Сильнейши(й)е

Странная ночь приносит странных для Сатору людей в город. Не спит. Ни город, ни Сатору. В баре сегодня пессимистичный настрой. Не так много людей, а с большими карманами ещё меньше. И, кажется, один из карманов этих людей Сатору сейчас нужен. Его подзывают жестом. Образ знакомого незнакомца расплывчатый, как и остальные люди тут. Сатору идёт не спеша, сощурив глаза, привычно скрытые чёрными очками. Ни о чём не думается, так привычно. В то же время эта пустота заставляет что-то внутри Сатору сотрясаться. Но на лице нет ни признака волнения: губы расслаблены, челюсть разжата, брови спокойно сведены к переносице и крылья носа от дыхания не раздуваются. Он знает, потому что на знакомом незнакомце тоже естественные образу зеркальные очки золотого оттенка. Порой ему сложно понять, что отражается на его собственном лице. Незнакомец протягивает руку, и Сатору опускает голову, чтобы разглядеть предмет в ней. Хоть это действие и бессмысленно – та сжата в кулак: — Это последняя. — Все так говорят, – жёлтые очки незнакомца ловят блик прожектора, на секунду ослепляя Сатору. Но он всё равно успевает увидеть ухмылку на его лице. Ладно. Пусть так. Сатору протягивает свою ладонь и в неё тут же падает мягкая упаковка длиной в половину его пальца. Уже через секунду она перемещается в карман его форменных брюк. Сатору наблюдает, как незнакомец поворачивается к нему спиной и насмешливо показывает знак мира охраннику, следившему за их диалогом. Последний просто отводит взгляд в сторону и разминает шею. Сатору эта коммуникация между ними не до конца понятна. Но, скорее всего, просто делят прибыль в соотношении семи к трём. Или меньше. Впрочем, не его дело. Взгляд выцепляет окрашенную в тёмно-синий туалетную дверь. Ноги сами ведут Сатору к цели, а тот, если честно, даже не соображает толком. Сейчас необходимо привести себя в чувство – организм шамана всё равно сильнее обычного человека. Да и Сатору не маленький мальчик, хотя, наверное, в душе хотелось быть кем-то, кто полагается на других. Сердце начинает биться, как сумасшедшее, как только Сатору переступает порог заветного помещения. Всем нутром его тянет обратно. Куда именно обратно, Сатору не хочет понимать. Он в слишком смешанных чувствах, чтобы рассудить даже ситуацию, нежели самого себя. Освещение кислотно-синее. Это не вводит его в заблуждение. Одна из дверей кабинок распахивается и Сатору заходит, закрывая её за собой на щеколду. Он расстёгивает форменный воротник и садится на крышку унитаза. Зачёсывает волосы назад и смахивает с виска каплю пота. Организм уже начинает готовиться к дозе, врубая непривычную для любимого и ненавистного всем Годжо Сатору нарастающую тревожность: руки подрагивают, дыхание становится поверхностным. Несмотря на это, упаковка теряет свою прочность и открывает Сатору вид на желанную таблетку, поблескивающую фиолетовым. Он берет её указательным и большим и, запрокидывая голову, кидает себе на язык. Горечь расползается медленно, захватывая глотку. В нос клинится запах йода и чего-то сродни ментолу. В первый раз, наверное, было страшно. Он не помнит. Зато помнит, как было плохо потом. Не физически. Кажется, тогда директор каким-то образом прознал обо всём этом. Тренировки и надзор в четырёхкратном размере не заставили себя ждать. Тогда ещё Сугуру допрашивал старика, мол, за что вы так с Сатору. А тот ему в ответ говорил, что балбес сам заслужил. На губах появляется ухмылка. Приходится хлюпнуть носом, чтобы не оставить на кафеле сопливый след. Ещё минуту в голове блаженно тяжело. Вставать с теперь кажущейся удобной сидушки унитаза не хочется. Тихо. Наверняка ненадолго. И точно: уже через мгновение другой посетитель напоминает о том, что Сатору не пуп земли и уж точно не король туалетной комнаты: — Чел, ты чё там, уснул? Кабинки не резиновые! – на дверь приходится несколько ударов и Сатору тяжело вздыхает. Как бы то ни было, он