Учитель

Повествование ведется от лица Юлии Я бессовестно проливала горькие слезы все дни, как отказала себе в собственных желаниях. Отказала человеку, в котором действительно можно было прочувствовать рвение к жизни, тягу к чему-то безумному и запретному для людского понимания, но поражающему таких отчаявшихся людей вроде меня. Однако я, вопреки всей симпатии к Дмитрию, отвергла его, когда все наши отношения только налаживались. Я испугалась вовсе не его разгульного прошлого, про которое мне поведала одна замечательная девица, не изменившая себе в соотношении к недоступным вещам и до сегодняшнего дня, меня оттолкнула мысль, что с учителем литературы я начну жизнь с чистого листа. С ним меня ждали бы приключения, тянущие за собой тяжелую ношу и проблемы… я была не готова. Поэтому, покинув кафе, ничего глупее, чем разреветься на людях, я сделать не сумела. Прошло благополучных двадцать шесть дней. Хотя, говоря о благополучии, я говорю о своей неплохой игре на людях. Естественно, жаловаться на неудачу я не принялась ни родителям, которые бы осудили и подсыпали горстку соли на рану, ни друзьям, в списке которых только один безбашенный человек, ни брату, исключительно ему я навиваю все свои неприятности, но в данном случае воздержалась перед тем, чтобы поплакаться в жилетку. Взамен этому я ежедневно наблюдала перед собой совершенно беззаботное выражение лица учителя, тайно вздыхая по его легкой и натянутой улыбке. Осознание пришло сразу же, как я вежливо послала его в кафе: влюбилась. Только гордость, всегда сидящая на троне величия моего подсознания, мешала вернуть всё обратно и начать заново, пока не поздно. Даже горящие глаза Дмитрия выдавали, как он хотел подойти ко мне, но единственное, что я слышала от него за эти прошедшие дни, это: «Крылова, к доске!» или «Крылова, ты не устала отвечать за весь класс?» Сегодня, двадцать пятого декабря, в предпоследний день учебной четверти, я лениво отламывала крошки хлеба от булочки с изюмом и также устало забрасывала кусочки в рот. Звонок должен был оповестить нас о последнем уроке литературы, предстоящем выставлении оценок. Разумеется, переполненные колонки с пятерками (правда, начало четверти не начиналось так отлично) не вызывали во мне ни малейшего волнения. - Крылова, - лучезарная улыбка Кирилла отвлекла меня от интереснейшего занятия, - как дела? - Чего тебе? – вздохнула я, закидывая изюминку в рот. Кислая. Лицо сморщилось от привкуса невкусной ягоды. – Заняться больше нечем? Парень молча присел передо мной, отобрав булочку из рук. Я протестующе замычала и попыталась отнять пищу обратно, но он не позволил мне, схватив за кисть руки и придвинув ближе к своему лицу. - Угостишь? – он повертел хлебом перед моим носом. Я фыркнула, царапнув ноготком по его коже, отчего одноклассник тихо матернулся и отпрянул назад, упав спиной на спинку деревянного стула. Я приняла прежнее полулежащее положение на парте, сохраняя равнодушие. - Я уже наелась, так что можешь доесть за меня, - безэмоционально пропищала я и спрятала глаза, вымученно упав на парту лицом на сложенные руки. Усталость брала верх над всеми другими чувствами, и никакого желания разговаривать с ним на одноименные темы не горело. - Я ведь влюблен в тебя, а ты вот так вот… - слабо прошептал он, наклоняясь к моему уху. Мне не стало стыдно за отказ, притом, что я целовала его однажды. Прекрасно понимала, что Кирилл человек по натуре замкнутый, однако внутри им управлял самый настоящий демон. В его словах не просачивались искренность и чистота эмоций, которые беспрепятственно передает мне одним лишь взглядом Дмитрий. - Я извинилась как-то, сказала, что это была ошибка, - простонала я, не поднимая на него глаз. – С твоей фамилией ты оправдаешь себя и найдешь девушку для потрахулек, Казанова. Мой взор был закрыт, поэтому я сумела лишь уловить удаляющиеся шаги Кирилла от моего стола. Сомнений не всплывало, ведь его обида была обоснована, однако мое равнодушие к этому человек не позволило поднять на него сочувствующий взгляд. Сожаления не присутствовало, как и отчаяния за то, что теряю единственного адекватного поклонника. Одноклассники зашумели, поднимая свои пятые точки со стульев. Видимо, в класс зашел учитель, так как дверь звонко отобразила хлопок, раздавшийся и пронесшийся по всему помещению. Одна я, усевшись на последней парте и некрасиво валяясь дальше, медленно уходя в сон, не поднялась с места, проявляя хоть каплю уважения. На этом сказывалось не отсутствие моего воспитания, а присутствие легкой дрожи в груди. Видеть Дмитрия я не могла. Для