;;forelsket

— Доброе утро, ранние пташки, – хрипло щёлкнула дверь и в аудиторию вошёл, явился, будто новопроявленный полароидный снимок, молодой мужчина. Куникудзуси и Кадзуха выпрыгнули из-под парт слегка резко и машинально при виде преподавателя, лишь на миг они перекинулись взглядами, дабы затем предаться познанию и анализу пришедшего. Тонкий мужчина с копной пшеничных волос, что был облачён в среднестатистический костюм свободного кроя: белая рубашка с пастельно-коричневым жилетом и брюки на тон темнее. Воротник был расслаблен, будто утренняя прохлада не волновала, но услаждала мужчину. Возле нагрудного кармана виднелась небольшая серебреная цепочка, но что там было сокрыто – оставалось лишь строить нелепо-пресные догадки. — Здравствуйте, преподаватель, – парни напоминали больше заводных кукол, что чеканили фразы, если нажать на небольшую да незаметную кнопочку за спиной, нежели реальных людей. Они пролепетали это в унисон, но вместо бонуса в карму или чего-то иного, они получили лишь глуховатую насмешку. — Оставьте эти формальности для других преподавателей. Моя задача не расставлять и не указывать на ролевые модели, не угрожать вам незачётом или пересдачей, а вбить в ваши головы, что такое эта «литература». – он оставил небольшой портфель кофейного цвета на столе, покамест говорил это ровно-спокойно, будто для него не существовало рамок «ученик» и «преподаватель». — Помогите, пожалуйста, собрать в круг стулья. Моя манера преподавания отличается от типичных и привычных. Мне ближе вовлеченность в процесс, нежели монотонно перебирать костями вдоль всей аудитории. Конечно, я понимаю, что среди нас были, есть и будут те, кто пришёл отбывать тут срок из-за каких-то причин и обстоятельств, но я пойду навстречу тем, кто с пониманием и интересом будет слушать и участвовать в учебном процессе. Из-под седой да белёсой пелены тумана к подоконникам прибивались, ютились и втирались серовато-жёлтые зяблики, что больше напоминали новогодние игрушки, нежели живых птиц. Они выстраивались в ряд, изредка поглядывая на происходящее в аудитории, дабы согреться, вновь ощутить слегка окоченевшие лапы. — Можете звать меня Дайн, но ежели вам столь любопытно, то полное имя Дайнслейф, формальности не жалую и вежливые суффиксы не люблю, – он закатывал рукава рубашки, оголяя тонкие руки, где виднелись изредка переплетающиеся реки-вены. — Хорошо, Дайн, – первым отозвался Куникудзуси, не поделив с Кадзухой стул, но сейчас оба осознавали, что это был неподходящий момент для разбирательств и напускных словесных дуэлей. — Послушайте, парни, я за милю учуял, что у вас напряжённые отношения. Жизнь слишком коротка, дабы тратить её на обиды, месть и прочие пустышки, что заставят вас почувствовать себя живыми лишь на миг. В синтоизме существует принцип: «жить в согласии с природой и людьми», но забава в том, что, как вы знаете, в Японии тесно живут-обитают две религии: буддизм и синтоизм. Для буддистов жизнь – это страдание, а ежели мы обратимся к принципу синтоистов, то получится: «страдать, то есть жить, в согласии с природой и людьми», но «страдания» у буддистов означают «поиски себя», поэтому «ищите себя в природе и в людях», но не тратьте юность, молодость и жизнь на ссоры, обиды и горечи. Но они были слишком юны и чересчур окутаны духом юношеского бунтарства, дабы примириться с такой пресно-неинтересной истиной. Кадзуха не мог осознать, как те страдания, что прилипали к нему в виде тяжёлых и кисло-горьких ночных кошмаров, должны были помочь отыскать «себя», как растерзанный и искажённый облик матери мог излечить и исправить его. Куникудзуси тоже не понимал, как все те осколки-слова учителя, что впивались глубоко под кожу должны были вывести его на путь счастья и доверия к окружающему миру. Всё, что им оставалось – носить на своих плечах