сегодня не в настроении. Встаёт с сидушки и обманчиво спокойно разминает успевшую затечь в неудобном положении шею. Стареет. — Алло! – как только с той стороны кабинки раздаётся очередной гневный возглас, Сатору без особых усилий выбивает щеколду простым ударом ноги. Дверь отлетает грубому посетителю в лоб. Сатору слышит стук двери о стену соседней кабинки и с непринуждённым видом проходит мимо уже лежащего на полу человека. — Извините, не заметил. Наверное, и вправду чуть не задремал. Сейчас, когда ему никто не может противостоять, он чувствует себя по-настоящему Всесильным. Так же его будут звать без Сугуру? Или что-нибудь получше придумают? Он открывает дверь и направляется к служебному выходу, сейчас неохраняемому. Видимо, сотрудник отошёл прикурить. *** Кажется, уже через час-пол будет светать. Сатору смотрит вверх: «Недостаточно». Здесь никогда не будет настолько темно, насколько хотелось бы. Сатору слишком мало концентрируется на том, что делает. И зависает в своих мыслях. Всё хорошо до того момента, пока Сатору Годжо не думает. Есть такая неопределённая сторона его личности, пугавшая радикальностью даже Гето – того, кто все его идеи и мысли воспринимал как прикольную авантюру и слушал иногда даже не вполуха. Сатору шаркает о влажный асфальт подошвой ботинка и втягивает холодный режущий воздух. Он думает, что иногда мог перегнуть палку в каком-то моменте их общения. Но чтобы настолько? Сугуру ушёл тогда, не сказав ни слова. Обиделся? Разозлился из-за очередной тупой шутки? Наверное, только Сатору может так легко вспоминать о хладнокровном убийце, или как там его ещё назвали старикашки из верха. Но ведь Сугуру – не убийца. И он не умеет злиться на Сатору. Он сам так говорил, Сатору не придумал. Сугуру не обижается на него, а если и обижается то совсем недолго. Сугуру, когда держал Сатору за руку, будто ждал, когда тот быстрее отстранится. Это отталкивало и это пугало. Это ранило. Ему было страшно оттого, что ему самому становилось злостно-обидно от выпадания Сугуру из его жизни. Ему, наверное, сейчас хотелось бы не осторожно подвести к теме и ненавязчиво попросить рассказать о своих переживаниях, а хорошенько врезать Сугуру, прижать к стене и в лицо рвано до боли и сорванного голоса спросить: что с тобой? Криком таким, будто ему сейчас вены вскроют, если он не узнает ответ. Чувство несправедливости опять заполняет Сатору по горло, образуя ком. Сатору хотел бы сказать всё, что копится в нём от ежедневного разочарования и странного, непривычного чувства тревожного ужаса. Может, это просто желудок болит? Живот сводит, будто сейчас что-то внутри разорвётся. Разорвёт его пополам. Сатору ощущает, насколько сильно вымотался за день; взмокший и снаружи и изнутри, еле держится на ногах. Он делает несколько шагов по направлению к ближайшему зданию и упирается плечом, находя в уличной стене спасительную опору для физического равновесия. Его самого сейчас будто качает из стороны в сторону на воображаемых качелях. Он думает, что слёзные сцены в набирающих популярность дорамах сейчас бы изобразили Сатору трагично плачущим под дождем в одиночестве на фоне грустной клавишной музыки. По факту он сейчас плачет. Но это, сука, ощущается не так драматично, как в очередном сюжетном повороте произведений подобного жанра. Это ощущается так, будто тут есть другие. Будто эти «другие» за ним наблюдают, смотрят и изучают со всех ракурсов. Будто его исследуют самым грязным способом: руками. И теперь вместо мокрой одежды его касаются примерно с десяток пар рук, с каждым его движениям оглаживая очертания тела всё увереннее. Ощущается бессилием и страшным желанием разъебать всё вокруг. Ему плохо, вот как. Он приваливается бедром к холодной и мокрой поверхности. Его клонит вырвать из себя неполноценный обед. На языке уже оседает привкус соленой карамели, Сатору панически пытается глотать слюну, а во рту сухо. Он мажет неприятно