меня это моральная выдержка, которая долго длиться не сможет. Да и Павленко особо не волновало мое внимание. По различимым звукам в моей голове я понимала, что он, как и все в школе, сонный и уставший, предвкушающий начало свободных дней каникул. Его слабый голос оторвал меня от невыносимой дрёмы и заставил поднять глаза на доску. - Ребята, урока не будет, - он зевнул, прикрывая раскрытый рот ладонью. – Простите, бессонная ночка, - учитель насмешливо обвел девичью половину класса взглядом и заострил свое внимание на мне. Почему его слова о бессонной ночи так задели мое самолюбие? Неужели за какой-то месяц он нашел мне… замену? - А что будет вместо урока? – звонко отозвалась Лена Божок, надеясь, что бесчувственный молодой преподаватель наконец-то обратит на ее яркую персону внимание. Однако Дмитрий, что-то выводя гелиевой синей ручкой в классном журнале, не посмотрел на нее ни на секунду. - Выставлю четвертные оценки, и вы займетесь тем, чем пожелаете, - сказал он безразлично и уставился обратно в журнал, выставляя итоговые оценки. Меня начало судорожно трясти. Какого черта? Он был свободно одет; никакого разнообразия, в принципе, как обычно, гардероб, состоявший из свободных брюк и сегодня за исключением других дней он надел белоснежную толстовку с каким-то узором. Но для меня это был чем-то особенным. В повседневной одежде Дмитрий выглядел более живо, раскрепощенно и слишком открыто для общества. Наверное, на развивающейся стадии влюбленности я не соображаю в подсознании, какими бредовыми мыслями сумасшедшего рассуждаю. Его вид сводил меня с ума. Я этого желала. - Софаев – три, Бузева – пять, как всегда, Кушарева – четыре…, - Он всем своим видом подавлял рвение ко сну, постоянно делая большие глотки холодной воды. – В общем, все четверть окончили неплохо, - закончил учитель перечисление оценок, однако я насторожилась: а как же мое имя? Специально пропустил меня? - Извините, - подала голос я. Все развернулись и уставились на меня так, словно я сошедший с небес пришелец. Или хуже того… - А как же моя оценка? Дмитрий Алексеевич криво усмехнулся, удостоив себя чести подняться с кресла и облокотиться спиной о парту. Как же я скучала по общению с ним. Хоть и по такому, но всё же; сегодня первый день, когда наш разговор превышал количество пяти слов. - Ох, - его усмешка растянулась и все сильнее показывала иронию, - вашу, Крылова, отметку, я оставил на десерт. Все снова посмотрели на меня, но для меня существовал только один человек – учитель литературы. И я совершенно не обозлилась на Дмитрия за его сложный характер, за его тон, которым он разговаривал со мной при всем классе. И неважно было даже, что сейчас пойдут его невинные толчки и намеки на оскорбления, ведь какого лешего он устраивает все эти «десерты» на глазах моих одноклассников? Нельзя сказать мне о чем-то наедине? - И чего в ней не так? – я сложила руки на груди и показала всю независимость над этой ситуацией. Кто-то отвернулся, увлеченно тыкая пальцами в сенсорные экраны телефонов, кто-то из одноклассников продолжал наблюдать за моими дальнейшими действиями. - У тебя много пятерок, не недостаточно для того, чтобы получить данную оценку в третьей четверти. Сказать, что я была удивлена – ничего не сказать. Меня не поразило то, что я не стану отличницей в этой четверти. Я готовилась к этой четверке, которую нереально исправить. И абсолютно не расстроилась. Только сейчас я поняла, что в такой оценке, на бал ниже пятерки, нет ничего постыдного. Не получилось в этой – получится в следующем полугодии. Реветь из-за этого я не собиралась, хоть и отец с матерью хорошенько прочистят мне мозги. - Ладно, ставьте четыре, - пожала плечами я и обратно уселась на парту. Его лицо нужно было увидеть. Рот открылся от удивления, глаза подозрительно сузились, руки как-то неладно затрясло и учитель, совладав с эмоциями и неожиданной реакцией от меня, присел на стул и нарисовал мне эту самую оценку. А чего он ожидал? Что я стану на коленях его умолять не ставить мне ее? Просить как-то исправить? Ожидал-то он верно, но так бы я поступила несколько месяцев назад… до того, как встретила его. - Так, с оценками окончено, - задорно присвистнул молодой человек, закинув ненавистный журнал с оценками куда-то в ящик с документами. – На двадцать восьмое число у нас запланировано празднование нового года. Какие предложения, куда пойдем? Есть два варианта: отмечаем в школе или отмечаем в итальянском ресторане. Одноклассники переглянулись, взвесив всевозможные варианты. Вывод сделан: школа. Ресторан – это