эти травмы и пытаться выжить, предотвратить новые шрамы и болезненный опыт. Порой просто остаётся смириться с мыслью, что тебе больно и паскудно, но не делать вид, что ты не разваливаешься. Под монотонные удары стрелок мало-помалу в круг встали почти что все стулья из аудитории. Дайн постепенно отодвигал тяжёлые да увесистые парты в конец комнаты, покамест парни забирали симбиоз металла и древесины. Постепенно в аудиторию начали просачиваться полусонные полуфабрикаты-одногруппники, что неряшливо-резковато бросали портфели под ноги, затягивались зевками, а затем падали-прирастали к стульям, но во всей этой толпе Кадзуху волновал лишь его друг-генерал, который почему-то опаздывал. — У нас остаётся пять минут до начала, предупредите своих приятелей, что после начала пары я не буду впускать опоздавших, – теперь всё дружелюбие Дайна испарилось, сбежало и забилось куда-то под потолок. Кадзуха не успел уточнить: можно ли войти опоздавшему, ежели есть уважительная причина, ибо растрёпанный Горо с помятой и неправильно застёгнутой рубашкой влетел в комнату, едва не вырвав дверь с петлями. — Ты забыл свой телефон дома, я не мог тебя найти, а потом ещё старушку через дорогу переправлял, – Горо задыхается от недостатка кислорода, щёки его пылают алым румянцем, а глаза мечутся по сторонам, дабы осмотреть прибывших. — Прости, что заставил волноваться. Мне было стыдно за то, как я повёл себя вчера. – Кадзуха и вправду сожалел, но ничего сделать не мог, ибо это был единственный известный ему паттерн преодоления проблем. — Вот, – он ринулся к портфелю, дабы вынуть оттуда подарок, — это тебе. Надеюсь, ты ещё не читал «Бойцовский клуб». Карамельно-ореховые глаза Горо наливаются медовым оттенком, загораются от радости и счастья, когда он видит то самое первое и чертовски дорогое издание книги. — Да за такое я могу простить тебя на двадцать лет вперёд, – Горо смеётся, крутит в руках книгу, позабыв о собственном внешнем виде, покамест Кадзуха пытается кое-как пригладить выбившиеся пряди товарища. — Ты рубашку неправильно надел, – когда ситуация с причёской была решена, конечно, не идеально, но хотя бы терпимо, Кадзуха хотел перестегнуть пуговицы, но его намерения оборвал Дайн, обозначив начало пары. — Всем доброе утро. Сплошное удовольствие смотреть на ваши сонные лица и понимать, что половина из вас за час и сорок минут ничего не вынесет отсюда, но попытаться всегда стоит. Можете звать меня Дайн, я преподаю литературу уже второй год, мне двадцать пять, я холост и решил потратить жизнь на зевак, которые мечтают стать писателями, дабы затем читать их «шедевры» и рыдать от того, что я был преподавателем оных. Смешок, что заполонил обширно-прямоугольную аудиторию, позволил Дайну понять, что его слушают и воспринимают. Он был осведомлён, что внимание студентов подобно расплавленным часам Дали – вроде бы и статичны, но если отвернуться, то обнаружится лишь лужа плавленого сыра на полу. Дайн осматривал студентов и в мыслях делал небольшие заметки-пометки, словно своеобразная игра: кто отчислится до первой сессии, кто завалит, а кто будет проводить бессонные ночи за книжками. — Скажу сразу: забудьте всё, что вы изучали в школе о писателях. Теперь мы будем рассматривать их жизнь, копаться в грязном белье и рассуждать, почему автор создал именно такое произведение. Наша первая пара будет посвящена второму этапу японской литературы, ибо у меня нет желания, да и у вас тоже, копошиться в фольклоре родины. – он потянулся к портфелю, не желая вставать со стула, что был устроен чуть ли не в центре полукруга из других таких же стульев. Порыскав, он выцепил не шибко толстую пачку бумаги, что была исписана одинаковыми пометками и содержала идентичные чёрно-белые изображения обложки «Повесть о старике Такэтори». — Возьмите по одному экземпляру и