У бабочки всего лишь день, Последний день, чтобы влюбиться и умереть.
***
И эта сладкая свобода, А больше ничего не надо!
— Ну и как вы? Не скучаете? — Белла ехидно улыбнулась поверх чашки чая. Она сидела в кресле напротив Нарциссы, полная её противоположность. Затянутая в тугой корсет, она сжимала чашку так крепко, что, казалось, ещё чуть-чуть, и она расколется. Белла вытянула ноги вперед, касаясь кончиками высоких сапог изящных туфель Нарциссы. Нарцисса посмотрела вниз. Там, во дворе, Люциус объезжал нового, только вчера купленного коня. Длинные волосы были стянуты у шеи широкой атласной лентой. Под лошадиными копытами перекатывалась щебенка. — Ты не представляешь, как мне тебя жаль. Быть беременной — это такая морока. Мать страшно толстела и передвигалась, как эта клуша Молли Уизли. Помнишь, она училась на год младше тебя? Ох, сестра. Как тебя угораздило? Ничего, через четыре месяца всё пройдёт — и ты снова станешь такой же, как прежде. Обратись к матери, если будут какие-то проблемы. Разглагольствования Беллы ужасно раздражали. Неужели так сложно было поверить, что она хотела этого ребёнка? Что Люциус его хотел? Единственное, что огорчало — Люциус больше не придёт к ней в спальню. Сразу же после свадьбы он честно сказал ей, что не любит её. Это было благородно с его стороны и тем более удобно, что она сама его тогда не любила. Почему же всему нужно было измениться? Почему она полюбила его? Люциус всегда старался держаться с ней отстранённо. Нет, конечно, он помогал ей во всём и был необычно вежлив и обходителен для мужа по расчёту, но она всегда чувствовала стену, которой он окружил себя. И всё же он ухаживал за ней на завтраках, обедах и ужинах, смеялся над её шутками про общих знакомых и был гораздо умнее, чем большинство их друзей. Из всех, кого родители предложили ей в мужья, она без колебаний выбрала Люциуса — и не прогадала. Ей нравилось, как он запрокидывает голову, когда смеётся наедине с ней, нравилось слышать его голос и нравилось поправлять его рубашку по утрам. Жаль, что больше этого не будет — по словам доктора, у неё родится сын, наследник Малфоев, а значит, долг Люциуса перед родом выполнен. Оставайся всё как прежде, и Нарцисса была бы этому даже рада. Почему же всё вышло так? Голова неожиданно закружилась, и Нарцисса вцепилась в чашку. Дыхание сбилось. Она закашлялась. — Цисса? С тобой всё хорошо? Беллатриса сидела на коленях перед креслом сестры и обеспокоенно смотрела на неё. Нарцисса выдавила слабую улыбку. — Да, конечно, всё в порядке. Просто немного болит голова; я пойду и прилягу, если ты не против. Уверена, это просто простуда. Мне станет лучше, если я посплю. Прошел месяц, и с каждым днём Нарциссе становилось всё хуже. Она почти не набирала вес, а в животе будто летали бабочки — и это было не то приятное ощущение, которое появляется в моменты тихого счастья. Ей казалось, что кто-то щекочет её изнутри, щекочет жестоко и не переставая, а почесаться невозможно. Подушки лежали по всему дому, куда бы Нарцисса не шла. Они лежали в каждом кресле, в которое она садилась, на постели, на стуле в столовой и даже на скамье в садовой беседке. Обед сегодня им накрыли в беседке, и Люциус, как всегда, был ужасно вежлив. Щебетали птицы. Сквозь резные стены беседки проглядывали розы. — Рыбу сегодня недосолили. Тебе так не кажется? Передать соль? Нарцисса благодарно кивнула, протягивая руку навстречу. Она коснулась его тонких сухих пальцев и позволила своей руке подержать их дольше обычного. И тут ей показалось, что кто-то сломал ей рёбра. В груди появилась резкая режущая боль, и Нарцисса закашлялась. Люциус выронил соль и вскочил