приличное заведение, созданное совсем не для таких бездарей вроде нас. Ребятам хочется выпить, точнее, напиться как последние алкоголики, быть может, кто-то с кем-то переспит. Это не ново. С рестораном такие планы не реализовались бы в реальности. - В школе, так в школе, - согласно кивнул учитель. – Советую прийти всем. Из учителей будем я, Владимир Львович (тридцатилетний историк, не отличающийся от Дмитрия чувством юмора и своей открытостью), Екатерина Семеновна и Анна Олеговна. Екатерина Семеновна и Анна Олеговна, конечно, плохо. Пожилые женщины будут возмущенно цокать языками, замечая в наших руках пиво или другие вредоносные напитки. Однако отказываться от веселья я не стала лишь потому, что там будет присутствовать Дмитрий Алексеевич. - Все идут? – спросил учитель после продолжительной тишины. Все согласно кивнули, мальчики засвистели и стали подмигивать девочкам. – Тогда жду вас в центральном холле на первом этаже двадцать восьмого числа в шесть часов вечера. Закуски за вами, - он обвел детей взглядом и усмехнулся, - а выпивка за мной! Мальчики захохотали и зааплодировали, а я с возмущением смотрела на возрастающую радость этих начинающих пьянствующих личностей. Один алкоголик со стажем уже имеется, и зовется он нашим учителем. Чему его жизнь учила? Подростков спаивать? Ни капли не попробую того, что он принесет для подзарядки на новый год. Учитель поймал мой осуждающий взгляд и виновато заявил: - Ничего больше пива, - он вновь глянул на меня, – безалкогольного не будет. И никаких возражений! Все-таки я ваш учитель. – Павленко успокоил галдящий от возмущения класс, а я слабо улыбнулась, благодарная его благоразумию. – Все свободны. Одноклассники со скоростью выстрела пули небрежно забросили учебники в портфели и сумки, поспешили покинуть надоевший кабинет. Разумеется, их не поразило то, что скромная серая мышь Юлия Крылова аккуратно собирала оставшиеся предметы с парты и осторожно укладывала все вещи по внутренним карманчикам сумки. Наивные. Как будто я всегда такая аккуратная. Неясно, разве, что я специально не торопясь собираюсь, чтобы остаться наедине с Дмитрием? Но Дмитрий скрылся в предоставленной учителям подсобке, где они могли спокойно и без напряжения отдохнуть на переменах, переодеться и с чувством сохранности хранить важные вещи, спрятанные от глаз любопытных учеников. Я тихо подошла к открытой двери и проскользнула в маленькую комнатку, подавляя желание подать голос, потемневшими от желания прикоснуться к мужчине глазами наблюдая за тем, как он стоит ко мне спиной и стягивает с себя толстовку. Он не слышал чужого присутствия, и, насвистывая себе что-то под нос, избавлялся от одежды. На соседнем стуле лежала приготовленная, идеально выглаженная нежно-голубая рубашка, которую он в последовательности натягивал на себя. На его обнаженной спине, открывшейся мне на каких-то несчастных и так быстро проскользнувших тридцать секунд, рисовались шрамы. Учитель несдержанно кашлянул, продолжая пробегаться тонкими пальцами по пуговицам, застегивая новый предмет одежды. Меня беспокоило то, что он решил переодеться в такой официальный вид. Ревность завладела моим состоянием. Но я неотрывно любовалась его движениями. Не хватало только соблазняющей музыки и бутылочку виски… мне в руки. Скажем, для успокоения. - Крылова, подалась в тайные агенты? – раздался неожиданный смешок учителя, и я встретилась с его прыгающими чертиками в зеленых глазах. – Если честно, научись для начала дышать тише. Я уж думал, ты задохнешься. И правда, мое сбитое дыхание мешало сосредоточиться на тишине. Я уклончиво мотнула головой и с сарказмом сказала: - Я хотела вас поблагодарить за четверку. - Чего? – удивленно воскликнул он, сомкнув брови в недоумении. – Поблагодарить? - Да, - кивнула я уверенно. – Я заслужила эту оценку, я и рада, что вы, в отличие от других учителей, не делаете отличникам поблажек. - Это не в моем стиле, жалеть вас, умниц, - моим тоном прошептал он и стал собирать классический портфель, закидывая туда какие-то документы в файлах. – Все ученики на равных. Я не ответила. Учитель прекратил язвить и просто молчал. Нам обоим было неловко находиться рядом друг с другом. Пока Дмитрий все-таки не подал знак своего существования. Меня передернуло от его заявления: - Меня раздражает твое присутствие. Я, шокированная его словами, так и не смогла в несмелости спросить причину. Открыть рот и стоять с видом дурочки – могу, умею, практикую. - Чего смотришь? – раздраженно буркнул он и, пройдя мимо меня, попытался захлопнуть дверь. Я схватила его за кисть