передайте своим сокамерникам. – новый смешок вновь захлестнул аудиторию, но быстро утих, ибо молчанка Дайна, как казалось, не принесёт ничего хорошего. — У этой сказки есть ещё несколько названий, например, «Сказание о резчике бамбука» или же «Принцесса Кагуя». Всё, что вам нужно запомнить и удержать в своих головах – то, что сказка была написана в Х веке и это самый древний рассказ, что сохранился до наших времён, а ещё является предшественником научной фантастики. Дайн прервал свой рассказ, как только заприметил студентку, что начала вынимать тетрадь и записывать всё, что говорил мужчина. — Тебе не понадобится тетрадь на моих парах, ибо каждый раз я буду давать вам распечатки, а техника преподавания состоит в дискуссиях и моментах, когда вы делитесь вашими мнениями и замечаниями. – девушка с копной блондинистых волос потупила большие глаза голубоватого цвета, а на её щеках можно было заприметить румянец неловкости и некого стыда. Она поспешила убрать тетрадь и уставить взгляд в распечатку, нервно обводя подушечками больших пальцев края бумаги. — Поговорим кратко о сюжете. Однажды старый собиратель бамбука по имени Такэтори-но Окина нашёл странный светящийся стебель бамбука. Когда он разрезал его, то обнаружил там девочку, что была размером с его палец. Старик решил забрать её с собой и воспитать с женой, как родную дочь. Он нарёк её Кагуя-химэ, что означает «сияющая ночью принцесса». Слухи о красоте Кагуи распространились по всей Японии и пять принцев пришли, дабы просить руки девушки. Она дала каждому поручение: принести особый предмет, а взамен пообещала, что выйдет замуж за того, кто это сделает. Первые три пытались обмануть девушку, но были рассекречены, ещё один отказался, ибо по пути его настиг ужасный шторм, а последний погиб, выполняя поручение. После данных событий о красоте девушки услышал сам император. Он прибыл, дабы взглянуть на Кагую и влюбился в неё. Властитель сделал ей предложение, но она вновь отказала, молвив, что она не из его страны и не может отправиться с ним во дворец. Они поддерживали общение, но Кагуя отказывала всякий раз, когда император делал ей предложение. Со временем она осознала, что не принадлежит этому миру и должна вернуться домой на Луну. В один день жители Луны пришли, чтобы забрать Кагую назад. Девушка выразила сожаление, что приходится оставлять тех, кто ей стал дорог на Земле, но должна была вернуться домой. Она оставила подарок приёмным родителям, а императору отправила прощальное письмо и эликсир жизни. Вскоре родители Кагуи слегли больными, а император, получив письмо принцессы, повелел отнести его ответ на ближайшую к небесам гору и сжечь его там, в надежде, что девушка получит его. Вместе с письмом солдаты должны были сжечь и эликсир бессмертия, так как император не желал жить вечно, не имея возможности видеть Кагую. На этом история заканчивается. Что ж, грызущие гранит науки, делитесь впечатлениями. На некоторое время в аудитории воцарилась колющая да режущая тишина. Это молчание Дайна не представляло угрозы, он лишь ждал, когда в их головах засияют хоть какие-то проблески здравой мысли. Первым руку потянул Куникудзуси, что и вовсе не удивило Кадзуху. Горо, что сидел рядом, вытянул шею, дабы взглянуть на этого «храбреца», но лишь уловил неприязнь со стороны друга. — Ты его знаешь? – шёпотом спросил Горо, мечась взглядом то на Дайна, то на друга. — Мы дружили в детстве, – коротко проинформировал Кадзуха, вслушиваясь в речь Куникудзуси. — Сама Кагуя напоминает Чанъэ – богиню Луны из китайской мифологии, что наталкивает на мысль о симбиозе китайской и японской мифологии в Х веке, – он держался достойно, словно спина его была натянутой струной, будто даже ткани его одежды шептали о силе и воле, яко взгляд его мог бы сокрушить любую гору. — Блестящая мысль, ты совершенно