на ноги. Солонка покатилась по столу, и соль рассыпалась широким веером. — Прости, — просипела Нарцисса. — Ничего, — Люциус очистил стол взмахом палочки. — Тебе плохо? Вызвать врача? Нарцисса покачала головой. Зачем? Она, вероятно, просто подавилась. Кашель скоро пройдёт. А боль в груди — наверняка очередной симптом беременности, и доктор просто пропишет какие-то бесполезные зелья, которые пила ещё её прабабка. — Пойдём, — сказал Люциус, когда Нарцисса прокашлялась. — Я отведу тебя в спальню. Как думаешь, тебе будет легче, если ты ляжешь в кровать? Он помог ей подняться и вывел из беседки. Рука Нарциссы была зажата в его, и он прижимал её к себе, чтобы ей было легче идти. Её голова лежала на его груди. Если бы только эта прогулка до дома длилась вечно, и если бы только не было этой тупой боли в груди! — Люциус, — позвала она, лёжа в постели. Он обернулся. Рука его лежала на ручке двери. — Останься со мной. Пожалуйста. Ей не хотелось, чтобы он уходил. Рядом с ним почему-то ослабевал обруч в груди, и дышать становилось чуть легче, когда он держал её за руку. Люциус постоял, но отпустил ручку, прошёл к креслу и взял в руки книгу. — Почитать тебе? — нежно спросил он. Нарцисса прикрыла веки, соглашаясь. Нарцисса проснулась посреди ночи. Рядом лежал и мирно спал Люциус. Её глотку раздирало изнутри, что-то билось там, в горле, и щекотало её. Она почти не могла дышать. Она соскочила с кровати и чуть не согнулась от боли. Живот резало, казалось, будто кто-то распорол его до кости. Аккуратно, по стеночке, Нарцисса добралась до ванной, чтобы не будить Люциуса и включила свет. За закрытой дверью она смогла дать себе волю и захлебнулась в кашле. По голове словно били молотком. В ушах звенело. Она склонилась над раковиной и сплюнула кровь. В крови пульсировал крупный сгусток неправильной формы. У него были крылья? Бабочка, оказавшаяся на свободе, попыталась взлететь и не смогла. Тёмная кровь струями стекала по крыльям и маленькому тельцу. Маленькие белые крылышки трепетали и стремительно сохли. Колени Нарциссы подогнулись, и она медленно опустилась на пол, держась за край раковины из последних сил. Её била мелкая дрожь. Неужели ей было так плохо последний месяц из-за бабочек? Если они росли в ней и развивались… Как это скажется на ребёнке? В горле снова запершило, и она закашлялась. Капли крови падали на платье, ткань быстро намокала и липла к ногам. Нарцисса почувствовала, как тоненькая струйка потекла по бедру. Маленькая бабочка оказалась во рту. Нарцисса крепче сжала губы. Она ощущала, как хрупкие крылья шевелились, пытаясь пробить преграду. Что-то хрустнуло, и она открыла рот. Голубая бабочка вылетела наружу, заметалась по комнате и полетела вверх, к потолку. В глазах потемнело, и руки безвольно соскользнули вниз. Нарцисса позволила им упасть на колени. Она начала заваливаться набок и снова забилась в кашле. — Цисса? Цисса, с тобой всё в порядке? Голос Люциуса из-за двери звучал обеспокоенно. Он стучал, но не позволял себе войти, пока она не разрешит. — Войди. Мерлин, как страшно звучал её голос! Такой хриплый и больше похожий на стон. Горло саднило. Раздался щелчок, и Люциус открыл дверь. Экстренно вызванный доктор осмотрел Нарциссу и развёл руками. Он не видел бабочек, не видел крови, и Нарцисса бы подумала, что ей показалось, если бы не было так душно и больно, если бы не было ощущения этой запекшейся крови на ноге. Утром ей полегчало. Люциус не отходил от неё всю ночь, готовый по первому желанию подскочить и выполнить всё, что она попросит. Ах, если бы это не было связано с тем, что она носит его ребёнка! После обеда Нарцисса ускользнула в