руки, не понимая, что творю. Сама себе говорила: не надо. Тебе он не нужен. Зачем он мне? Для чего? Имеет ли значение то, что благодаря Диме я стала чувствовать себя живее? - Дмитрий Алексеевич… - только и смогла выдавить из себя я. Его негатив как невидимыми волнами добирался до меня и щекотал нервную систему, но я настаивала на своем и не отпускала его руки. - Крылова, кажется, мы все ясно решили насчет этого, - последнее слово он буквально выкрикнул мне на ухо и с отвращением одернул руку. – Хотя, как ясно? Только для тебя. Мне же ты ничего толком не объяснила тогда, оставив в кафе одного. От его взгляда мое сердце билось в истерике. Холодный, как лед, застывший на улицах нашего города. Однако одновременно греющий мое состояние… Как так может быть? Мне становилось неловко и неприятно от его пронизывающего каждую клеточку тела взгляда, а с другой стороны я питалась этим чувством настороженности? Я действительно сумасшедшая. - Меня напугало ваше предложение, - выпалила я. Перед тем, как он открыл рот мне что-то сказать, я договорила недосказанные мысли: - Ваша бывшая приятельница рассказала о ваших старых увлечениях. Секс, выпивка, и снова секс. Всякие дурные мысли витали в вашей голове. Экстрим, безбашенность, отрешенность от этого серого мира. Я горела желанием попробовать все это с вами, но… - Ты слишком воспитана для такого как я? – спросил он. – Так ты решила? - Да, - я всхлипнула, чувствуя, как позорные слезы скатывались из глаз. – Я слишком неподготовленная. - Неподготовленная ты к чему? – он прижал меня к стене и провел рукой по волосам, заставляя смотреть строго в глаза и не отворачиваться. – Думаешь, я собирался учить тебя всему этому? Ты с ума сошла? – озлобленно прошептал он, подавляя в себе рвение накричать на меня. Он опустил голову и тяжко вздохнул: - Я просто хотел отучить тебя от привычки целыми днями сидеть дома и ничего не делать кроме домашнего задания. У меня не было мысли трахать тебя, спаивать или делать что-то непристойное. Чего ты испугалась? Чего? - Жизни, - прошептала я, ослабленная его заявлением. Дмитрий некоторое время молчал, потом, кивнув каким-то своим мыслям, отошел от меня. Лишил этого теплого дыхания, от которого ноги подкашивались всякий раз, как его запах доходил до моего носа, лаская кожу. - Как прекратишь быть трусливой и подчиненной как рабыня своим родителям, подходи ко мне, - сказал он с невеселой улыбкой, в которой, кроме как сомнения и злости ничего не виднелось. – Я дам тебе второй шанс. Он жалостливо взглянул на меня и устало вздохнул. Я явно наскучила ему своим присутствием. Конечно, ради чего я вообще осталась в этой подсобке? Почему не ушла домой? К родителям, которые, вместо того, чтобы разрешить мне пойти прогуляться по городу с подругой из соседнего дома, заставят учить новые правила и теоремы по геометрии, невзирая на то, что сегодня итоговый день четверти перед каникулами. Захотелось реветь, что я и сделала. - Слезами горю не поможешь, - тихо произнес Дмитрий и поспешил уйти, оставив меня совсем одну. Я кинулась бежать за ним, словно меня подожгли на ровном месте, и учитель был единственным спасением от огня, который прожигает насквозь нежную кожу. Не дожидаясь никакой реакции, я перекрыла ему путь и жадно впилась губами в страстном поцелуе, правда, не получая взаимного рвения, присасывалась губами ко рту мужчины, будто лишенная питья и пищи. Ненасыщенная, голодная, бедная и брошенная, ухватывались за шею учителя как за спасительный канат, свешенный над пропастью. Мужчина позволил мне поцеловать себя, и, когда воздуха уже не хватало, чтобы стоять на ногах и видеть перед собой четкое изображение не двигающегося без эмоций лица, я заметила в его глазах всепоглощающий огонь и тягу попробовать поцелуй заново. Но он этого не сделал. - Подумай хорошенько, Крылова, - как приказом проговорил он властным голосом и развернулся ко мне спиной. Медленными шагами он направился к выходу, а у меня в груди поднималось такое жжение, словно оповещающее, что в данный момент мне без анестезии вырезают легкие. И не только легкие, потому что я не могла дышать в тот момент; и сердце, потому что его стук затмил мой разум. – Я не люблю необдуманные решения. Дверь за учителем закрылась. Но со мной осталось одно: влажные от его поцелуя губы. И уже тогда, целуя его и лаская языком, я осознавала: я и так изначально все хорошо обдумала. Дмитрий же без разговоров ушел. Но на этот раз просто так нерешенный вопрос я не оставлю; также, как и не оставлю желание рискнуть начать жизнь с чистого листа с этим человеком.