влажными ладонями по лицу, думая о том, что со стороны выглядит как обдолбанный псих. Он обдолбанный, но он не псих, просто такое случается. Его скручивает к коленям под натиском воли желудка, коей никто противиться не в силах, поэтому Сатору успевает лишь подставить руки, чтобы не свалиться в какую-нибудь лужу. В глаза отдаёт пульсацией, будто на них изнутри давят пальцами. Он теряет картину реальности, пытаясь вдохнуть больше воздуха в сжавшуюся грудь. Рёбра будто срослись, заставляя Сатору в проблеске странной агрессии попытаться притянуть себя ближе к коленям. Он такой мерзкий. По лицу текут слёзы, смешиваясь с кровью, идущей из носа. Такое случается, низкое давление. Сатору громко высмаркивает запах железа, ощущая липкость на губах и пальцах. Кажется, будто через нос сейчас вместо крови польётся мозг, разжижившийся из-за отсутствия умственной нагрузки за последние лет восемь. Он вздрагивает от каждого всхлипа и пытается выбить из себя все рыдания, истерично хватаясь за одежду на груди. Хочет разорвать её, раня себя, и наконец ощутить что-то помимо дрожи тупых рёбер, отбивающих друг о друга чечётку. Он не может успокоить себя, но, если честно, даже не пытается. *** Он дышит почти через раз, но сердце этим обманчивым приёмом не успокоить. Против воли в мысли затёсываются картинки тёплого летнего общежития, где на соседней кровати… Всегда беспорядок. Он слышит лишь звон в ушах и, может быть, какую-то мелодию. Стоять на коленях становится невыносимо, он руками отталкивается, падает назад и опирается спиной о стену. Истерика почти отпускает. Дышится всё ещё тяжело, но в мыслях уже ничего нет. Два вдоха. Он прислоняет к отрезвляюще-холодной стене правый висок и понимает, что готов осознать две вещи: рингтон знакомый — песня Бритни Спирс, а время — неизвестно сколько. Ах да, а ещё — ему звонят. Сатору дрожащими ладонями хлопает по карманам и глубоко выдыхает, находя телефон в левом. Моргнув несколько раз, он пытается сфокусировать взгляд на ярком и расплывчатом экране устройства. При занятых руках мысли исчезают, и Сатору этому очень рад. Внимание теперь приковано не к собственным чувствам, а к чувствам звонящего, который наверняка расстроится или захочет убить Сатору, если он, конечно, сейчас не возьмёт трубку. Он сосредоточенно пытается попасть указательным пальцем по дрожащей иконке вызова. Однако уже на третьей попытке, на которую, Сатору уверен, у него бы точно получилось поймать этот зелёный кружок, вызов прекращается. Изо рта выходит раздосадованное ругательство. Теперь на экране телефона показывается время и строка уведомлений с всего тремя сообщениями, но у Сатору всё равно отвисает челюсть. Ему написали. Раньше он был в чёрном списке у всех, кроме Сугуру. Мысль о нём опять делает больно. Но сейчас написала Сёко. Она же и звонила. Очень странно. Неужели что-то случилось? Или… Одна мысль об этом заставляет его сердце вздрогнуть. Он не понимает, что чувствует в этот момент. Но явно ощущает подступающие слёзы. Казалось, будто сейчас он физически не сможет заплакать. Глаза категорически отказывались функционировать. Он уже несколько секунд пытается найти иконку контактов среди четырёх в ряду. Боже, он чувствует себя таким тупым. Хочется и смеяться и… не смеяться? Среди пяти контактов номер Сёко он находит относительно легко. Нажимает. Экран темнеет, сверху белым высвечивается «балда (눈‸눈)» и надпись «вызов на сотовый». Ладно. Только теперь Сатору понимает, что если Сёко спросит его о том, где он находится, даже он сам не сможет ответить. Потерялся, блин. — Годжо? – её голос тихий, на фоне не слышно никакого шума. Сатору молчит, не зная, что сказать. Почему у неё такая вопросительная интонация? Это нормально? Может, она просто по ошибке набрала его номер, а он, как дурак, ей перезвонил? Хотя нет, тогда зачем она ему писала? Скорее всего, она просто хотела попросить его о чём-нибудь. Да, может, думала, что