прав. В Х веке мифологии действительно переплетались, сливались и рождали нечто новое из уже известного. Как к тебе обращаться? – Куникудзуси было несложно разглядеть вспыхнувший интерес в глазах Дайна, но в силу обстоятельств юноша не умел это трактовать «правильно». Всё, что будоражило преподавателя – хорошая литература и горячие дебаты, но никак не студенты, которых он видит толпами каждый день. — Куникудзуси, – сухо отчеканил юноша, занимая своё место. — Значит, ты у нас «разрушитель провинций»? (прим. автора: так переводится его имя) Бойтесь его, ребята. – Дайн усмехнулся, коснувшись взглядом фарфорового кролика, что стоял на стеллаже в конце комнаты. Сейчас глаза млекопитающего сияли удивительно ярко и опасно, будто намекали о правдивости слов мужчины. — У кого-то есть ещё слова? После Куникудзуси одноклеточная толпа стала более уверенной, они тянули руки, рассказывали своё виденье этого рассказа и делились догадками. Некоторые даже умудрялись спорить и рьяно доказывать, что только их точка зрения имеет право на существование, но Куникудзуси было плевать, о чём там болтают его одногруппники, он ощущал себя Моисеем, что повёл стадо через пустыню, он упивался этой мнимой властью и значимостью: «Преподаватель заметил меня». Конец пары подкрался неожиданно, поэтому Дайн был вынужден остановить спор, чья мифология «более глубокая». — Кто скажет слово или звук, тот идёт на пересдачу. – как только последнее слово вырвалось из рта мужчины, ребята тут же замолчали. Им было сложно уловить: когда Дайн шутит, а когда говорит серьёзно, а посему они предпочли повиновение, нежели страдания. — Уже второй год наблюдаю, как первокурсники ведутся на эту «страшилку», – Дайн рассмеялся, а затем продолжил, — домашнее задание состоит из двух пунктов: написать собственный рассказ, что включает симбиоз китайской и японской мифологий. Ежели вам не нравится это, можете выбрать любые другие мифологии, что соприкасаются. Внимание: греческая и римская мифология под запретом, учитесь думать, а не ищите лазейки. Второе: обдумайте и напишите небольшие заметки о том, как вы воспринимаете испытания, которые подготовила Кагуя. Мы поговорим об этом на следующей паре, а дома можете выделить 20 минут на прочтение рассказа. Всем хорошего дня. – Дайн так и остался сидеть на месте, пока толпа вываливалась из узкой двери в коридор, но его мнимый покой был разрушен, когда Кадзуха уже был почти что на выходе. — А тебя, юноша, я попрошу задержаться. — Что-то случилось? – Кадзуха похлопал Горо по плечу и попросил подождать в коридоре. Он осторожно подошёл к преподавателю, сохраняя дистанцию. — Дело в том, что ничего и не случилось. Если ты думаешь, что бездействие будет поощряться, то ошибаешься. Думаю, ты и сам знаешь, что основная задача первокурсников – заработать хорошую репутацию, дабы ничего не делать и получать «автоматы» после. Я не знаю, что с тобой происходит, но это не должно затягивать тебя в болото. Если тебе понадобится помощь, то можешь обратиться ко мне, ежели будет совсем паскудно, – Дайн не смотрел на него, его взгляд был прикован к фарфоровому кролику, быть может, дабы не смущать юношу и не выставлять происходящее как «чтение нотаций». — Я постараюсь, – голос Кадзухи звучал безвкусно и бесцветно, словно эту фразу вырезали нелепо-криво на дешёвой бумаге для такой же недорогой книжки. — Что он сказал? – Горо с интересом всматривался в изнеможённое лицо друга, пытаясь отыскать там ответ, что наверняка удовлетворил бы его. — Чтобы я не был бесхребетной амёбой на парах. Слушай, я хочу отдать книжку для Томо, поэтому сбегаю сейчас в кофейню. Наверное, он должен быть сейчас на смене, я всё равно вернусь, вдруг пара всё же будет, – Кадзуха чувствовал, как всё его нутро сжималось и болезненно билось в спазмах, лицо друга смазывалось с каждой