библиотеку. Там хранились множество книг о проклятиях, часть которых она принесла из своего дома. Ведь не могли же ей привидеться эти бабочки! Но, увы, в библиотеке ничего не было. — Люциус, скажи, — спросила Нарцисса за ужином, — ты меня любишь? — Что? — поднял голову Люциус. — О, Цисса… Ну разумеется, нет. — Он отсалютовал ей бокалом вина. — Наш брак основан исключительно на взаимовыгоде наших семей, разве это не так? Внезапно он как-то странно посмотрел на неё, отставил бокал и накрыл руку Нарциссы своей. — Скажи, — начал он, — ведь ты тоже не любишь меня, не так ли? Нарцисса слабо улыбнулась. — Конечно, Люциус. Конечно. Она сглотнула, чувствуя, как остаётся в горле металлический привкус крови. Через три месяца следовало ожидать родов. Люциус привык спать в постели Нарциссы, и она считала это своей маленькой победой — последней победой. С каждым днём боль становилась всё резче. Бабочки появлялись всё чаще и уже порхали в открытую по всему дому. Мать рассказала Нарциссе о батохаки — смертельной болезни безнадёжно влюблённых. Симптомы совпадали полностью, совпадали и сроки болезни. Да и надеяться на ответную любовь Люциуса не стоило. Нарцисса молилась только об одном: умереть после родов, чтобы у Люциуса был её сын, наследник, которого выносила она, а не другая женщина. Роды начались неожиданно. Казалось, боль была повсюду. Она накатывала волнами и поглощала с головой. Живот распирало, и что-то било под рёбра. Нарцисса еле успевала переводить дыхание. Она застонала. Её рот был полон крови, и она могла поклясться, что тёплая и липкая струйка стекала по её щеке. Сознание пропадало и возвращалось. Вокруг стояло какое-то странное, зыбкое красное марево, и как бы Нарцисса не старалась отмахнуться от него, оно было рядом, окружало со всех сторон и застилали глаза. Люди говорили что-то, но марево искажали их голоса, уносило слова прочь от Нарциссы и не давало ей слушать их. Почему кто-то кричал? Зачем? Неужели не видно, как ей плохо? Неужели нельзя оставить её в покое… Что-то било её по щекам, не давая закрыть глаза и уснуть, оно металось по комнате и будто хлопало крыльями. Бабочки… Бабочки. Эти мерзкие существа были повсюду. Одна из них села ей на руку, потерла лапками и расправила и сложила крылья. Согнать бы её, пусть летит, пусть улетает прочь, но у Нарциссы уже не оставалось сил. Мокрые волосы налипли на лоб, на щеки и плечи. Где-то вдалеке заходится в крике ребёнок. Нарцисса слегка удивилась: кто бы мог подумать, что ей будет всё равно на ребёнка. Кто у неё родился? Сын? Люциус будет рад. Хоть что-то у него останется. Хлопнула дверь. Кто-то влетел в комнату, остановился на пороге, а потом тихо, но отчётливо зарычал. Люди затопали и освободили дорогу, и Нарцисса увидела балкон. Стояла, оказывается, глубокая ночь — надо же, а ведь роды начались-то утром. Через приоткрытую дверь проникал легкий летний ветерок. Занавески медленно колыхались, словно в такт её дыханию. Нарцисса не заметила, как большая часть людей покинула комнату. Люциус встал перед кроватью на колени. Они так часто делали это в последний год — и Белла, и Люциус, и даже maman. Он взял её за руку. Его собственная дрожала, но он почти не сжимал ее. Люциус наклонился и поцеловал кончики пальцев. Он неловко улыбнулся. Казалось, впервые в жизни он хотел что-то сказать и не находил слов. — Я так люблю тебя, — сказал он наконец. Нарцисса слабо сжала пальцы и улыбнулась в ответ. В груди как будто лопнул тугой обруч, и она глубоко вздохнула — впервые за этот год. — Я тебя тоже. Когда утром Нарцисса открыла глаза, Люциус лежал рядом, а в кроватке в углу спальни лежал их новорождённый ребёнок.