иногда ночами можно услышать, как кричит от боли и разлуки душа, и каждый раз мне самому становится очень-очень грустно, и я прихожу к мудрому дракону, чтобы он унял мою тоску еще раз. А еще я оставил одной кошке подсказку, как сделать так, чтобы однажды мы все-все-все встретились вновь и собрали сквозь камни наши сказки. Мы остановились там, где кончается мир и ноги лижет теплая молочно-белая вода. Там, где сладкий туман обнимет его плечи. Мы остановились, и тогда Он тихо так и по-детски улыбнулся мне, коснулся моей головы теплой ладонью, сделал шаг. И пропал. И только тень долго тянулась вслед за ним. И каркали вороны.