секундой в нечётко-мыльную картинку, но он продолжал говорить уверенно настолько, насколько хватало сил. Депривация сна сжимала виски и глухо лупила по мозгам, заставляя челюсти плясать от невыносимой боли. — Договорились, – Горо улыбнулся, а затем начал отдаляться, как вдруг развернулся и окликнул Кадзуху, — и захвати мне латте с ореховым сиропом. От резкого поворота головой Кадзуху слегка заносит-укачивает, но он нервно улыбается, кивает, а затем спешит покинуть стены корпуса как можно быстрее. Улица всё ещё сохраняла свежесть и небольшой утренний холодок, что взялся невесть откуда. За час до пар им сообщили, что преподавательница по философии всё ещё не вышла на работу по личным причинам, поэтому им постараются найти замену, но не факт, что это будет успешно. Первокурсникам оставалось лишь слоняться с места на место, бдительно оберегая друг друга, дабы кто-то не потерялся. От густой да молочной завесы-тумана не осталось ни следа. Теперь каждый угол, поворот и здание отчётливо было видно. Нескончаемый поток машин непроизвольно вызывал дрожь и неприятные чувства где-то в желудке, но Кадзуха старался абстрагироваться от каждого раздражителя, отвлекать себя, заигрываться, словно ребёнок, кой только что упал и родители тут же ринулись переключать его непостоянное внимание на что угодно, но никак не боль. Перебежав перекрёсток, Кадзуха приближался к кофейне, он отчаянно пытался продумать весь диалог, подобрать все самые лучшие слова, дабы извиниться за своё поведение и завязать дружбу с этим удивительно-притягательным человеком; но за панорамными стёклами он обнаружил другого парня. — Здравствуйте, а Томо сегодня не работает? – Кадзуха робко спрашивает, аккуратно закрывая дверь после себя. Трель небольших ветряных колокольчиков резонировала с его голосом, создавая прекрасно-нежную симфонию. «Музыка ветра», как её ещё называли, позволяла его голосу звучать глубже и обволакивающе. — О, привет-привет, так ты тот парнишка, о котором говорил Томо, – Тома улыбнулся, помахав Кадзухе ладонью. Кадзуха про себя подметил, что он напоминает Солнце, что согревает, но может и обжечь, ежели подобраться слишком быстро. — Моя слава меня опережает… – Кадзуха нервно почесал затылок, подходя ближе к стойке бариста. — Он переживал за тебя, даже думал найти твой номер, дабы убедиться, что с тобой всё хорошо, – Тома то прятался под стойкой, то выплывал, поскольку сортировал какие-то баночки да скляночки, дабы не помереть от скуки. «Даже думал найти твой номер… убедиться, что с тобой всё хорошо… волновался», – эти слова резали и так раздражённую болью голову Кадзухи. Он не понимал, почему незнакомец столь добр к нему, зачем тратить время на какого-то парня, которому внезапно поплохело, но его тронула эта забота и предательский румянец коснулся щёк. — Я хотел извиниться перед ним за то, как повёл себя вчера. Ты не знаешь, где его можно найти? – когда Тома отворачивался, Кадзуха изучал его взглядом, подмечая, что он и Томо достаточно похожи, будто потерянные да разлученные в детстве братья. — А, так он забрал первокурсников, чтобы они помогли ему подготовить мацури, они должны быть в общем зале, – Тома потянулся к телефону, дабы сверить информацию, а затем кивнул, подтверждая свои слова. — Спасибо, я бы хотел ещё заказать ореховый латте, – Кадзуха потянулся к кошельку, но Тома поспешил прервать его. — Не нужно платить, вы вчера так и не взяли ваши напитки, поэтому за счёт заведения, – едва уловимая улыбка коснулась губ Томы, покамест он начал делать кофе. Заварочный узел холдера мягко шипит, резонирует с нежно-тихой музыкой из экрана телевизора, что висел в углу кофейни. Здесь не было никого, кроме Кадзухи и Томы, поэтому юноша ощущал себя спокойно и в безопасности. Накативший спазм, убрался прочь, оставив в голове лишь приятную пустоту.