он в общежитии и хотела спросить принести еды в комнату, или включить на кухне чайник. Нет, это бред. Она никогда не просила Годжо ни о чём подобном, боже, почему он вообще об этом думает? — Да? – его ответ прозвучал даже тише девушки. Он не успевает подумать о чём-либо, прежде чем Сёко спрашивает: — Ты как? Он в замешательстве шмыгает носом и свободной ладонью убирает мокрые волосы со лба в стороны. Да уж, его видок гарантировано шокирует любого. Глаза наверняка красные и опухли, на голове птичье гнездо, а губы бледные и обкусанные. Это ещё без того, что он уже наверняка близится к синеватому оттенку кожи. Мороз проходится мурашками по верхней стороне бедра и предплечьям. Он так ничего и не отвечает. Проходит несколько секунд, когда Сёко перестаёт ждать ответа: — Тебе стоило поговорить со мной. — О чём? — наверное, самый тупой вопрос, но Сатору предпочитает оставить роль думающего человека подруге. — Сатору, ты идиот. Почему не отвечал на сообщения? Сатору чувствует дрожь, проходящуюся по позвоночнику и думает, что Сёко – идиотка не лучше. Ощущение, будто его отругивает старая бабка. Ему не хочется говорить с ней сейчас. Будто стыдно за что-то, но непонятно, за что. — Я опять не о том, — она вздыхает и неприятно щёлкает пальцами. Скорее всего, поставила на громкую связь и положила телефон на стол. Или может просто пальцами другой руки щёлкает. Ладно, Сатору тоже не о том. Он думает о всём, что помогает ему не думать. — Ты ведь слышал о награде за Гето? Не мог не слышать. Сердце ухает. Он в очередной раз закусывает губу и пытается собрать себя в кучу. Просто невыносимо, Сёко говорит всё в лоб. Может, она и не думает совсем, как это для него звучит. Эта мысль опять злит. Да что за чёрт? — Какого хрена, Сёко? Для тебя это просто информация от директора или новость о предательстве Сугуру? Какого чёрта ты так спокойна? — Годжо, успокойся, — она перебивает его, повышая тон. — Не надумывай себе хрен знает что. Послушай меня. Он молчит. Эмоции ощущаются ярче и смешаннее, грязнее, чем до всего этого. Осознавать всякую херню, прежде чем её говорить, сейчас не хочется. Он уже успевает сделать кучу выводов из собственных додумок. — Я чувствую тоже самое, что и ты. Сама не хочу ни о чём разговаривать, но если из-за недосказанности мы отдалимся друг от друга… Годжо нахмуривает брови. Хочет дослушать. Через пару улиц от него на большой скорости проезжает какая-то задряпанная машина с песней группы Тату на басах. Ветер продолжает трепать волосы, заставляя с раздражением зажмуриться. — …я себе не прощу. Не хочу терять и тебя тоже. Он молчит. Ощущает то ли тронутость, то ли просто дрожь в груди. — Послушай, ты же сейчас не в техникуме, да? Надеюсь, хоть не пьян. — Нет, не пьян, – по факту он не врёт, просто недоговорка. На языке опять оседает вкус желчи – не хочется врать ей об этом, но и чтобы она узнала обо всём тоже. По ту сторону тяжело вздыхают. — Ты невыносим. На какой станции? Сатору напрягается. Он не хочет попадаться на глаза Сёко. Конечно, он понимает, что сказать своё местоположение не может, просто тупо потому, что не знает. Но сейчас даже не это важно. Спутанность мыслей выводит его из себя, но он пытается держать себя в руках и не истерить: — Я не знаю. Ушёл далеко от бара. Но это явно не центр, — он не спеша оглядывается по сторонам, осматривая тёмный переулок, в котором засел, и добавляет. — А может и он. Сейчас хрен поймёшь. — Как будешь добираться, гений? - ни толики обеспокоенности не закрадывается в её тон. Он сжимает губы в бледную полоску. Нет, ему совершенно плевать на его нынешнее положение, его волнует привычное отсутствие реакции Сёко на любое его слово. Он чувствует, как его качает из стороны в сторону, а Сёко будто… Будто взрослая. — Я не хочу звучать как придурок, – он ещё на середине фразы сомневается, хочет ли договорить, но, чтобы не показать свою «разобранность», всё же заканчивает. — но неужели я и вправду настолько слаб, что сейчас ты кажешься мне сильнее. Молчание с той стороны кажется вечным. Сёко сразу после их знакомства поняла, что Сатору иногда выдаёт такие фразы, что потом не уснуть в думах об их смысле.  — Что за бред, Сатору. Директор хотел сам тебе позвонить, – сердце на этих словах замирает. Яга знает о его проблеме, а если узнает ещё и то, что она не исчезла… — но я его остановила. Выдох получается полон облегчения, подозрительного для Сёко. — Ты точно не пьян? — Точно, Сёко. — Зови меня по фамилии, придурок. И ещё, что о тебе знает Масамичи-сан, чего не знаю я? Сатору хоть и теряется, но не даёт подруге возможности расспросить себя. Это ещё не заканчивалось ничем хорошим. —  Если кто из нас похож на пьяного, так это ты, Сёко. Очень уж ты болтливая в последнее время. —  Да уж, зачастила я с беседами, – неожиданно для Сатору она сбрасывает звонок. С его лица сходят все краски. Он что, обидел её? Вот же. Изо рта вырывается несдержанное ругательство. Он снова бесится и кидает телефон на блестящий асфальт. Какого хрена его опять оставляют переживать на этот счёт? Он тяжело вздыхает и упирается ладонями в лоб, закрывая своё лицо от холодного ветра. Всё же, Сатору, наверное, ещё маленький. Была какая-то надежда на её помощь. Он не знает, стоила ли та трёхчасовая эйфория того, что он чувствует сейчас. Опустошение вернулось к нему, но в более привычном виде. Он разочаровал Сёко. Ещё больше разочарует старика, если тот как-то, да прознает про это всё снова. Он упирается лбом в колени и вытирает холодные щёки. Замирает с отодвинутыми руками и каменным лицом, только теперь понимая, что на ладонях тоже была грязь от асфальта. Уже плевать. Последнее он думает не всерьёз, всё же беспокоится о том, что не может заявиться в техникум в таком виде. Вдруг чувствует макушкой тепло. Поднимает взгляд перед собой, а потом выше, в сторону. Солнце встаёт. Он ещё минуту сидит молча, не желая двигаться. Берёт в руки очки, до этого располагавшиеся выше лба. Он даже успел о них забыть. Но, благо, они не пострадали во всём этом цикле его истерик. Рукой приглаживает растрёпанные волосы и пытается встать, почти не чувствуя окоченевших ног. С первой попытки, естественно, получилось бы только у какого-нибудь каскадёра. Это Сатору так себя убеждает. Тыльной стороной ладони вытирает нос и жмурится из-за яркого света, сразу вспоминая об очках в руках. Надев привычный аксессуар, вроде, чувствует себя увереннее. Главное не думать о том, что со стороны он стопроцентно выглядит крайне тупо. Несколько неуверенных шагов и он уже чувствует, что может большее из того, что умеет среднестатистический двухгодовалый ребёнок: ходить, есть, говорить. Ну или мямлить. Сатору понятия не имеет, как можно было бы ещё назвать звуки, издаваемые этими созданиями. Шатаясь, он прошёл ещё немного, чувствуя давящую усталость. Сил не остаётся даже на то, чтобы зевнуть. Но Сатору призывает себя продержаться хотя бы до метро. Оттуда он сможет позвонить Сёко, чтобы спросить о названии нужной ему станции (Сатору очень надеется, что она возьмёт трубку) и там же с чистой душой может прикорнуть, пока едет до техникума. Домой. Хотя, может, насчёт прикорнуть - это плохая идея. Станцию он тогда, скорее всего, мастерски пропустит. Он недовольно потирает затылок. Он извинится перед Сёко, обязательно. Может, купит ей саке. Что-то типа нигори. Ей такое вроде нравилось. И он найдёт Сугуру. Заставит объясниться и приведёт в техникум, а там Яга поможет. Никто никого не потеряет, слова Сёко –просто её врождённый пессимизм. Но Сатору уверен, что его поможет развеять вышеупомянутая бутылка. Всё будет нормально. Солнце начинает светить ярче, асфальт поблёскивает и мутно выделяет тень Годжо. Теперь в голове только мысль о том, что их с Сугуру никогда не забудут, как дуэт сильнейших. Он не позволит забыть ни верхушке, ни самому Сугуру.