Don't say a word while we dance with the devil You brought a fire to a world so cold We're out of time on the highway to never Hold on (hold on), hold on (hold on) Don't say a word while we dance with the devil You brought a fire to a world so cold We're out of time on the highway to never Hold on (hold on), hold on (hold on)

— Вот, держи. Может, тебе дать капхолдер, дабы ты не обжёгся? – Тома надевал небольшую пластиковую крышечку на стаканчик, покамест ожидал ответа от Кадзухи. — Да, прости, что не представился, хотя, полагаю, ты уже знаешь моё имя, – Кадзуха аккуратно взял стаканчик в руки, ощущая, как тепло обволакивает кожу пальцев и ладони. — Знаю-знаю, Томо уже все уши прожужжал. Если он включит режим мамочки, то просто стукни его по голове, должно сработать. Меня зовут Тома, рад знакомству, Кадзуха, – он рассмеялся, протирая столешницы от кофейной пыли. — Кстати, а ты не знаешь, где этот общий зал? Я пока ещё не выучил расположение всех кабинетов и помещений, – он оценил шутку Томы касательно «мамочки», а мягкая улыбка проявилась на щеках Кадзухи небольшими ямочками. — Я напишу нашей мамочке и он встретит тебя возле входа в университет, хорошо? – Тома вытирал руки, покамест прощался с юношей, что уже спешил покинуть кофейню, дабы кофе не остыл. — Спасибо и до встречи, Тома, – улыбка Кадзухи стала ещё шире, а сам он, словно засиял в утренних сонливых лучах. — Хорошо, что хоть очередного кота не притащил, – про себя сказал Тома, набирая номер друга, дабы позвонить и попросить встретить Кадзуху. Некоторое время в их квартире жили четыре кота, которых Томо нашёл на улице в достаточно плачевном состоянии. С одной стороны он понимал и поддерживал поступок друга, но с другой стороны были коты, которые воевали друг с другом за еду, воду и внимание нового хозяина. Как только они оправились, Томо нашёл каждому из них семью и с тех пор заимел привычку спасать четырёхлапых. Кадзуха задавался вопросом: «Почему я так спешу? Почему хочу побыстрее увидеть его? Почему моё сердце так странно стучит в грудной клетке?». Он и вправду бежал, придерживая руками стаканчик с кофе. Виднелись корпуса университета, их обрамляли кустарники сирени, что появились тут благодаря выпускникам. Это была своеобразная традиция-благодарность: они дарили маслиновые, потому что на языке цветов это значит: «первая любовь». Букеты сирени дарят лишь один раз, когда признаются в любви, и выпускники сочли это метафоричным – благодарность и первая любовь к альма-матер. На пороге корпуса уже стоял Томо, увлечённо что-то читая в телефоне. — П-привет, – сердце Кадзухи пропустило удар, а затем рухнуло вниз, словно невесомость, когда машина внезапно подпрыгивает на дороге. «Да что со мной такое?», – он не понимал, почему рядом с ним начинал чувствовать себя так неловко и неуверенно, почему запинается и краснеет. — Привет, – Томо улыбнулся, убрав телефон в карман и окинув парня изучающим взглядом, — тебе уже лучше? Твой одногруппник, кажется Куникудзуси, сказал, что тебе плохо. Если тебе нехорошо, то может, лучше пойти домой? Кадзуха недоумевал, он не мог просчитать и вычислить намерения Куникудзуси, а посему, дабы не выглядеть ещё большей обузой в глазах Томо, просто смирился с ложью. — Мне уже лучше, свежий воздух помог оправиться от нескольких часов сна. – он нервно улыбнулся, сжимая лямку рюкзака одной рукой, дабы сокрыть прилив злости, что снизошёл на него, будто небесное откровение. — Кстати, я хотел бы извиниться за то, как повёл себя вчера и сделать тебе небольшой подарок. Надеюсь, тебе понравится эта книга. Можешь, пожалуйста, подержать кофе? – он протянул напиток, а затем ринулся к рюкзаку, дабы выцепить оттуда «Хроники заводной птицы». — Не стоило, Кадзу-кун, я всё понимаю и надеюсь, что помог тебе пережить этот неприятный опыт, но я рад этому подарку, спасибо тебе огромное, – Томо улыбнулся, а затем приобнял юношу за плечи.

«Старая ива у речки Волосы-ветви омыла… И соловей влюбился!»

Слова закрутились в сознании Кадзухи, а приятный аромат кофе и карамели коснулся носа, ударив покрепче любого алкоголя. Это объятие длилось всего несколько жалких секунд, но для Кадзухи они показались вечностью. Удивление застыло в его гранатовых глазах, будто маленькая стрекоза попалась в янтарь и превратилась в инклюз. «Неужели это и есть тот самый да зловещий райский сад первой любви?».